RBO Календарь на годъ 1932.

Въ русской исторіи читаемъ много объ освобожденіи Западной Руси отъ польского ярма. При концѣ 18-го столѣтія старая шляхетская Польша была раздѣлена между Пруссіей, Австріей и Россіей, и при той случайности русскіи историческіи земли, оторванныи въ свое время литовскими и польскими королями отъ Руси были опять возсоединены съ Русскимъ государствомъ. Польша перестала существовати якъ независимая держава больше чѣмъ на столѣтіе, и только русская революція 1917 года и победа союзниковъ надъ центральными державами дали полякамъ возможность воскресити наново независимую Польшу.

Но на тѣхъ самыхъ освобожденныхъ отъ Польши русскихъ земляхъ были люди, для которыхъ старая шляхетская Польша никогда не перестала существовати. То милліоны русского крестьянского населенія освобожденныхъ земель. Для нихъ не было совсѣмъ раздѣловъ Польши. Земли перешли подъ свою національную русскую и православную власть, но русскіи селяне остались и дальше рабами польскихъ пановъ помѣщиковъ. Почти семьдесятъ лѣтъ послѣ раздѣла Польши русскіи и православный селяне на освобожденныхъ земляхъ были оставлены въ рабствѣ у польскихъ и католическихъ пановъ. Дворянская, помѣщичья власть Россіи не могла освободити русскихъ селянъ Западной Руси отъ рабской зависимости отъ польскихъ пановъ, бо тогда пришлось бы освобождати селянъ и по всей остальной Россіи отъ крѣпостного рабства.

Мы въ Галичинѣ часто жаловались на царское правительство старой Россіи за то, что оно не освободило Галицкой Руси изъ-подъ чужеземного ярма, но въ действительности не были освобождены и другіи земли Западной Руси. Въ рабствѣ стонала Бѣлоруссія, Волынь, Холмская Русь, где польскіи помѣщики и шляхтичи остались такими же панами надъ русскимъ народомъ, якими были они колись въ своей Польшѣ. Такъ дождались русскіи селяне въ Западной Руси возрожденія новой Польши, и 130-лѣтнее владычество царской Россіи осталось для нихъ незамѣтнымъ эпизодомъ въ ихъ многовѣковомъ страданіи подъ жестокимъ шляхетскимъ режимомъ.

Та преступная политика царского правительства была осуждена многими русскими историками. Но ни одинъ изъ нихъ не осудилъ той политики съ такой силой, якъ Н. Костомаровъ въ его монографіи ”Послѣдніе годы Рѣчи-Посполитой.” То произведете знаменитый историкъ закончилъ слѣдующимъ замѣчатніемъ:

Съ безпристрастнымъ сознаніемъ, безъ всякаго патріотическаго самообольщенія, скажемъ, что изъ вѣхъ территоріальныхъ пріобрѣтеній, совершенныхъ въ Европѣ въ ХVIII-мъ вѣкѣ, пріобрѣтеніе Екатериною русскихъ провинцій отъ Польши едва ли не самое правое дѣло, по крайней мѣрѣ относительно.

Екатерина возвращала своему государству то, что принадлежало ему на основаніи не однихъ династическихъ воспоминаній или архивныхъ документовъ,

а—вековой, живой народной связи. Что масса русскаго народа, находившагося подъ властью Польши, униженнаго, порабощеннаго и состоявшаго въ послѣднее время изъ одного низшаго класса, желала избавиться отъ господства надъ собою Польши и предпочитала ему соединеніе съ Россіею — это не подлежитъ сомнѣнію.

Вѣка проходили, а желаніе это не остывало. Въ ХVII-мъ вѣкѣ, южная Русь отдалась добровольно русскому государству, народъ ея проливалъ потоки собственной крови, ненавидя Польшу, не желая быть съ нею въ соединеніи, и между тѣмъ сама Россія насильно возвращала его Польшѣ. При Екатеринѣ, едва только вновь блеснула надежда на соединеніе съ Россіею, народъ заявлялъ это желаніе самымъ очевиднымъ образомъ: современные поляки хоромъ твердили объ этомъ. Такимъ образомъ, Россія присоединяла къ себѣ страны, въ которыхъ большинство народонаселенія действительно этого желало.

Вотъ здѣсь-то и правота Россіи. Между тѣмъ Россія не поставила этой правоты своей на челѣ своихъ дѣйствій. Предиочтенъ темный путь политики. Россія пользовалась только сочувствіемъ къ себѣ русской громады въ польскихъ областяхъ настолько, насколько оно могло быть однимъ изъ орудій, годнымъ для политики, и то не главнымъ орудіемъ. Этого мало. Россія возвратила себѣ русскія земли; и какъ страшно былъ обманутъ, какъ поруганъ въ своихъ ожиданіяхъ этотъ бѣдный народъ, давній страдалецъ! Россія оставила его подъ ярмомъ тѣхъ же пановъ-ляховъ, которыхъ онъ ненавидѣлъ и отъ которыхъ искалъ спасенія; и долго, долго суждено было ему терпѣть прежнюю долю! А какова была эта доля — пусть онъ самъ скажетъ намъ свою исторію.

Вотъ народная пѣсня, записанная нами на Волыни:

Наступила чорна хмара — настала щей сива:

Була Польща, була Польща, та стала Россія;

Сынъ за батька не одбуде, а батько за сына!

Живутъ люде, живутъ люде, живутъ слободою;

Иде мати на ланъ жати разомъ изъ дочкою.

Прийшли вони до ланочку: помогай намъ, Боже,

И святая неділонька, велика госпоже!

Сіли жъ вони обідати — гіркій нашъ обіде!

Оглянуться назадъ себе, ажъ окомонъ иде.

Приіхавъ вінъ до ланочка, нагай росипускае:

— Ой чомъ же васъ, вражихъ людей, по-трое не мае!!!!

Ой зачавъ же ихъ окомонъ лаяти та бити:

— Ой чомъ же вамъ, вражимъ людямъ, снопівъ не носити?

А въ нашого окомона червоная шапка;

Якъ приіде до панщини—скаче якъ та жабка.

А въ нашого окомона шовкові онучи;

Плачутъ, плачутъ бідні люде изъ панщины йдучи,

Пооблазили воламъ шиі, біднимъ людямъ руки...

Ой ярини по півтори, а зимени копу.

Треба стати поправитись, хочъ якому хлопу,

Змолотити и звіяти и въ шпихліръ собрати,

А въ вечері по вечері та на варту стати.

Прийшли вони до шинкарки — дай, шинкарко, кварту;

Випьемъ зъ жалю по стакану, тай станемъ на варту!

Ходить попокъ по церковці, у книжку читае:

— Ой чомъ же васъ, добрихъ людей, у церкві не мае?

— Ой якъ же намъ, добродію, у церкву ходити,

Одъ неділі до неділі кажутъ молотити!

Вотъ гдѣ настоящая исторія, правдивая исторія народной жизни, которая катилась незаметно для профессоровъ, академиковъ, членовъ историческихъ обществъ, — исторія, совсѣмъ несогласная съ тѣмъ, что мы слыхивали отъ нашихъ піитъ, риторовъ, педагоговъ. Намъ воспѣвали торжество вѣрнаго росса надъ кичливымъ ляхомъ, а русскій народъ пѣлъ о томъ, какъ кичливый ляхъ-экономъ билъ вѣрнаго россахлопа нагайками; намъ восхваляли мудрость, человѣколюбіе и попечительность нашихъ властей въ такое-то и такое время, а народъ пѣлъ, что отъ тяжкой, чужой невольной работы, при горькомъ обѣдѣ,

у него облѣзла на рукахъ кожа, а у его воловъ стерлась шерсть на шеѣ отъ неснимаемаго ярма; въ насъ возбуждали патріотическое умиленіе при мысли о томъ, что русскій народъ, долго находившійся подъ гнетомъ Польши, возсоединился съ своимъ древнимъ отечествомъ къ великой его радости, а этотъ русскій народъ говорилъ, что для него все равно — Россія ли или Польша, словно двѣ тучи: ”одна черная, другая сизая,” солнце же для него еще не показывалось; насъ въ школахъ заставляли содрогаться при описаніяхъ гоненій и поруганій, какія чинили поляки надъ православною вѣрою, а народъ, въ своихъ пѣсняхъ, никому, кромѣ его, невѣдомыхъ и непонятныхъ, заявлялъ о томъ, что и теперь православный церкви стоятъ пустыми, потому что паны-ляхи гонятъ его на работу въ воскресные дни. Такъ дѣлалось почти семьдесятъ лѣтъ въ имперіи, которая считалась русскою, православною и гордилась своею силою.

Рѣчь-Посполитая исчезла съ географической карты, шляхетскія поколѣнія метались во всѣ стороны, отчаянными средствами пытаясь поднять изъ могилы и воскресить своего мертвеца, еще заживо согнившаго, а между тѣмъ, для милліоновъ русскихъ хлоповъ, для той русской массы, за которую шелъ многовѣкой споръ Россіи съ Польшею, проливались потоки крови — для нихъ однихъ продолжала существовать эта Рѣчь-Посполитая.

http://rolandanderson.se/