Поляк-католик: истоки и функционирование национального мифа.

Эльжбета Пшыбыл-Садовская - профессор Института религиоведения Ягеллонского университета в Кракове.

Эльжбета Пшыбыл-Садовская.

Поляк-католик: истоки и функционирование национального мифа.

Начнем с очевидного: стереотип «поляка-католика» -- один из наиболее популярных польских национальных мифов. Чтобы понять, откуда он взялся, следует заглянуть в глубь истории Польши, истории формирования польской национальной идентичности. Новые ментальные структуры, основанные на чувстве национальной идентичности, в XIX веке начали медленно вытеснять старые традиции, связанные с государственной властью. Постепенно элементом, связующим государство воедино, становился «народ», населяющий страну, а не «правитель».

В тех странах, где «народ» не мог опереться на государственные институты, использовались иные структуры, позволявшие развивать национальную идентичность. В Польше таким институтом стала Католическая церковь. Почему это случилось? Каким образом произошло столь явное соединение национальной и религиозной идей? Какие это дало результаты? Чтобы понять это, необходимо для начала остановиться на другом, куда более старом и важном польском мифе -- мифе об «оплоте христианства»[1].

«Antemurale christianitatis» или у истоков идеи «поляка-католика»

Понятие «оплот христианства», а вместе с ним и сама идея «стража христианского мира» возникли одновременно с натиском турок, но не всегда имели отношение только лишь к войне с «неверными». Впервые это понятие появилось в Византии в середине XIV века, когда турки принялись захватывать все новые и новые территории в Европе. В разное время «оплотами христианства» называли Венгрию, Испанию, Молдавию, Литву, Мальту, Крит, даже Швецию и многие другие страны[2]: они должны были послужить своего рода оборонительной цепью, отделяющей христианскую Европу от турок-мусульман. В Польше идея antemuraleвозникла уже в середине XV века. Однако в этот период Королевство Польское могли именовать так из-за войн, которое оно вело с языческими племенами прусов и ятвягов.

Вскоре появился и мотив защиты христианства от мусульман. Этот аргумент зачастую приводили польские дипломаты, гостившие при королевских дворах Западной Европы. Поляки неоднократно подчеркивали, что Речь Посполитая, будучи самым восточным католическим государством, является бастионом христианства, которое в то время понималось, разумеется, как содружество католических государств, то есть государств, признающих верховенство Папы Римского. Схожим образом Петр Скарга впоследствии назовет поляков «последним христианским народом на Севере». В 1513 году канцлер Ян Лаский в беседе с одним венецианским дипломатом не преминул напомнить ему: «Вы сидите за Польшей, как за стеной, ведь поляки защищают вас от татар и от Москвы». Итак, довольно рано появляется весьма существенный элемент распространения концепции antemuraleне только относительно мусульман или язычников, но и относительно православной Московской Руси. В круге государств, которые должна была защищать Польша, находились исключительно католические государства. Согласно господствовавшей в то время интерпретации (которой суждено было пережить еще не один век), Москва попросту -- и совершенно очевидно! -- выступала как страна «раскольников».

Концепция «оплота христианства» получила развитие в XVII--XVIII веках. Это было связано с турецкой угрозой Европе и войнами, которые Речь Посполитая вела с Высокой Портой. Поначалу Польша, разумеется, терпела поражения (битвы под Легницей, Варной и Мохачем). Однако уже сам факт вооруженного сопротивления турецким нашествиям привел к тому, что Польшу все чаще стали называть antemurale christianitatis. Сначала этот статус получил подтверждение в первой, не выявившей победителя битве под Хотином (1621 год), которую повсеместно признали триумфальной для христианства и Польши, а затем -- во второй битве под Хотином (1672 год), завершившейся триумфом Речи Посполитой, и в победе, которую король Ян III Собеский одержал под Веной в 1683 году. После этой битвы уже никто не сомневался в том, что Польшу по праву называют «оплотом христианства». Ее также называли «королевством, стоящим на страже христианского мира», и государством, которое «в вере святой и римской для всех пример и образец»[3].

Однако с точки зрения истории дальнейшего оформления стереотипа «поляк-католик» важнее то, каким образом концепция «оплота христианства» влияла на отношение жителей Речи Посполитой к соседним странам: православной России, сначала католической, а затем протестантской Германии. Выше мы уже упоминали о том, что польская шляхта видела в Польше бастион, призванный защищать католическую ойкумену от турок-мусульман и православного Московского государства, то есть от иноверцев и «раскольников», каковыми считали православных. Однако необычайно интересно следующее обстоятельство: когда Германия, находившаяся внутри защищаемого antemuraleсодружества, вышла из подчинения Папе и стала протестантской, никаких изменений в концепции «оплота» не произошло. Польские короли по-прежнему обращались к протестантским князьям с просьбой о помощи в борьбе с турками (и с Московским государством), ссылаясь при этом на концепцию antemurale! Любопытно и то, как воспринимали эту идею иноверцы, проживавшие на землях Речи Посполитой. Есть основания полагать, что повсеместное принятие идеи «оплота» привело к тому, что и иноверцы отождествляли себя с ней. Впрочем, если католики говорили преимущественно о «бастионе католицизма» и о подтверждении своей преданности Папе, то для иноверцев концепция antemurale прежде всего означала защиту территории государства. В XVI веке так рассуждали православные, проживавшие на землях Речи Посполитой.

Самое любопытное в польской концепции antemurale christianitatis то, что ее функционированию никак не препятствовали договоры, которые Польша, вызывая возмущение пап, неоднократно заключала с Высокой Портой, продлеваемые по инициативе Речи Посполитой перемирия, попытки заключить союз с турками. Не помешало и то, что в середине XVI века польские послы пытались договориться со Стамбулом о совместном выступлении против Москвы (все-таки христианского государства). Эти переговоры, конечно, велись втайне, но делалось это не из-за того, что в Польше опасались реакции христианского мира на известия о контактах поляков с неверными. Скорее боялись, что Москва, узнав о переговорах, может заключить союз с Габсбургами[4].

По словам польского историка Януша Тазбира, «постоянная актуальность понятия antemurale основывалась на том сопротивлении, которое польско-литовское государство оказывало экспансии Великого княжества Московского. У такого рода аргументации была совершенно определенная политическая цель: Польша пыталась добиться если не поддержки, то, по меньшей мере, нейтралитета со стороны других европейских государств в случае своего столкновения с Москвой»[5]. В политике Польши в XVI и XVII веках идею борьбы с Турцией вытесняет концепция противостояния Москве. Речь Посполитая совершенно однозначно пыталась подчеркнуть свою принадлежность к католицизму при столкновении с восточным соседом, пытаясь тем самым привлечь на свою сторону другие католические государства, и, как кажется, добилась на этом поприще немалых успехов. В западноевропейских литературных памятниках XVI века совершенно недвусмысленно звучит мнение, согласно которому Польша -- «оплот западной цивилизации», причем «оплот», отделяющий Запад от Москвы. Постепенно наряду с религиозным мотивом, изначально доминировавшим, вырабатывается другая аргументация: Польша -- последний бастион свободы, защищающий Европу от турецкого и московского деспотизма. Не только в Польше в то время было популярным убеждение, что дух свободы царит исключительно в Европе, а за ее пределами процветает деспотия.

Союза Москвы и Габсбургов, о котором уже было сказано выше, в Польше явно боялись. В Речи Посполитой опасались могущества Вены (впрочем, первоначально не в такой степени, как могущества Москвы). Польской шляхте казалось, что захват Польши Габсбургами куда реальнее ее завоевания турками. Попыткам создания антитурецкой лиги в Польше препятствовало опасение, что вытеснением турок из Европы воспользуются Австрия или Россия и над Польшей нависнет угроза (того же самого со стороны Польши опасались в это время Россия и Австрия). Вот что говорит об этом Тазбир:

«Многим казалось, что иго Габсбургов -- то же, что и турецкое иго. Способ правления, при котором доминирующей оказывалась немецкая стихия, повсеместно вызывал осуждение. Немцам вменяли в вину деспотическую систему управления в Чехии и Венгрии (что, конечно, было явным преувеличением). В 1623 году князь Кшиштоф Збаражский писал: “Когда император сломит всех этих венгров и лютеров (то есть Германию. -- Примеч. авт.), у нас будет католическая вера, но еще и немецкое рабство в придачу”»[6].

По мере распространения Контрреформации (и появления протестантов в польских землях) закладывались основы третьего существенного элемента, связанного с формированием стереотипа «поляка-католика». Монахи, проповедовавшие в Польше идеи Контрреформации, называли протестантов врагами, ослабляющими antemurale изнутри. Однако в XVI веке такого рода идеи не прижились в Польше. Дело в том, что сама концепция antemurale не предполагала враждебности по отношению к иноверцам, живущим на польских землях, и к соседям-протестантам. Более того, в Польше жили не только протестанты, но и евреи, и даже татары-мусульмане, против которых теоретически было направлено острие концепции «оплота христианства». Очевидно, что идея antemurale, очень популярная в Польше, использовалась лишь во внешней политике и вплоть до XVIII века не переносилась на внутреннюю почву. Ситуация начала меняться в XVIII веке, причиной изменений стало ослабление Речи Посполитой в результате иностранных интервенций, которые привели к потере Польшей независимости.

XVIII век - отход от концепции «оплота христианства»

По мере того, как Высокая Порта терпела поражение за поражением, а Крымское ханство ослабевало, идея antemurale постепенно утрачивала содержание. Ослаблению этой идеи существенным образом способствовало явное сближение Западной Европы и России. Реформы Петра I, сблизившие Россию и Европу, симпатия западных мыслителей к «просвещенному абсолютизму» -- все это привело к тому, что на Западе Россию перестали воспринимать как «варварскую» страну, которой следовало бояться. Это означало конец старой идеи «оплота христианства», важным элементом которой был страх перед экспансией Москвы. Просвещение постепенно вытесняло религиозную идею католической Европы, которую концепция antemuraleбыла призвана защищать.

Религиозную оппозицию «католик (страж бастиона) -- язычник (тот, кто хочет захватить бастион)» сменила совершенно светская антитеза «цивилизованный человек (европеец) -- варвар (житель других континентов)»[7]. До сих пор смысл присутствия Польши на карте мира сводился к религиозным категориям, к тому, что Бог доверил ей особую миссию. Польша должна была стоять на страже католического миропорядка и защищать его от неверных и схизматиков. Чтобы успешно справляться с возложенной на них миссией, жителям Речи Посполитой полагалось соответствовать определенным критериям: быть особо набожными, чтить Господа Иисуса Христа и Богоматерь, жить в соответствии с католическими нравственными нормами, быть верными Папе Римскому и так далее. Такая Польша заслуживала Божьей милости и защиты, все верили в то, что ее никто не захватит и не победит, потому что Бог не дозволит этому свершиться. Более того, верили и в то, что другие европейские государства этого не допустят, ведь «оплот христианства» защищал именно их. Но по мере того, как под воздействием Просвещения менялось сознание поляков, места для подобной аргументации становилось все меньше. В начале XIX века нарастающая секуляризация привела к тому, что эти идеи начали громко и официально ставить под сомнение. Положением и ролью antemurale уже не гордились, напротив, все чаще подсчитывали убытки. Доминировало мнение, согласно которому Польша могла бы жить спокойно и сыто, если бы не оказывалась в центре конфликтов, не растрачивала силы и казну на войны. Яну III Собескому также выставляли серьезный счет. Об antemurale christianitatis уже не говорили, зато все громче высказывалось мнение, что Ян Собеский, стремясь помочь Австрии, ослабил Польшу -- усилил австрийское государство на погибель Речи Посполитой.

Постепенно менялось и отношение к иноверцам, особенно к православным. Чем чаще Россия вмешивалась в дела Польши, тем большую неприязнь начинали испытывать в Речи Посполитой к православному населению. Столь явная неприязнь сближала польских православных с Москвой. После двух первых разделов Польши (1772 и 1792 годы) в стране была предпринята последняя попытка реформирования взаимоотношений государства и Православной церкви. Преследуя эту цель, Великий Сейм (1788--1792 годы) признал необходимость установления непосредственных контактов между Православной церковью в Польше и Константинополем, чтобы вернуть ей независимость от Москвы. Реализации этого и других такого рода проектов помешал третий раздел Польши в 1795 году.

Если в это время где-то и звучит идея antemurale, то она несет в себе совершенно иное, нерелигиозное значение. Речь идет о страже европейских порядка и цивилизации, защитнике скорее от варваров, чем от неверных и еретиков.

XIX век - возрождение идеи «оплота», зарождение стереотипа «поляка-католика»

В 1795--1918 годах, когда Польша отсутствовала на политической карте мира, вновь возникла потребность в идее antemurale. Именно в этот период данная идея становится настоящим национальным мифом[8]. Впрочем, именно тогда, а конкретно во времена Варшавского княжества (1807--1815), в повседневной языковой практике появляется польский аналог термина antemurale -- «przedmurze». Причины возрождения идеи -- в необходимости представить историю Польши таким образом, чтобы поляки, находясь под чужеземной властью, могли своей историей гордиться. Не стоит забывать, что именно в XIX веке оформилось историческое самосознание поляков, мощное влияние на которое оказал романтический и идеализированный образ Польши как «оплота христианства». Стоит подчеркнуть, что это была именно идеализация, отличная от действительного смысла концепции antemurale[9]. Историки того времени, говоря об истории Польши до ее раздела, делали важный акцент на особенности Речи Посполитой, считали ее идеальным государством: с XV по XVII век она якобы постоянно играла роль antemurale, имела идеальное устройство и никогда не ввязывалась в захватнические войны. Все войны, в которых участвовала Польша, носили «воспитательный» характер. О других войнах (или об ином их характере) вспоминать не хотели.

В XIX веке у концепции «оплота» становится больше антироссийских и антинемецких черт. На это существенным образом повлияло положение Польши, находившейся под властью России, Пруссии-Германии и Австрии. Однако, что крайне интересно, у идеи antemuraleникогда не было антиавстрийских черт, хотя австрийцев часто упрекали в том, что участие в разделе Польши -- их «благодарность» за оборону Вены. По всей видимости, сыграло роль то обстоятельство, что Австрия, в отличие от России и Германии, была католическим государством[10]. Кроме того, Австрия никогда не осуществляла программ денационализации, сопоставимых с германизацией на польских территориях, отошедших к Германии, и русификацией на землях, отошедших к России.

Германизация породила еще один элемент мифа «оплота», связанный с концепцией «поляка-католика». До сих пор об «оплоте» говорили как о бастионе, охраняющем Запад от восточных варваров. Теперь же появилась концепция, согласно которой antemurale было призвано защитить западный мир от немецкой экспансии. Польша якобы становилась на пути трех агрессивных цивилизаций: российской, турецкой и немецкой. Польша оставалась верна нормам христианства и слушалась указаний Папы, блокировала агрессивные действия своих соседей и сдерживала хаос. Что особенно важно, существенную роль в этой интерпретации antemuraleначал играть католицизм.

По всей видимости, возникновение стереотипа «поляка-католика» напрямую связано с германизацией и русификацией польских земель. Прежде русскому дворянству отказывали в некоторых привилегиях, но это имело сугубо политическое значение. Шляхту, принявшую протестантизм, совершенно не подвергали дискриминации. Когда Польша утратила независимость, произошло торможение процесса секуляризации на ее землях. Отсутствие государственных структур привело к тому, что Католическая церковь взяла на себя часть функций, обычно принадлежавших светской власти, а именно: развитие национальной культуры, образования, воспитание патриотизма и тому подобное. Церковь зачастую вела борьбу с инокультурным влиянием, поэтому нет ничего удивительного в том, что «польскость» начали ассоциировать с католицизмом. При этом нельзя забывать о том, что Православную церковь в Польше вынудили принять синодально-консисторскую организацию, характерную для московского православия. Это де-факто означало ее подчинение государству и действительную русификацию народа -- результат политики приведения к единообразию православия на всех принадлежавших России землях. В то же время царская политика предполагала постепенную ликвидацию Грекокатолической церкви и присоединение униатов к Православной церкви; в результате произошло отождествление православия с русским языком и русским народом, тогда как протестантизм стали отождествлять с немецким народом и языком. На польском языке говорили в католических церквах (разумеется, во время проповедей и особых богослужений, но не во время мессы, которую совершали на латыни), при храмах создавались школы, в которых обучали польскому языку. В результате всех, кто говорил по-польски, считали католиками. Исходя из этого, католические историки и проповедники выстраивали образ Польши «дораздельного» периода, всегда сохранявшей верность католицизму и защищавшей Церковь от раскольников (то есть православных) и еретиков (протестантов). Конечно, этот образ не имел ничего общего с реальностью, ведь Речь Посполитая была многонациональным и многоконфессиональным государством. Но в XIX веке такое видение истории было очень популярным. Если исключить Австрию, то два других угнетателя Польши, будучи «иной веры», облегчали идентификацию «польскости» с католицизмом. Как утверждает Мачей Струтыньский, «захватчик был вдвойне чужим -- он был чужеземцем и иноверцем»[11].

За этой концепций совершенно очевидно стояла идея antemurale. Исходя из нее, русские по-прежнему оставались варварами, угрожавшими европейской цивилизации и католицизму с Востока, а немцы -- агрессивным народом, стремившимся подчинить себе и онемечить всех славян. Поляки-католики по-прежнему стояли между этими двумя разрушительными цивилизациями, не давая им столкнуться и уничтожить друг друга.

На этом фоне во второй половине XIX века зародилась ультракатолическая идея «оплота христианства», созданная основателями консервативной католической конгрегации священников-воскресенцев (речь идет о Конгрегации воскресения Господа нашего Иисуса Христа). Конгрегация была основана в 1836 году Богданом Яньским, ее главными идеологами стали Петр Семенко и Хиероним Кайсевич. Одним из вдохновителей ее создания и пропагандистом ее идей был Адам Мицкевич. Вот что проповедовали воскресенцы: польское государство находится в неволе, но миссия, предназначенная полякам Богом, не завершается, она заключается в распространении истинной веры в соседних странах, в посредничестве между Римом и Москвой и, конечно, в защите католицизма от турок и монголов[12]. Семенко и Кайсевич считали, что миссия Польши состоит также в осуществлении унии католицизма и православия и недопущении дальнейших расколов. Ситуацию в Польше они воспринимали как «пасхальную мистерию», во время которой религия должна стать фундаментом, основой жизни польского народа. В основе этой идеи лежал своеобразный симбиоз польскости и католицизма. Петр Семенко, в частности, писал:

«Первое призвание Польши -- быть христианским народом, второе призвание -- создать славянский мир для Бога и Церкви, третье призвание -- привести совершенное христианское общество к великому и окончательному триумфу Церкви»[13].

Из этой концепции уже становится очевидным, что в отсутствие государства «место отчизны заняла Церковь»[14].

Концепция antemurale по-прежнему оставалась актуальной, но при этом полностью изменился ее характер. В нее была отчетливо вписана ранее отсутствовавшая идея католицизма, которую некоторые ставили на один уровень с польскостью и считали «естественной чертой польского национального характера». Людвик Поплавский писал об этом в 1898 году:

«Мы -- католическое общество, но это не значит, что мы -- церковное общество; мы -- национальное общество. Католицизм -- лишь одна из естественных черт нашего национального характера, и защита интересов Католической церкви -- лишь одна из задач нашей национальной политики, имеющая значение лишь тогда, когда речь идет о польской Церкви»[15].

Межвоенное двадцатилетие (1918 - 1939 годы)

Самой серьезной проверке на прочность идея «оплота христианства» подверглась за двадцать лет, разделявших две мировые войны. После Октябрьской революции Россию вновь начали воспринимать на Западе как варварскую страну, поэтому Польша могла вернуться к концепции antemurale. И действительно, в литературных произведениях этого периода Польшу вновь описывали как бастион, защищающий западную цивилизацию от советского (то есть коммунистического) пожара. В 1922 году Винцентий Лютославский писал:

«Европе нужна живая стена, свободная Речь Посполитая, которая защитила бы ее от Востока. Этим обусловлено существование Польши -- это ее миссия»[16].

Нелишним будет вспомнить, что эти слова были написаны уже по завершении польско-советской войны 1920 года и закончившейся победой поляков битвы под Варшавой (которую также называют «чудом на Висле»). Эти события интерпретировались как заслон, поставленный на пути Красной армии, идущей на Запад. Польша вновь превратилась в окоп Европы.

Межвоенный период стал также первым испытанием на жизнеспособность для стереотипа «поляка-католика» в структуре независимого государства. Это нашло свое отражение, в частности, во взаимоотношениях государства и Православной церкви. В 1924 году был разрушен собор Св. Александра Невского на Саской площади в Варшаве, считавшийся не только православным храмом, но и символом власти захватчика. Были разобраны многие другие церкви, в том числе собор Воскресения Господнего в Белостоке и церковь в Турковицах, известная своей святой иконой и целебным источником. В 1924 году власти II Речи Посполитой передали Католической церкви монастырь в Супрасле. Большим потрясением для православных стало массовое уничтожение церквей в Хелмской земле в 1937--1938 годах. Все эти болезненные для православия решения властей, разумеется, проистекали из отождествления православия и русскости, оформившегося в период раздела Польши. С таким же пренебрежением и недоверием относились к протестантам -- их отождествляли с Германией.

Явные следы концепции «поляка-католика» можно обнаружить в некоторых государственных документах: достаточно вспомнить о законодательной сфере. В тексте мартовской Конституции 1921 года (равно как и в тексте апрельской Конституции 1935 года) находим такой фрагмент: «Католическому вероисповеданию, как религии большей части народа, в государстве принадлежит главенствующее положение меж равноправными исповеданиями». Насколько «равноправными» были эти исповедания, можно понять из вышеописанных действий властей. Эти действия, совершенно очевидно, устраивали Католическую церковь, вновь провозглашавшую, что в Польше, по причине выполняемых ею функций antemurale, необходимо осуществить полную католицизацию -- прежде всего за счет православия.

Однако наиболее мощное отражение эта концепция нашла в идеологии националистических партий. Переломным моментом в деле создания католико-националистических концепций стал 1925 год, когда правоориентированная организация под названием «Всепольская молодежь» включила в свой манифест положение, согласно которому религия являла собой подлинный источник нравственности (вместо прежнего положения из манифеста 1922 года, утверждавшего: «Высшее благо -- это народ»)[17]. Этот ход позволил Католической церкви и националистическим партиям и объединениям заключить более тесный союз. Несмотря на то что Церковь принимала далеко не все идеи националистов (некоторые из них противоречили ее учению), национал-радикальные объединения совершенно открыто ссылались на авторитет Церкви. Согласно их концепции, католицизм должен был сыграть существенную роль в духовной жизни народа, прежде всего -- в сфере образования. Католическая этика должна была регулировать отношения как между субъектами внутри нации, так и между нациями.

Попытки использовать потенциал, который несла в себе Католическая церковь, можно обнаружить также у Романа Дмовского, который в исключительно важной для национал-католической формации брошюре «Церковь, нация и государство» писал, что «католицизм -- не придаток по отношению к польскости, он определяет ее содержание»[18]. Он утверждал также, что польская культура тесно связана с католицизмом и не может существовать без него. «Попытки отделить католицизм от польскости, оторвать народ от религии и Церкви -- это уничтожение самой сущности нации»[19], -- писал Дмовский. Он обещал Церкви поддержку со стороны католического государства польской нации, которое вот-вот должно было появиться и законы которого должны были основываться на нормах католической этики.

В увидевшей свет в 1938 году книге «За выход из кризиса» Енджей Гертых, один из идеологов так называемого «молодежного крыла» Национальной партии, писал:

«Мы католики и хотим, чтобы жизнь поляков основывалась на католическом мировоззрении и этике. Мы хотим, чтобы Католическая церковь заняла в жизни поляков место, полагающееся Церкви в католической стране. Наше учение и политическую деятельность мы согласовывали и всегда будем согласовывать с требованиями и учением католицизма […] Наше отношение к Церкви -- отношение самых верных ее сыновей, желающих, чтобы Польша стала полностью католической страной -- не в результате компромисса, а в результате наших собственных устремлений»[20].

Для правых радикалов связь между польскостью и католицизмом была основой существования нации--носительницы миссии «защитницы западной цивилизации». Наиболее полно эту идею выразил историософ Феликс Конечный, заявив во время одной из своих лекций: «Польша либо будет католической страной, либо ее вообще не будет»[21].

В межвоенный период возникла еще одна концепция, хорошо вписывающаяся в модель «поляка-католика». Речь идет о концепции моноидеи Иннокентия Марии Бохеньского. Он утверждал, что в жизни нации должна господствовать только одна идея, а именно -- католицизм. Все прочие идеи (в том числе и религиозные) следует отбросить. Польша -- католическая страна, а настоящий поляк -- непременно католик. Стоит, однако, подчеркнуть, что таких взглядов придерживалось далеко не все население Речи Посполитой, но преимущественно представители националистических движений, остававшихся в меньшинстве.

Польша и тоталитарные режимы XX века

Внимательный читатель быстро сообразит, что немецкая оккупация и занятие польских земель Советским Союзом в 1939 году, а также введение коммунистического режима в 1945 году легко можно было вписать в модель antemuraleи идею «поляка-католика», функционирующую со времен трех разделов Польши. Вновь ожили прежние национальные мифы, располагающие Польшу между двумя агрессивными цивилизациями: немецкой и российской. Не следует удивляться тому, что все эти события не просто не изменили отношение националистов к роли католицизма и его связи с польскостью, но, напротив, укрепили их в этом мнении.

После Второй мировой войны мифология «оплота христианства» и «поляка-католика» совершенно не вписывалась в официальную государственную идеологию, провозглашавшую дружбу и братство народов. При этом идея antemurale продолжала жить -- в подполье, разумеется. Вместе с ней сохранялась и концепция «поляка-католика». Впрочем, и в официальных документах иерархов Католической церкви эти идеи время от времени проявлялись. Так, на церемонии открытия праздничных мероприятий в связи с тысячелетием крещения Польши 3 января 1966 года в Гнезно примас Стефан Вышиньский сказал: «Мы будем по-прежнему, насколько необходимо и где это необходимо, свидетельствовать о нашем присутствии в христианском и католическом мире в роли оплота христианства»[22]. Примас Польши, как и епископат в полном составе, давали понять, что Польша не перестала выполнять свои функции оплота христианства в противостоянии коммунизму, подчеркивая в связи с этим роль католицизма и польскости.

Миф о «поляке-католике» в III Речи Посполитой

После 1989 года в Польше произошло возрождение националистического лагеря, и концепция «поляка-католика» вернулась в официальный дискурс, равно как и положение, согласно которому католицизм является фундаментом польской государственности. Практически все националистические объединения озвучивали эти концепции, но казалось, что в политической жизни Польши им будет отведена маргинальная роль -- как и самим националистами. Однако выборы в Сейм в сентябре 2005 года заставили совершенно иначе взглянуть на эту ситуацию. Если в 1990-е годы Мачей Гертых (сын Енджея Гертыха) был малоизвестным политиком, то теперь у него, евродепутата и отца бывшего вице-премьера, куда более широкие возможности для пропаганды своих взглядов. Приведем некоторые его высказывания:

«Кто борется с католицизмом, тот борется с польскостью»[23].

«Будучи католической нацией, мы имеем право на католическое государство. Католическое государство -- это такое государство, в котором общественная жизнь организуется в соответствии с нормами католической этики».

«Иноверцам не следует предоставлять права, ставящие их выше католиков. Напротив, католицизм -- господствующая религия, и именно католики должны получать привилегии в виде определенных положений конституции»[24].

Его сын, Роман Гертых, высказывается в схожем духе. В своей книге «Контрреволюция молодежи» он, в частности, пишет: «Можно быть поляком и не верить в Бога, но быть поляком и бороться с Церковью нельзя»[25]. Нетрудно догадаться, что выразителями такого рода взглядов являются также партия «Лига польских семей», возглавляемая Романом Гертыхом, и возрожденная им «Всепольская молодежь». В ее идеологическом манифесте говорится: «Совместными усилиями мы стремимся построить католическое государство польской нации, государство, являющее собой столп европейской латинской цивилизации»[26].

Изменение ситуации в Европе и Польше вновь повлияло на концепцию antemurale. В 1990-е годы в национал-католической среде главной угрозой для Польши считали секуляризованную и либеральную Западную Европу. Ежи Воляк писал тогда:

«[Польше следует] защищать не западноевропейские государства, но цивилизацию, культуру и ценности, ставшие фундаментом величия Запада. Прежде всего, Польша должна защищать религию, польскую культуру и традиции, быть может, последние уже столпы классической латинской цивилизации»[27].

Свою статью он завершил весьма выразительным утверждением: «Польша была, остается и всегда будет antemurale. Таково ее предназначение».

Два национальных мифа -- об «оплоте христианства» и о «поляке-католике» -- преодолели долгий путь и все это время оказывали друг на друга влияние. Однако, анализируя современный польский политический дискурс, необходимо помнить, какими были истоки этих идей. Миф об «оплоте» -- это миф сражающейся и побеждающей Польши, экземплификация национальной гордости, основывавшейся также на том, что Речь Посполитая была многокультурным и многоконфессиональным государством и представители этих культур, как полагали те, кто разделял идею «оплота», вместе образовывали «совершенное государство». Мифология «поляка-католика», в свою очередь, коренится в национальной фрустрации, осознании поражения и падения государства, отчаянной попытке защитить польскость, отгораживаясь от других культур и религий.

У обоих мифов есть аналоги в мифологии других стран. Миф «оплота христианства» соответствует концепции России, побеждающей ислам. В свою очередь, миф о «поляке-католике», как кажется, близок концепции Святой Руси -- единственного истинного православного государства на свете и концепции Третьего Рима, создателем которой является монах Филофей из Чудовского монастыря близ Пскова. Впрочем, у любого народа с богатой историей было достаточно побед и поражений, чтобы на их основе выстраивать собственную мифологию.

Перевод с польского Станислава Минина.

[1] Януш Тазбир выделяет три основных польских мифа (он называет их догматами), формировавших общественное сознание в эпоху барокко: мифы о «житнице» (Польша -- европейская житница), об «оплоте христианства» и убежденность в том, что строй Речи Посполитой идеален. См.: Tazbir J. Stosunek do obcych w dobie baroku //Stefanowska Z.(Red.). Swojskość i cudzoziemszczyzna w dziejach kultury polskiej. Warszawa, 1973. S. 91. Омифе «оплотахристианства» см.: Daoudal Y. Le rempart de la chretiene. Paris, 1984; Davis N. Boże igrzysko. Historia Polski. Kraków(любое издание).

[2] Разумеется, термин «оплот» использовался и на Руси, а также в мусульманских странах (достаточно вспомнить османскую крепость Селистра в современной Болгарии). Однако в данном случае мы сосредоточимся на концепции «оплота» католической Европы, к которой в Cредние века относились государства, признававшие верховную власть императора и Папы.

[3]Tazbir J. Polska przedmurzem Europy. Warszawa, 2004. S. 103.

[4] Ibid.S. 42.

[5] Ibid. S. 42.

[6] Ibid. S. 62.

[7]Ibid. S. 115--116.

[8]Tazbir J. Od antemurale do przemurza: dzieje terminu // Odrodzenie i reformacja w Polsce. T. 29. 1984. S. 167; Idem. Polskie przedmurze chrześcijańskiej Europy. Mity a rzeczywistość historyczna. Warszawa, 1986.

[9]Tazbir J. Polska przedmurzem Europy. S. 136.

[10] Папа Лев XIII назвал Австрию «оплотом борьбы с неверными», перенесши на нее тем самым груз ответственности за antemurale (см.: Ibid. S. 141).

[11]Strutyński M. Polak-katolik jako mit polityczny // Studia Religiologica. 2006. Z. 38. S. 151.

[12]Tazbir J.Polska przedmurzem Europy. S. 152.

[13]Semenko P. Wyższy pogląd na historię Polski (Myśl Boża w dziejach). Kraków, 1892. S. 19.

[14]Ludwikowski R.R. Konfrontacja doktryn polskiej lewicy, centrum i prawicy XIX w. w zakresie ich stosunku do Kościoła i religii // Studia Religiologica. 1985. Z. 12. S. 86; Idem. Polityczny rodowód stereotypu «Polaka-katolika». Z rozważań nad tradycyjnymi nurtami polskiej kultury politycznej // Studia Religiologica. 1978. Z. 3. S. 21; ср. также: Siwiec M.Mesjanizm polski jako ideowy czynnik integracji rozdzielonego narodu //Chrobak T., Stachowsky Z. (Red.). Idea narodu i państwa w kulturze narodów słowiańskich. Warszawa, 1997. S. 154--155.

[15]Popławski J.L. Z całej Polski; цит. по: Grott B. Religia, Kościół, etyka w ideach i koncepcjach prawicy polskiej.Kraków, 1993. S. 52.

[16]Цит. по: Tazbir J.Polska przedmurzem Europy. S. 179.

[17]Paszko A. Naród i państwo w myśli polskiego podziemia prawicowego w okresie II wojny światowej na przykładzie ideologii grupy «Szańca» / Chrobak T., Stachowsky Z. (Red.). Idea narodu i państwa... S. 177; Grott B. Katolicyzm w doktrynach ugrupowań narodowo-radykalnych do roku 1939. Kraków, 1987. S. 110.

[18]Dmowski R. Kościół, Naród i Państwo. Warszawa, 1927. S. 13.

[19] Ibid. S. 21.

[20]Цит. по:Grott B. Religia, Kościół, etyka w ideach i koncepcjach prawicy polskiej. S. 132--133.

[21]Koneczny F. Polska między Wschodem a Zachodem. Krzeszowice, 2004. S. 41.

[22]Цит. по: Tazbir J.Polska przedmurzem Europy. S. 191.

[23]Giertych M. Słowiańszczyzna czy Rzym // Myśl Narodowa. 1994. № 6. S. 8.

[24]Giertych M. Nie przemogą! Antykościół, Antypolonizm, Masoneria. T. 2. Wrocław, 1997. S. 68.

[25]Giertych R. Kontrrewolucja młodych. Warszawa, 1994. S. 149.

[26] Deklaracja Ideowa Młodzieży // Wszechpolskiej, «Wszechpolak». 2001. № 2. S. 6.

[27]Wolak J. Przedmurze // Myśl Polska. 1997. № 5. S. 6.