Николай ГУЛЕВИЧ, заслуженный
журналист БСЖ. Победители и пьедесталы. Наша память не имеет границ, и ее не растащишь
по национальным квартирам. Есть праздник, который никогда и никому
не удастся суверенизировать или, как сейчас говорят, растащить по
национальным квартирам. День Победы. Победа — она одна на всех. На русских и украинцев,
белорусов и казахов, армян и узбеков. Почти семь десятилетий проходят
праздники встреч и воспоминаний, парады седины и знаков воинской доблести. Но
с недавних пор вкралась в будни некая незнакомая горечь и щемящая боль — от
попыток невоевавших юнцов, политических дальтоников, никогда не переживавших
огромных и невозвратных потерь, провести ревизию истории и даже (есть и
такие) доказать немыслимое: зачем, мол, было побеждать. Сдались бы врагу на
второй день войны — и жили бы сегодня, как они — некогда побежденные. Вроде
бы шутка, не более, но какая-то унизительная и безнравственная,
вызывающе-циничная. Порождающая размышления: что это — искреннее заблуждение
или чья-то подлая попытка разрушить нашу память, подменить ее «памятью»
желудка, разменять золото Победы на медяки воинствующего нигилизма? В памяти
живет английский пример исторической терпимости и бережливости. В далеком
цивилизованном зарубежье на одной площади, можно сказать, глаза в глаза стоят
памятники непримиримым врагам. Известному генералу и еще более известному
королю — его жертве. Они, памятники, давно «выяснили» свои разногласия и
воспринимаются современниками лишь как воплощение истории. И никто не
выплескивает краску на своего окаменевшего или обронзовевшего оппонента.
Понимание на уровне генном: прошлое принадлежит не нам, принадлежит истории и
будущему. Тем более что история — не земля: ее не раздашь политическим
фермерам. Только Мужество и Подвиг (а не идеологическая шелуха и распри в угоду
желудку и политическим амбициям) тот единственный пьедестал Памяти, на
котором должны стоять Победители. Наш рассказ — о Победителях, работающих или работавших в
одном трудовом коллективе — производственном объединении «Гомсельмаш». Не
будем соблюдать исторической хронологии событий, ранжира наград и
субординации званий. Имена, подвиги и события — в том порядке, в котором они
отложились в памяти. Александр Зайченко. В некотором смысле — воплощение нашей
Победы. Человек скромный и улыбчивый. Бывший летчик и, к сожалению, уже
бывший инженер. Воин с парадоксальной судьбой: ему пришлось бомбить город,
который станет родным. Сжав зубы, смертоносные бомбы он сбрасывал, как
никогда, аккуратно — не разрушая лишнего, точно в скопления фашистов. В
Победу «окунался» дважды: в июне сорок первого, слушая бодрый левитановский
баритон, и в восемьдесят пятом году — в юбилейном... Спустя сорок лет после
войны заметно сдавший, он пытался все так же ровно держать строй, четко
чеканить шаг по брусчатке. О себе же почти не рассказывал, лишь однажды — то
ли под настроение, то ли под напором журналиста, то ли почувствовал сам:
память в могилу не несут — это надо не мертвым. Не у всех нравственный и исторический склероз. Бывший
сельмашевский архитектор Юрий Скоринко, ныне пенсионер. Некогда первым в той
еще неделимой стране соорудивший с отцом памятник космонавтам-пионерам, он
предложил увековечить ратный труд тех, кто погиб в годы войны. И начертал на
своем монументе эти известные слова: «Это надо не мертвым». Ясное дело, понимал:
памятник, он хотя и каменный, но обладает свойством огранивать души,
приносить каждому новому поколению бесценные нравственные дивиденды. Победа,
выпускной бал, первый урок, годовщина освобождения области и республики… С
тех пор все торжественно-траурное в коллективе сельмашевцев — у монумента
Славы. Помнят здесь и день рождения бывшего сельмашевца,
интернационалиста Николая Дворникова, раньше других столкнувшегося с
фашистами. В далекой Испании он, белорус, был командиром роты имени Тараса
Шевченко в составе польской бригады, носившей имя Якова Домбровского. Сегодня
его имя — в названии первой сельмашевской улицы, а образ — в барельефах, в
поэме «Николай Дворников», написанной его другом народным поэтом республики
Максимом Танком, в повести Якова Дробинского «От Гомеля до Эстремадура», в
стихах почетного сельмашевца, рабочего поэта Михаила Буткевича. …Инженер Владимир Гамзин. Бывший летчик-штурмовик. Человек
деликатный и немногословный, сохранивший военную выправку, с неизменной
золотой звездой Героя Советского Союза на лацкане гражданского пиджака.
Других высоких наград, в том числе орденов Александра Невского и Богдана
Хмельницкого, почти не надевал — их у него много. У монумента до своей
кончины бывал часто. И всегда было не понять, о чем молчал этот неседеющий и
мужественный человек, глядя на Вечный огонь у пьедестала. Может быть, в
сполохах памяти до сих пор горели уничтоженные им 53 танка, 23 орудия, 98
автомашин? Или были те из 447 боевых вылетов-возвращений, после которых
почему-то не хмелел от выпитого в память об очередном боевом товарище? Мы должны быть «социальными астрономами». Нельзя забыть ни
одного рядового большой войны, ни одной звезды-подвига, какой бы величины они
ни были. Такая звездная карта судеб и подвигов в свое время создана в
заводском Музее боевой и трудовой славы усилиями тоже участника войны,
подполковника-отставника, человека щедрейшей души Матвея Кузнецова. Листаешь
многочисленные «альбомы памяти», всматриваешься в поседевших ветеранов и их
награды, вчитываешься в скупые строки боевых биографий и отчетливо
представляешь чудовищную географию войны, а ордена и медали становятся как бы
волшебными увеличительными стеклами, сквозь которые высвечивается история
каждого подвига. Скупой телеграфной строкой ложатся на бумагу фамилии и
факты. Мастер Иван Агибалов — участник парада 7 ноября 1941 года, выживший в
кровавой мясорубке под Москвой. Мастер Алексей Верещагин — бывший начальник
штаба артиллерийского полка, один из двух сельмашевцев, удостоенных ордена
Александра Невского. Контролер, а ранее командир гвардейского артполка Николай
Макаров, чье подразделение за форсирование Днепра было награждено орденом
Красного Знамени. Награду к знамени, которое самолично держал в руках,
прикреплял генерал Батов. Контролер Николай Скубилов, чья гаубичная батарея
располагалась на легендарном Бородинском поле, на том самом месте, где в 1812
году стояла батарея командира пехотного корпуса, будущего генерала кавалерии
Николая Раевского. Бывший радиожурналист Константин Сергеев — почетный житель
Познани. Рабочий Василий Смолей, ушедший на фронт с эвакуированного на Урал
завода и, может быть, единственный, кто нашел на передовой и сохранил на всю
жизнь осколок мины со своим личным рабочим клеймом… Память — не только музей и монументы. Недавно построенный
сельмашевский микрорайон, пожалуй, самый, если можно так сказать,
памятизированный в Гомеле. Новые улицы носят имена освободителей — генералов
Горбатова, Ефремова, а также болгарской журналистки, погибшей в белорусском
партизанском отряде, Карастояновой, бойца интербригады Дворникова, героя
Гражданской войны Чапаева… Эти люди действительно заслужили того, чтобы
«приватизировать» частичку нашей памяти. Как, впрочем, и капитан Петр Дылько,
наш земляк, который, к нашей печали, уже никогда не станет майором...
Воспитавший трех Героев Советского Союза, он, безусый симпатяга, погиб в бою
в Украине. Пьедесталом ему стал сегодня именной самоходный кормоуборочный
комбайн, изготовленный по просьбе благодарных учеников. …Часто бывает у монумента Василий Хурсан. Известный в
республике кузнец, молчаливый не по характеру, скорее, по роду работы, с
пышной по-юношески, но седой шевелюрой. Главный герой документальной повести
Александра Капустина «3ов сердца». Он всегда был рядом с Гамзиным, хотя
разные они люди — Гамзин и Хурсан. Схожи, впрочем, в главном: оба — одинаковой
золотой пробы. С маленьким отличием: свое золото Героя Хурсан заслужил
честным послевоенным трудом. Василия Мухина я не встречал ни разу. Помню, однако, как в
свое время в заводском музее всматривался в его простое крестьянское лицо,
вчитывался в скупые по-фронтовому строчки его биографии: «Бывший столяр
завода. На фронте с первых дней. Ведомый прославленного Ивана Кожедуба.
Совершил 340 боевых вылетов, провел 177 воздушных боев, сбил 19 вражеских
самолетов. Единственный из сельмашевцев, имеющий четыре ордена Красного
Знамени…» Тогда, в годы войны, они, русский Иван и белорус Василь, вдвоем
заслужившие четыре золотые звезды Героя Советского Союза (больше, чем иной
полк), еще не знали, что спустя много лет появятся инициаторы установления
границы в их некогда общем небе. Ветераны знают: небо начинается на земле, тыл
заканчивается на фронте. Эвакуировавшись на восток, в далекий уральский город
Курган, сельмашевцы отправляли свою продукцию нашим войскам. Работали по
законам военного времени: опережали все мыслимые и немыслимые расчетные
графики, потому что, как и фронтовики, тоже рассчитывали на Победу и, как
фронтовики, получали награды из того же металла. Память не имеет границ, если историю не строить только на
черном или белом фундаменте. В чем провинился Владимир Шапиро, попавший в
плен под Харьковом? В том, что тогдашние политические и военные стратеги
ошиблись с расчетами о планах врага? А вот он, по-человечески ранимый, сумел
выдержать чудовищные испытания, словно был из кремня и стали. В немецком
городке Брауншвейг работал на складе двигателей для «мессершмитов». Подвергся
нечеловеческим пыткам после того, как склад взлетел на воздух. Никого не
выдав, оказался в Бухенвальде, в бараке № 50, где гитлеровцы испытывали на
военнопленных умертвляющие вещества. Один укол был предназначен и ему, узнику
с лагерным номером 32840. К счастью, в крематорий не попал. Потому что не все
были фашистами, были герои и среди немцев. Его спас немецкий санитар Франц
Унгер, подменивший содержимое ампулы и спрятавший русского в другом бараке. И
если один жил без надежды выжить, то другой — без надежды когда-нибудь
встретиться с заново рожденным. Но мир тесен. Встретились побратимы после
войны на родине Унгера — в Адорфе, что под Фогтландом. Не знаю, о чем они
говорили. Знаю, о чем говорят в подобных случаях: о том, как все было, что
люди должны помогать друг другу, что никто не имеет права отнимать у человека
Богом данную жизнь. Знаю, почему бы они молчали сегодня: от стыда за чье-то
беспамятство. Как стыдится Лидия Селедевская, бывшая связная и бывшая узница
номер 81405 в лагере смерти Освенцим, а затем в лагере для военнопленных
Берген-Бельзен. Спасенная англичанами, а уже в мирное время скромный и
неприметный лифтер жилищно-коммунального управления. ...И снова май. И снова зелень — в природе, кумач — в колоннах ветеранов. Ветераны никогда не воевали под другими знаменами. Подойдите к ним, поклонитесь низко в пояс. http://www.respublika.info/ |