Новая земля.

Сто лет назад белорусские переселенцы стали трудиться на полученной в собственность сибирской пашне.

Красноярским энтузиастам, думаю, будет очень приятно. Невероятное количество откликов пришло на материал «Проходное свидетельство», опубликованный 15 декабря прошлого года. Напомню, речь в нем шла о том, как в столетний юбилей столыпинской реформы нашу страну посетила группа белорусов из Красноярского края, чьи предки век назад поехали покорять Сибирь.

Тема, затронувшая за живое многих, пробудила и во мне воспоминания. Точнее, аллюзии: ровно 15 лет назад я выписала почти недельную командировку, чтобы в духе то ли Анатолия Аграновского, то ли Татьяны Тэсс пожить деревенско–хуторской жизнью. Гостеприимный адрес долго искать не пришлось — приличествующая случаю романтика с привкусом истории нашлась в Столбцовском районе. Вся хуторская атрибутика там тоже присутствовала: в виде огромной печи на полхаты, пестрой кошки Рыски, керосиновой лампы. А еще — обязательный для зимнего времени ритуал: свежевание кабана...

Чечевица тарелочная и кукуруза «чеклер».

...Здоровущего подсвинка — не буду томить читателя неведением — зарезали по первому рождественскому снежку на подворье тогдашнего председателя колхоза «Красная Звезда» Ивана Загусто, в чьем доме, во утоление моего журналистского любопытства, мне также предоставили кров. Воодушевление вылилось в пылкие строки: «Когда кабанья душа легким парком отправилась к своему богу, была отмыта кровь от заклания и на плите шкворчало нагулянное не в колхозном, а в председательском хлеву сальце, за столом у И.И.Загусто собралась вся семья. Приехавший по торжественному случаю (свежевание кабана — всегда у сельчан праздник) отец главы дома Иосиф Куприянович Загусто попросил слова: «Была б моя воля, раздал бы землю всем деревенским принудительно — пусть работают».

Энтузиазм от увиденного не помешал мне задать потомственному земледельцу каверзный вопрос: «Ну а сына не боитесь без работы оставить?» На что мгновенно прозвучал мудрый ответ: «Коль голова на плечах есть, люди сами придут за советом. Добровольно в председатели колхоза позовут. А нет — наравне с другими в обычный крестьянский воз пусть впрягается».

В 1992 году, напомню, как раз обсуждался готовящийся закон о частной собственности на землю, у которого были как ярые сторонники, так и столь же непримиримые противники. Тогда мне впервые пришлось с головой окунуться в столыпинскую теорию разделения общины на индивидуальные крестьянские наделы, с первозданным любопытством изучая в музеях и архивах старинные купчие на землю, статистику хуторского расселения по губерниям и валовые сборы урожаев новоявленных владельцев земли. Думаю, не надо пояснять, что пахотные угодья в Сибири Столыпин решился раздать не от хорошей жизни. А от того, что в исконных краях проживания хлеборобов ее для всех не хватало. Но многим все же удалось получить землю и по месту жительства. В виде отруба, на котором вырастал хутор — будущий антипод коллективизации и синоним частнособственнической психологии.

Но хутор на то и хутор, чтобы наперекор всем трудностям в буквальном и переносном смысле греть крестьянскую душу. Больше всего меня поразил тогда даже не вытащенный из архивных недр факт высоких хуторских урожаев, а то, как заботилось государство о новоявленных землевладельцах. В 1906 году для них начал специально издаваться журнал «Хутор», в котором публиковались вместо передовиц конкретные советы по агрономии и животноводству, реклама сеялок и веялок, продаваемых по льготным кредитам. Более того: для постоянных подписчиков вместе с номерами высылались пакетики с элитными сортами огурцов «знаменские», чечевицы тарелочной, кукурузы «чеклер», гороха «экспресс» и свеклы кормовой «мамут».

Названия «чеклер» и «мамут» читались 15 лет назад как невероятная экзотика. Трудно поверить, но скромным дачникам «Советской Белоруссии» в те годы по большому блату удавалось добыть рассыпанные по самодельным пакетам горсти семян самых банальных «агуркоў–буракоў».

Землянка в Уяре.

Елиферий Анкудинович Подрядчиков — вот так мудрено величали жителя Могилевской губернии, который в 1896 году надумал перебраться с семьей в Сибирь. Вместе с ним в дальний путь отправились жена Маланья Еремеевна родом из деревни Олешня на Гомельщине да трое детей: Киликия, Григорий и Василий.

Вначале они ехали по железной дороге, благо таковую уже построили, и добрались в вагонах–теплушках аж до города Челябинска. Там пришлось пересесть на лошадей и двигаться через Томск, Енисейск, Минусинск. Всю дорогу Елиферий Анкудинович бдительно отслеживал взятую из дому поклажу: соху, борону, семена ржи, пшеницы, овса и ячменя. Часть ячменя скормили в пути лошадям — их тоже взяли с собой в Сибирь. В Минусинском уезде Енисейской губернии Подрядчиковым предложили собственный земельный надел. Вначале семья вырыла землянку, где временно и ютилась. Добротный дом построили позже. Так на пустом месте выросла деревня Уяр в Беллыкской волости.

У Елифера и Маланьи на вольных сибирских хлебах родились еще три дочери: Анна, Клавдия и Агриппина. Вся семья дружно выполняла завет Столыпина, изрекшего после двухнедельной поездки по Сибири летом 1910 года лапидарную фразу: «Богатейте». И Подрядчиковы богатели, потому что неутомимо обихаживали землю, которую глава рода мог «легко удобрять и тем... доказать, что настоящая земля при удобрении неистощима».

Написанные 22 ноября 1913 года прадедом слова нашел в Государственном архиве Красноярского края его правнук Александр Никишев, чья бабушка Федосья Никишева вместе с другими белорусами приезжала недавно в Минск. Вместе с давним прошением отыскал Александр и другие архивные документы: как попали под раскулачивание и высылку трудолюбивые сыновья Елифера — куда бы уж, казалось, можно дальше Сибири–то отправить. Столь же нелегкая участь постигла и другие семьи приехавших в Красноярский край белорусов.

Улица с деревянными тротуарами.

А теперь я хочу пересказать историю, которую прислал в редакцию наш читатель из Быхова Сергей Скакунов.

«Родившись в Сибири (Красноярск–26), волею судьбы военного я оказался в Белоруссии. Но еще в детстве мне много рассказывала о своей родине бабушка Толстоногова (Красненко) Ефросинья Антоновна, родившаяся в 1898 году в деревне Михалчонки Городокского уезда Витебской губернии. Отец ее работал кучером у пана и однажды, поддавшись уговорам вербовщиков, вместе с многочисленными родственниками и односельчанами решил: «Хватит работать на пана, едем в Сибирь!» В ту пору бабушке было около 10 лет, в ее детской памяти сохранились впечатления о переправе через Волгу (пассажиры высаживались из вагонов и шли пешком), об Уральских горах, о станции Челябинск, где ее брат Василий на спор боролся и выиграл много денег.

Прибывшие на станцию Ачинск будущие сибиряки должны были к месту своего жительства в буквальном смысле прорубать себе дорогу сквозь тайгу. Места для поселения выбирались удачно. Например, деревня Ново–Изычкуль располагалась на возвышенности, ограниченной речкой и двумя ручьями. Дома строились в одну широкую улицу с деревянными тротуарами. Огороды заканчивались у ручьев — у каждого имелся свой водоем. За одним ручьем, уже в советское время, были построены коровники, птичники, мельница, кузница, лесопилка. Чтобы деревня могла существовать автономно.

Но в нормальное течение жизни врывались различные потрясения. Многим пришлось участвовать в Первой мировой (мой дед воевал в Румынии), а затем в гражданской. На территории нынешнего Красноярского края действовала целая партизанская армия под командованием Щетинкина, которого впоследствии назовут «сибирским Чапаевым».

Когда грянула Великая Отечественная война, взрослое мужское население ушло на фронт. Моя мама Валентина Исаковна Толстоногова была младшей в семье. Три брата ее, Семен, Илья, Михаил, сразу же были призваны в ряды Красной Армии. Двое погибли под Москвой и Сталинградом, Михаил служил на Дальнем Востоке. Проучившись до 5–го класса, мама стала работать в колхозе. Мой дед был кузнецом. Он так был уверен в своем возвращении с войны, что, уходя на фронт, даже не сказал, куда спрятал свой инструмент. Дед погиб в первые дни войны в Новгородской области. Набор его инструментов мы случайно обнаружили во время ремонта погреба в 1959 — 1960 годах. Оставшись старшим в семье, отец в 16 лет и с 7–классным образованием работал в колхозе бухгалтером — вторым лицом после председателя. Впоследствии он служил в НКВД. Охрана военных объектов, борьба с диверсантами — тоже большой вклад в нашу Победу. Все тяготы по воспитанию и содержанию семьи легли на женские плечи. После войны отец попал в Красноярск–26 (ныне Железногорск). Здесь родились моя сестра Галя и я. Жили мы в деревянном доме по улице Озерной рядом с сосновым бором. В этом бору я собирал землянику и много раз видел, как по дороге, ведущей к городским кварталам, шли полукилометровые колонны заключенных под вооруженной охраной.

Помню, как родители решили вернуться в родную деревню, в пустующий родительский дом. Он находился на краю села. За огородом сразу же начинался лес. Широкий двор заканчивался березовой рощей, посаженной руками моего деда и его детей, площадью 10 — 15 соток.

Ссыльная приволжская немка подарила маме швейную машинку. Машинка помогала матери наряжать деревенских женщин — она до сих пор исправно служит. Мама самостоятельно научилась играть на гармошке. Она не знала нот и играла на слух, став нужным человеком на всех мероприятиях, будь то танцы, свадьба или просто хороший летний вечер. Я помню в ее исполнении марш «Прощание славянки» на перроне Ачинского вокзала. В этот летний вечер 1973 года мы, выпускники Ачинского ВАТУ, прощались друг с другом...»

И дольше века длится день.

Столыпина давно не было на белом свете — остались лишь вагоны его имени, в которых продолжали уже при новой власти ехать в Сибирь тысячи белорусов. Вот очередная история, достойная, если судить по имени главной героини, пера самого Ф.Достоевского, присланная в редакцию нашим читателем из Минска О.Гайчуковым.

«Моя родная тетя Гайчукова Настасья Филипповна, по мужу Шаройка, из деревни Кульничи бывшего Пропойского уезда, а ныне Славгородского района Могилевской области в 1936 году по вербовке с 7 детьми отправилась поездом в Сибирь. После трех месяцев пути судьба занесла ее в село Рыболово Томской губернии. Там много семей поселили в один дом. Холод, голод, недоброжелательные соседи, вражда. Но выстояли, выдержали, не вернулись. Мужа ее Егора Шаройка забрали на фронт — пришла похоронка. Обо всем этом я знаю по рассказам. Но хотелось бы узнать больше. Возможно, у вас есть архивные сведения по вербовке в Сибирь белорусов 1936 — 1937 годов».

Сведения такие, возможно, имеются в Госархиве Красноярского края, куда и следует сделать запрос. Кстати, приезжавшие в Минск красноярцы не без пользы для себя побывали в нашем Национальном историческом архиве, где намерены продолжить с помощью белорусских архивистов поиски своих родословных.

А напоследок — история со счастливым концом.

Бронислав Васильевич Мирончик родом из деревни Городище Слуцкого района поехал в Сибирь в 1956 году. Захотелось выпускнику политехнического сибирской романтики. И все там у белорусского специалиста отлично сложилось: и карьера, и семья, и добрые отношения с соседями. Приобрел сибирскую закалку, серьезно увлекшись спортом. Но каждое лето тянет белоруса на родную Слутчину, где у него по–прежнему живут родственники и друзья. И в каждую такую поездку берет он с собой свою супругу — коренную сибирячку, которой очень нравится бывать в Беларуси.

В далекий Красноярск они повезли с собой нашу газету. Правда, вот эту статью мне придется им выслать вдогонку.

Автор публикации: Людмила СЕЛИЦКАЯ.

http://www.sb.by