Коллективизация и мои Гулевичи.
Силивончик (ур. Минина) Галина Васильевна.
г. Минск, Беларусь.
agata.si@mail.ru
г. Минск, Беларусь.
agata.si@mail.ru
По воспоминаниям моего дедушки - Гулевича Иосифа Казимировича (1901 г.р.).
С принятием Земельного кодекса РСФСР 1922 года земля на Уховском хуторе (Речковская волость Гомельского уезда Гомельской губернии РСФСР) находилась в пользовании семей Гулевичей, поскольку они её обрабатывали без использования наемного труда.
В середине 1920-х годов в СССР, в том числе в РСФСР и БССР развивались ещё различные формы кооперации. Коллективные хозяйства, входившие в кооперативные союзы, объединяли только около 3% сельского населения. Исходя из реальных условий, наркоматы земледелия в начальный период отдавали предпочтение простейшим формам кооперирования.
Но по задумке большевиков центральной фигурой в деревне должен был стать не крестьянин-единоличник, а сельскохозяйственный рабочий, свободный от собственного хозяйства.
В 1926 году «Советами» был взят курс на увеличение налогов (озвучен курс на прикрытие НЭП), вытеснение с рынка мелкого производства и торговли, сокращение денежного и товарного кредита частникам. Это привело к свертыванию деятельности частных промышленных и торговых предприятий.
После прихода к власти большевиков помещичьи и кулацкие хозяйства были экспроприированы, а земля стала государственной собственностью. Однако при этом новая власть быстро столкнулась с проблемой нехватки товарного зерна: отныне жители деревни выращивали хлеб в основном не на продажу, а для себя.
6 декабря 1926 года Президиум ВЦИК ликвидировал Гомельскую губернию. Таким образом, просуществовав немногим более 7 с половиной лет и сыграв важнейшую военно-политическую роль в советской истории, Гомельская губерния как административная единица прекратила свое существование.
Президиум ЦИК БССР 8 декабря 1926 года в срочном порядке постановил присоединить Речицкий и Гомельский уезды к БССР, преобразовав их в округа. В результате возвращения в состав БССР части восточнобелорусских земель были созданы более благоприятные условия для экономического, социального и культурного развития республики.
После этих преобразований Уховский хутор и Рудня Столбунская оказались в составе Светиловичскгом района Гомельского округа БССР.
XV съезд ВКП (б) (1927 год), хотя и был назван «съездом коллективизации», тем не менее, предполагал ее развитие в сочетании с другими видами кооперативов, экономические методы стимулирования этого процесса. Крестьяне начали придерживать хлеб, и в 1927-1928 годах в СССР разразился хлебозаготовительный кризис. В 1928-1929 гг. трудности с заготовками повторились.
Отношение разных слоёв крестьянства к колхозному строительству было неодинаковым. Наибеднейшее и часть среднего крестьянства положительно относились к коллективизации сельского хозяйства и связывали с ней своё будущее. Большая часть середняков проявляла политическую неустойчивость, колебания, сдержанность, иногда враждебность из-за непонимания, запугивания со стороны кулаков, боялась проиграть, потерять собственность и ничего не получить взамен. Враждебно относилась к колхозам, безусловно, часть зажиточного крестьянства, сельская буржуазия – те, кого называли «кулаками*».
/*В дореволюционной русской деревне «кулаком» чаще всего называли зажиточного крестьянина, получившего достаток на «закабалении» своих односельчан и державшего весь «мiр» (сельскую общину) «в кулаке» (в зависимости от себя). Неофициальное прозвище «кулак» получали сельские крестьяне, имевшие нечистый, нетрудовой доход. Уже тогда термин «кулак» имел исключительно негативную окраску./
Начальный этап коллективизации – процесса объединения единоличных крестьянских хозяйств в коллективные хозяйства (колхозы) не затронул моих родных, проживавших на Уховском хуторе, в плане их принудительного вступления в колхоз и переселения на колхозные земли. Все обитатели Уховского хутора оставались хуторянами-единоличниками пока это только было возможно.
С 1928 года семья моего дедушки Гулевича Иосифа Казимировича (1901 г.р.) проживала на Уховском хуторе в отдельном собственном деревянном новом доме. Рядом в своих домах жили семьи его отца (моего прадеда) Гулевича Казимира Михайловича (1869 г.р.) и его старшего брата - Гулевича Ивана Казимировича (1892 г.р.).
Жили дружно, помогали друг другу в период посевной или жатвы, либо в других больших делах. У всех хуторян были крепкие хозяйства с устоявшимся и размеренным укладом крестьянской жизни.Весь домашний инвентарь был всегда в порядке, но что и когда затачивалось, ремонтировалось, женщины, жившие на хуторе, порою даже не замечали. Каждый обитатель хутора от детей до стариков знал и выполнял все свои обязанности по хозяйству.
Вокруг д. Ухово леса удивительные, а в них ягоды и грибы, коралловые рябины, синяя голубика и бордово-красная клюква, будто рассыпанная на зеленом ковре мхов. А сколько рыбы, раков было в многочисленных озерах, в речушках и главной полноводной реке Сож, что находилась в трех километрах от д. Ухово! Весной в половодье на работу по деревенской улице и окрестностям д. Ухово на лодках плавали. У Казимира Михайловича тоже имелась собственная лодка. Он работал лесником в Речковском лесничестве. Свою работу любил и делал её хорошо. Он также был хорошим хозяином, удачливым охотником и рыбаком. В любую пору года часто на его столе и на столах его сыновей была рыба и лесная дичь.
У Казимира Михайловича был свой свободный и непредвзятый взгляд на жизнь, своё отношение к религии, к работе и к семье. В семье была железная дисциплина. Никогда и никого из своих детей Казимир Михайлович физически не наказывал, но звука его голоса и взгляда все боялись и слушались. Моя бабушка Гулевич Анна Иосифовна (его невестка) говорила шутя: «Когда мой свёкор только посмотрит, так сразу муха сдохнет».
Прадед Казимир Михайлович Гулевич говорил: «Якія мы гаспадары, такія і нашыя двары».
Двор* у белорусов издавна был показателем повседневной культуры и благополучия. Обустройство двора свидетельствовало о порядке не только в семье, но и в обществе.
/*Что только ни понимали под понятием «двор» – это усадьба вместе с огородом, жильем, хозяйственными и подсобными помещениями. Двор – это само хозяйство вместе с соответствующим инвентарем и постройками. Двор – это основная структурная частичка деревни, единица налогообложения. Двор – это внутреннее пространство между надворными помещениями (отсюда: выйти из дома на двор; на дворе гуляет вьюга). Под словом двор издавна понимали и барскую усадьбу, и княжескую резиденцию, и царский (или королевский) двор. Наконец, двор – это люди, его владельцы, служащие, работники и многочисленная челядь. Отсюда происходят и целые социальные категории – дворяне, дворовые люди, дворня и так далее./
Основой любого крестьянского двора-усадьбы было жилье. Все другие помещения дополнялись к нему и располагались в определенной последовательности – в зависимости от функций, целесообразности, местных традиций, социального статуса и индивидуальных вкусов хозяев. Среди дворовых построек выделялись клеть, амбар, подвал (погреб), навес, сарай, хлев, баня, колодец, небольшая мастерская и другие.
Хозяйство дедушки – Гулевича Иосифа Казимировича – на Уховском хуторе было крепким и состояло из: нового красивого дома, хлева для животных, сарая для домашней птицы, клети, амбара, гумна, погреба, сеновала, колодца, большого сада, огорода и пасеки. Имелась и баня (одна на три дома).
В доме дедушки был порядок и чистота. Его жена – моя бабушка Анна Иосифовна была хорошей хозяйкой. Умела ткать (ткала с 12-ти лет), шить, вязать и готовила вкусную еду. Пекла очень вкусные булки и хлеб. Делала на зиму в дубовых кадушках вкусные засолки: капусты, огурцов, помидоров, грибов, которые ставили на хранение в погреб. Из молочных продуктов всегда был сыр, творог, масло. Всегда имелись: мёд, яблоки, груши, вишни.
Поскольку подавляющая масса крестьян не желала идти в колхозы (о чем свидетельствовали темпы колхозного строительства в годы НЭПА – 2–3% коллективизации) и не сдавала добровольно за бесценок хлеб государству в период хлебозаготовок 1927–1929 гг. из-за низких заготовительных цен и высоких цен на промышленные товары («ножницы цен»), было решено загнать их в колхозы силой. А для этого необходимо было запугать крестьян, ослабить их сопротивление власти. С этой целью и было придумано раскулачивание. Речь не шла о настоящих кулаках в их традиционном понимании (мироеды, ростовщики и т.д.). Их уже не было к тому времени в советской деревне. «Кулаками» назвали предприимчивых крестьян, развивавших свои хозяйства по фермерскому пути. Они были элитой крестьянства, его реальным авторитетом. По замыслу сталинистов, по нему и следовало ударить, чтобы крестьяне пошли в колхоз и безропотно («за палочки») работали на государство.
***
Из воспоминаний моей мамы – Мининой (дев. Гулевич) Валентины Иосифовны:
«Моего деда - лесника, Гулевича Казимира Михайловича, знали и уважали как люди в Светиловичах, так и – староверы в Ветке. Он говорил, что его отец (Гулевич Михаил Габриелевич, 02.10.1844 г. – ок.1898 г.) и его дед (Гулевич Габриель Томашевич, ок. 1796 г. – 27.05.1852) тоже работали лесниками в Речковском лесничестве. Так, что эта профессия ему досталась по наследству от них. Основными видами работ лесника были – охрана леса от самовольных порубок и пожаров, проведение рубок ухода и санитарных рубок, проведение лесовосстановительных работ. За свою работу дедушка получал жалование.
Из-за его доброй славы и всех его детей и внуков уважали. При встрече люди их узнавали и спрашивали: «Ты будешь Гулевич из рода Казимировского?». Дедушка мало интересовался политикой. Просто любил свою землю, лес, свой дом и хутор, свою большую семью. Был честным и работящим человеком. Но начавшиеся эксперементы большевиков над народом его пугали и с каждым годом всё больше вселяли в его душу неуверенности в завтрашнем дне.
Когда при советской власти началось раскулачивание и репрессии*, то семью Казимира Михайловича долго «не трогали». А из хуторов, которые находились по-соседству, даже беднейших, чем дедушка и его сыновья, людей раскулачивали и ссылали в Сибирь.
/*Раскулачивание – это принудительная депортация зажиточных крестьянских семей и «середняков», которых объявили «кулаками», в отдаленные районы СССР с передачей их имущества, инвентаря и хозяйств колхозам. Раскулачиванию подверглись, по разным оценкам, от 3 до 4,5 миллиона человек. Часть из них были расстреляны или отправлены в лагеря, 1,8 миллиона – сосланы в необжитые районы страны, немало из них до места ссылки не доехали и скончались в пути. Остальных расселили в пределах своих же областей. Места ссылки: Новосибирская, Тюменская, Томская, Архангельская области, Красноярский край, Урал и Казахстан.
Понятие «репрессии» включает в себя не только аресты и депортации, но и любые государственные акции по ограничению личной свободы людей: отъем имущества и права на индивидуальную экономическую деятельность, ограничение права на жительство и перемещения по стране, запрет на смену места работы….
Мотивы советского террора были многообразными, но, в основном, обусловленными экономическими причинами. «Политические репрессии» в прямом смысле слова преобладали в СССР в досталинскую эпоху, в 1917–1928 годах. Но тогда заключенных концлагерей и всех других жертв государственного насилия было во много раз меньше, чем при Сталине./
Какой-то районный начальник сказал дедушке Казимиру Михайловичу, что такое «помилование» его семье выпало благодаря его сыну Адаму Казимировичу Гулевичу, который был «комиссаром» в Красной Армии. С 16 лет Адам Казимирович увлёкся идеями социалистов. Посещал собрания революционного кружка в Светиловичах. В 1919 году был призван в ряды РККА и погиб под Рогачёвом 30 сентября 1919 года во время Советско-польской войны. Портрет Адама Казимировича до Великой Отечественной войны висел на стене в райвоенкомате в Светиловичах.
На стр. 132 Именного списка потерь на фронтах в Рабоче-Крестьянской Красной Армии за время гражданской войны» (М., 1926), составленного в 1926 году Управлением устройства и службы войск Главного управления РККА на основе собранных отделом сведений о боевых потерях за 1918-1920 гг., имеются сведения и о Гулевиче Адаме (12-й по счёту, если считать снизу) – красноармейце – разведчике, который был убит 30 сентября 1919 года в бою (по воспоминаниям его брата - Гулевича Иосифа Казимировича – где-то возле г. Рогачёва).
Мой отец Гулевич Иосиф Казимирович также был в 1919 году демобилизован в Красную Армию и в 1919-1920 гг. принимал участие в советско-польской войне. В его военном билете в графе «национальность» было записано «поляк». Воевал в составе 3-го кавалерийского корпуса, которым командывал железный комдив Гая Дмитриевич Гай (Гайк Бжишкян(ц)), проявивший незаурядные способности военноначальника. Отцу повезло и он остался жив.
Друг погибшего Адама Казимировича Гулевича, работавший в районном военкомате в Светиловичах, предупредил ещё в начале 1927 года моего деда Казимира Михайловича о том, чтобы он и его сыновья (Иван и Иосиф), жившие со своими семьями на Уховском хуторе, приняли меры к тому, чтобы их не причислили к числу кулаков или зажиточных крестьян. А именно: сняли с окон свох домов красивые резные наличники, попрятали всю красивую и новую посуду и утварь (в том числе самовары, покрывала и скатерти), одевались в старую и простую одежду и т.п.
Гулевич Иосиф Казимирович окончил в 1928 году Речковскую сельскохозяйственную школу Гомельского губернского совета профессионального образования (Губпрофобра) по специальности «садоводство и пчеловодство», д. Речки Светиловичской волости Гомельского уезда Гомельской губернии РСФСР (с 08.12.1926 – Светиловичского района Гомельского округа БССР). Для повышения своей квалификации он на протяжении дальнейшей жизни постоянно выписывал журналы по сельскому хозяйству, покупал книги по садоводству и пчеловодству, самостоятельно изучал прогрессивные технологии в этих областях.
Отец был умелым и хорошим хозяином. У него рядом с домом был большой сад и пасека с пчёлами. На столе в доме всегда стоял горшок с медом. Он делал в дубовых бочках из березового сока с мёдом такой вкусный квас (с градусами) и ставил его в погреб. Сельские жители из Посёлка Первомайский приходили и просили его налить им хоть кружечку такого кваса. Дедушка никому не отказывал, всех угощал. Кваса едва хватало до конца лета.
Когда начинался сенокос, или уборка зерновых культур на колхозных полях, то хуторяне также должны были принимать в этом участие. В эту пору мужчины-колхозники из колхоза «1 мая», созданного в 1929 году в деревне Речки, просили председателя колхоза о том, чтобы он поручил только Гулевич Анне выпекать хлеб, так как только у неё самый вкусный хлеб получается.
Мои отец и мама до 1927 года на праздники и, когда шли к кому-то в гости, красиво одевались и причёсывались. У них была добротная по тем временам праздничная одежда и обувь, шляпы, а также одежда и обувь для работы. На хуторе Уховском они жили зажиточно и всё необходимое имели.
А когда мама Анна Иосифовна во время празднования Рождества пела своим высоким и звонким голосом калядные песни, то её муж и вся его родня с наслождением слушали и тихо подпевали.
Все наши хуторяне землёй дорожили, а земля им давала силы для выполнения нелёгкой крестьянской работы. Посравнению с другими жителями близлежащих деревень, наши Гулевичи на Уховском хуторе жили зажиточно, так как с рассвета до заката солнца работали, не покладая рук, и были умелыми и рачительными хозяевами. Целесообразная бережливость, трудолюбие и старание – вот «три составляющих», на которых базировалось их материальное благополучие.»
***
Летом 1929 года Сталин провозгласил лозунг «сплошной коллективизации», который предусматривал завершить коллективизацию в зерновых районах весной 1932 года. Срок окончания коллективизации для Беларуси предусматривался в 1932-1933 гг. Но руководство БССР во главе с Константином Геем решило форсировать темпы коллективизации и закончить процесс до 1931 году. В Москву была направлена докладная записка с просьбой объявить БССР республикой сплошной коллективизации. «Огромный рост коллективизации БССР дает полную уверенность и основание полагать, что к весне 1930 года индивидуальные хозяйства бедняцко-середняцких масс Беларуси будут обобщены на 75-80%, и что до 1930-го вся республика будет полностью коллективизирована», – говорилось в просьбе. Только в «День коллективизации» 28 августа 1929 года в БССР было создано 143 колхоза.
С 1929 года БССР делилась на 10 округов (Бобруйский, Витебский, Гомельский, Калининский с центром в Климовичах, Минский, Могилевский, Мозырский, Оршанский, Полоцкий, Слуцкий), 100 районов и 1446 сельсоветов. В 1920-е годы в местах компактного проживания этнических меньшинств были созданы национальные сельсоветы. В 1928 году в БССР было 67 национальных советов: 23 еврейских, 19 польских, 16 русских, 5 латышских, 2 украинских, 2 немецких.
При этом к моменту присоединения к БССР в декабре 1926 года в Гомельской губернии было 9 польских нацсоветов: Поташенский, Заболотский, Мархлевский, Балашевский, Рудня-Шлягинский, Рудня-Столбунекий, Подосовский, Рудня-Нисимковичский и Ново-Малыничский. К концу 1929 года в БССР уже было создано 22 польских нацсовета, в том числе в Гомельском округе - 8.
Многие протоколы общих собраний граждан и заседаний Рудня-Столбунского польского сельсовета (сохранившиеся в фондах Государственного архива Гомельской области), проходивших в 1926-1936 годах, были оформлены на польском языке.
СПРАВОЧНО:
1919-05.12.1936
Рудня - Столбунский сельский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, д. Рудня Столбунская Столбунской (с 09.05.1923 - Светиловичской) волости Гомельского уезда Гомельской губернии РСФСР (с 08.12.1926 - Светиловичского (с 04.08.1927- Ветковского, с 12.02.1935 - Светиловичского) района, с 08.12.1926 по 26.07.1930 Гомельского округа, БССР.
05.12.1936-1941
Рудня - Столбунский сельский Совет депутатов трудящихся и его исполнительный комитет, д. Рудня Столбунская Светиловичского района, с 20.02.1938 - Гомельской области, БССР.
1943-16.07.1954
Рудня - Столбунский сельский Совет депутатов трудящихся и его исполнительный комитет, д. Рудня Столбунская Светиловичского района Гомельской области БССР.
Учреждение «Государственный архив Гомельской области»Адрес: 8-ой пер. Ильича, 26-а, Гомель, 246042, Гомельская обл., Беларусь (Belarus).
***
Зажиточные крестьянские хозяйства обкладывались усиленным налогом. 22 октября 1929 года СНК БССР, заслушав доклад наркома финансов об итогах обложения сельскохозяйственным налогом в индивидуальном порядке, констатировал по всем округам большую недоимку. Он обязал исполкомы окружных и районных Советов не позднее 1 ноября 1929 года ликвидировать задолженность путем «принудительного взыскания с недоимщиков-кулаков». К служебным лицам, допустившим халатность и нарушение классовой линии в этой области», разрешалось применять репрессии.
Следует отметить, что если для уплаты сельхозналога коллективным хозяйствам устанавливался срок в 3 месяца (с 1 октября до 1 января), то хозяйствам, облагаемым в индивидуальном порядке, времени для реализации выращенной сельхозпродукции не оставляли. Они должны были уплатить налог до 15 октября текущего года.
Судьбу тех, кто не в состоянии был вовремя выплатить налог, решали созданные в районах штабы, а при сельских советах – комиссии по раскулачиванию, которые самостоятельно или на основании решений общего собрания батраков и бедноты проводили конфискацию имущества должников. За несвоевременную выплату налога только в 1929 году имущество 845 крестьянских хозяйств было описано, 355 «кулаков» отданы под суд.
Курс на резкое форсирование темпов коллективизации был взят после ноябрьского (14 ноября 1929 года) Пленума ЦК ВКП(б). Как известно, на нем был обрушен шквал критики на так называемых «правых» и «примиренцев», выступивших против насильственной массовой коллективизации и методов её проведения. К их числу относились Н.Бухарин, А.И.Рыков, М.П.Томский и другие, поддерживающие продолжение НЭПа, отстаивающие приоритет экономических методов управления над административными. Сторонники новой экономической политики потерпели поражение. И.В.Сталин начал открыто проводить в жизнь линию на ликвидацию «мелкобуржуазной стихии» – крестьянства.
С ноября 1929 года все изменилось. Установка на «ликвидацию кулачества как класса» выполнялась во всех округах республики. Газета «Звязда» писала: «раскулачивание – основное средство коллективизации», «лучше перегнуть, чтобы потом не обвиняли в правом уклоне». Общее количество «кулацких хозяйств», которые надо было обложить повышенным налогом, теперь официально спускалось сверху. Для Белоруссии в 1929 году было назначено к индивидуальному обложению 2% от всех хозяйств. Газета «Звязда» сообщала: «На выявление кулацких хозяйств обратили внимание в Москве и спросили: где ваши кулаки, куда они подевались?».
Для убыстрения коллективизации в районы выезжали члены ЦИК, ответственные работники центральных учреждений; проводились «Дни урожая и коллективизации», а при необходимости и «Двухнедельники коллективизации». Их целью было провести в жизнь установку партии на ускорение темпов коллективизации, организовать как можно больше колхозов. Непосредственными исполнителями намеченного плана являлись специально создаваемые агитационные бригады, которые на местах созывали собрания (сходы) крестьян, где добивались их согласия вступить в колхозы.
Коллективизация в деревне Рудня Столбунская, где родилась моя бабушка Скоропадская Анна Иосифовна и где практически всё население было католиками (95%) и причисляло себя к полякам, проходила очень медленно. Колхоз «Новая жизнь» был создан только осенью 1929 года, когда уже началась первая волна репрессий. Арганизатором и первым председателем этого колхоза был Иосиф Иванович Гулевич – муж сестры моей бабушки – Варвары Иосифовны (ур. Скоропадской) Гулевич. Из сохранившихся архивных документов следует, что разъяснительная и агитационная работа за вступление в колхоз «Новая жизнь» продолжалась ещё и в 1930-1931 годах. Многих жителей Рудни Столбунской только боязнь быть репрессированными вынудила в 1930 и 1931 годах вступить в этот колхоз.
На фоне новостей, поступавших от родственников из Рудни Столбунской, в связи с созданием в 1929 году там колхоза «Новая жизнь», наши хуторяне-единоличники не желали себе такой новой жизни и о вступлении в какой-либо колхоз даже не помышляли, крепко держась за своё крестьянское хозяйство.
По воспоминаниям моей бабушки Гулевич (Скоропадской) Анны Иосифовны: «На обухоженном и по-хозяйски обустроенном Уховском хуторе в те страшные и голодные времена был для нас «островок РАЯ»».
Кроме того, своё натуральное хозяйство позволяло экономить денежные средства, так как весь рацион питания составляли продукты, выращенные на их огородах и полях, либо собранные (пойманные) в лесах (реках), мясо, рыба, молоко (продукты из него), яйца от собственной домашней птицы, а также мёд. Даже после выполнения твёрдых заданий* по сдаче государству зерна, мёда и мяса, у них оставались продукты питания. Продаваемые на рынке излишки продуктов, приносили хуторянам какой-никакой доход.
/*Крепких крестьян-единоличников, отказавшихся вступать в колхоз и получавших твердое задание по сдаче государству зерновых, других продуктов, а также домашнего скота, советская власть окрестила твердозаданниками/.
***
Замена курса «ограничения кулачества» политикой «ликвидации кулачества как класса в связи со сплошной коллективизацией» привела к росту беззакония и репрессий.
Колхозные заработки не кормили крестьян, сколько бы трудодней они не имели. Людей возмущали колхозные нравы – бесхозяйственность, уравниловка, воровство. Многие крестьяне раздавали и продавали свое имущество и бежали в города, спасаясь от репрессий, безденежья и голода.
1930-е годы в СССР стали временем, когда закладывалось равнодушное отношение крестьян к орудиям труда, предмету и результатам своей деятельности, что влекло за собой низкое качество сельскохозяйственных работ.
Фактически в 1930 году в СССР началась война крестьян против коллективизации, и иногда (особенно в хлебных районах) она приобретала крайне острые формы.
Ответ белорусов на коллективизацию был таким же, как и у украинцев. За 1930 год в БССР было зафиксировано 508 антисоветских выступлений, а в УССР – 4098. По другой докладной записке, только в феврале 1930 года в массовых акциях приняли участие 11 470 жителей БССР, а в УССР – 22 040.
За 1930 год в БССР произошло 533 случая, которые власти квалифицировали как теракты, а в Украине – 2 779 таких случаев. Если учесть, что в тогдашней УССР жило около 30 млн человек, а в Беларуси – 5 млн, то интенсивность сопротивления была примерно одинаковой.
Сталин был шокирован единогласием и массовостью крестьянских выступлений по регионам СССР.
2 марта 1930 года он фактически приостановил сплошную коллективизацию статьей в газете «Правда» «Головокружение от успехов» и соответствующим партийным постановлением ответственность за «перегибы» возложил на низовые звенья власти. В этой статье Сталину пришлось публично осудить чрезмерное рвение своих соратников по всей стране, чтобы избежать новой гражданской войны (кроме того, белорусские большевики опасались, что в случае крестьянского восстания его поддержит Польша). Был разрешен выход из колхозов.
Крестьяне восприняли это как смену курса и начали выходить из колхозов. Однако возникли сложности с получением обратно скота, инвентаря, семян (значительная часть колхозного имущества была растранжирена). Даже в тех местах, где не чинились препятствия выходу, оценка внесенного крестьянами имущества оказывалась значительно заниженной и имела символический характерh(https://studbooks.net/542492/istoriya/kollektivizatsiya_bssr).
Крестьяне расправлялись с коммунистами и колхозным активом, резали на мясо скотину, перемалывали зерно в муку, чтобы не досталось колхозам. К маю 1930 года поголовье лошадей, коров и свиней сократилось на четверть.
Большинство колхозов в СССР развалилось и к маю 1930 года процент коллективизации снизился до 11%. Таким образом коллективизация в считанные недели вернулась к показателям времен НЭПа.
Но отступление сталинского режима было только тактическим. Уже весной следующего, 1931-го, года давление на крестьян восстанавливается.
В 1931 году большевики снова начали проводить коллективизацию, только ещё более жестокими методами. При этом продуманно проводилась вторая массовая кампания «раскулачивания»: в Сибирь и на Север депортируют сотни тысяч крестьян. 7 августа 1932 года вводится в действие «закон о колосках»... в результате погибнут миллионы, еще миллионы не родятся.
Зажиточных крестьян («кулаков» и «середняков») вместе с семьями вывозили на Урал, в Сибирь и Казахстан. Конфисковывали у них имущество, которое чаще всего разворовывало руководство колхозов и районов.
Крестьяне ответили продолжением стихийного вооружённого сопротивления. За первую половину 1931 года таких выступлений против коллективизации в БССР произошло не менее 1169. Повстанцы громили колхозы, забирали отнятое у них добро, убивали коммунистов и их пособников, защищали от насилия так называемых «кулаков».
По состоянию на 1 мая 1932 года количество хозяйств в БССР, которые вышли из колхозов, превысило 25 тысяч. Распались совсем 57 колхозов.
Второй голодомор в СССР
После повальной принудительной коллективизации в белорусских землях крестьяне и рабочие не увидели долгожданного изобилия. Наоборот, в начале 1930-х большевистские вожди БССР отписывали своим хозяевам в Москву, что с мест поступают «сигналы о затруднениях с продовольственным снабжением».
Между тем брать хлеб для населения БССР было неоткуда. План по завозу продуктов питания на 1931 год выполнялся только наполовину. Товарищ Н.Гикало отмечал, что особенно не хватало хлеба для жителей приграничных округов. А это уже был вопрос политический, поскольку по другую сторону границы, на польской стороне люди не испытывали угрозы голодной смерти.
Тревожные послания кремлевским вождям никакого эффекта не дали. Белорусы так и не получили дополнительных фондов на хлеб. Белорусские коммунисты были вынуждены вапреле 1932 года ввести еще более жесткое ограничение хлебных норм для рабочих, а члены их семей вообще не получали продукты по карточкам.
В сложившеся ситуации цены на рынке росли, денег на приобретение продуктов питания не хватало. На почве недоедания широко распространились тиф туберкулез, оспа. Рабочие бросали фабрики и заводы, крестьяне бежали из деревень.
Всем стало ясно, что принудительная коллективизация обернулась кризисом сельского хозяйства. При этом зерно из колхозов изымалось и шло на экспорт, вырученные деньги тратились на покупку технологий, специалистов и целых заводов у стран Запада и США – именно так делалась знаменитая сталинская индустриализация. В 1931 году за границу было продано рекордное количество зерна – более 50 млн. центнеров. При том, что в самом СССР с 1932 года начался страшный массовый голод.
Государственные цены на зерно и другие продукты не компенсировали расходов на их производство. Они были в 10-12 раз ниже рыночных.
Таким образом, начавшийся в 1932 году в СССР голод был предсказуемым результатом коллективизации и жесткой политики в отношении крестьянства, которая достигла своего репрессивного пика в решении о «ликвидации кулака как класса». Но, несмотря на явный провал политики коллективизации, большевистское руководство продолжало проводить её самыми жестокими методами.
Первые известия о голоде в Беларуси начали поступать с лета 1932 года: «Положение в районе Туровском с обеспечением хлебом нуждающейся части колхозников до чрезвычайности напряженное. Конец сева в этих колхозах характерен невыходами на работу по причине голодания и невозможности физически работать».
Тысячи людей в СССР умирали голодной смертью, а зерно тем временем из страны увозили на экспорт. Тема голода 1932-1933 годов в БССР до сих пор одна из самых замалчиваемых и малоизученных в беларуской истории. Не все архивы, касающиеся 1930-тых годов, рассекречены, а многие – утеряны.
Из воспоминаний моей бабушки – Гулевич Анны Иосифовны:
«В засушливом и голодном 1933 году наша семья по-прежнему проживала на Уховском хуторе (но уже – Ветковского района Гомельского округа). В один из июльских дней к нам в дверь постучали измученные и голодные люди – 3 человека. Как оказалось это были беженцы из Украины. Кто-то из д. Речки подсказал им, что на нашем хуторе голода нет. Мой свёкор – Казимир Михайлович Гулевич разрешил им на 6 дней остановиться в нашем амбаре, что бы они отдохнули и немного окрепли.
Выслушав рассказы беженцев о страшном голоде в городах и сёлах Украины, которая в Российской империи всегда была «житницей», а при большевиках второй год голодает, наши хуторяне сделали для себя однозначный вывод: «Нам нужно держаться за свой хутор, до тех пор, пока это будет только возможно!».
Среди беженцев был фотограф из г. Чернигова (со своим сыном), который сделал фотографии нашей семьи и фото родственников моего мужа, живших на хуторе. Эти фото были его платой за еду и наше гостеприимство, а для нас – памятью на всю жизнь».
Если в 1932 году основную массу ищущих хлеб, составляли украинцы, то в 1933–1934 гг. к ним присоединились белорусы.
В то время как деревни и села уничтожались, города пухли и индустриализировались без всякого учета их культурных традиций и сбережения экологии. Советская идеология формировала воистину «нового человека», лишенного исторических национальных корней. У него отняли Бога и вложили в руки «кодекс строителя коммунизма».
С 1931 года наблюдается очередная волна административного нажима на крестьянство, в результате которого к концу 1934 года в колхозах БССР оказалось около 75% всех крестьян. После Голодомора крестьяне больше не сопротивлялись конфискации имущества. Страх господствовал над людьми.
К середине 1930-х годов борьба с кулаком вступила в новую фазу, превратившись фактически в борьбу с единоличными хозяйствами. В 1933 году единоличнику, также как и колхозам, уже спускался сверху «твердый план» сева и засыпки семенных фондов. Невыполнение планов рассматривалось в судебном порядке и жестоко каралось.
В те времена в каждом доме, в каждой семье жила своя боль. Политический террор не миновал и деревню.
Члены семьи Скоропадских, проживавшие в Рудне Столбунской, попали под колёса репрессивной сталинской машины еще с сентября 1933 года, когда в возрасте 66 лет был арестован глава семьи – Скоропадский Иосиф Романович (1867 г.р.), которого приговорили к 8 годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере БелБалтЛаге (Иосифа Романовича в январе 1934 года ещё живого, как и многих других заключённых, заразившихся тифом в трюме корабля, палачи-НКВДэшники выбросили в море, чтобы не заразились здоровые заключённые).
В августе 1937 года Николай Ежов подписал приказ НКВД № 00485 о начале широкой операции, направленной на полную ликвидацию местных организаций «Польской организации войсковой». Покончить с ними планировалось за три месяца. По всему СССР было осуждено 139 815 человек, из них 111 071 приговорены к расстрелу. Среди них были белорусы, русские, украинцы. Аресты поляков проходили с января 1937 года по август 1938-го, однако их пик пришелся на август 1937 года. По итогам большого террора была уничтожена практически половина проживавшего на территории БССР польского населения.
Как проживание на удаленном Уховском хуторе сберегло мою бабушку от смерти
В декабре 1937 года фамилия моей бабушки числилась в списках НКВДэшников вместе с фамилией её сестры Гулевич (Скоропадской) Варвары Иосифовны (20.01.1900) и 8-ю другими жителями деревни Рудни Столбунской, подлежащих репрессиям. Видимо НКВДэшники были уверены, что Гулевич (Скоропадская) Анна Иосифовна (30.11.1903) проживает в Рудне Столбунской. Однако, приехав в деревню за своими жертвами, они не нашли там Гулевич Анну Иосифовну, так как она после замужества с 1925 года проживала с семьёй на Уховском хуторе, а по сугробам на их «чёрной» машине туда не добраться.
Но, поскольку, НКВДэшники выполняли «планы» по репрессируемым, они 22 декабря 1937 года арестовали сельскую учительницу – Яскевич Агнессу Александровну (уроженку д. Рудня-Столбунская, 1906 г.р.) и приговорили к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере (повторно приговорена 12.01.1949 на ссылку). Реабелитирована 09.09.1955.
При допросе учительницы Яскевич А.А.* следователь НКВД сказал ей, что она арестована вместо Гулевич Анны Иосифовны (моей бабушки), которую они не смогли арестовать из-за больших сугробов на дороге.
/*Когда бывшая учительница Яскевич А.А. (1906 г.р.) вернулась из заключения в 1947 году в Рудню Столбунскую, она сказала бабушкиной сестре Смыковской (дев. Скоропадской) Марие Иосифовне (18.09.1905): «Я вашу Анну каждый день проклинала, что безвинно из-за неё страдаю». Но моя бабушка до 1947 года ничего не знала об её аресте в 1937 году, а также о ссылке в 1949 году и страданиях. Может из-за проклятий Яскевич А.А. бабушка Анна так много болела?/
А бабушка Анна Иосифовна жила и ещё ничего не подозревала об уже нависшем над её головой «карательном мече НКВД».
В апреле 1938 года за моей бабушкой Гулевич Анной Иосифовной (у которой на тот момент было трое детей, старшей Нине было 10 лет, Валентине не было ещё 3-х лет, а младшей Зинаиде – только 8 месяцев) опять приехала машина НКВДэшников «чорный ворон». Однако из-за разлива речки Нёманки (приток реки Сож) эта машина не смогла проехать к Уховскому хутору, где жила её семья. Весь луг возле хутора был залит водой и эта «чорная машина смерти» по воле Бога не доехала до хутора. Бабушка вспоминала, что тогда Бог её спас во второй раз.
Только через неделю в мае 1938 года председатель Речковского сельсовета Светиловичского района Гомельской области Ксендзов, который дружил с моим дедушкой, рассказал ему, что он вынужден был подписаться под следующим документом НКВДэшников:
«Гулевич Анна Иосифовна не является врагом народа, в чём поручаюсь своей правой рукой».
Ксендзов также сказал дедушке, чтобы он передал своей жене о том, чтобы она ни с кем из сельчан в разговоры о политике не вступала, ни с кем не ссорилась. Но и без этих указаний бабушка никогда ни с кем из чужих людей о политике не говорила и ни с кем не ссорилась, так как обладала одним из самых полезных жизненных навыков – умением быстро забывать все плохое: не зацикливаться на неприятностях, не жить обидами, не упиваться раздражением, не таить на людей злобу. Так её воспитали родители.
Вот какие страшные времена наступили, когда простой и ни в чём не виноватый народ стонал от ужаса.
Завершение второго этапа ликвидации хуторов
Чтобы принудить единоличников вступать в колхозы, в 1937-1939 гг. к процессу раскулачивания Советы добавили ликвидацию хуторов.
Большинство крестьян отказывалось переселяться в деревни. Не помогали ни уговоры, ни льготы, ни кредиты на новое строительство. В таких случаях их вывозили принудительно, а все строения на хуторах уничтожали, чтобы не было куда возвращаться. За 1937-1940 гг. около 200 тысяч хуторских хозяйств было переведено на центральные усадьбы.
Ухоженные хуторские земли заростали бурьяном. На новом месте только половина хуторян получила жильё, остальные долго жили в сараях или землянках. Так, значительная часть белорусских крестьян потеряла свою «малую Родину». Истребление хуторов подрывало корни белоруской народной культуры. Но и переселение не заставило большинство хуторян-единоличников вступить в колхозы.
Когда второй этап ликвидации хуторов уже завершался, то в 1939 году всем жителям оставшихся хуторов (близ деревень Ухово и Речки) приказали все дома и хозяйственные постройки перевезти на территорию Посёлка Первомайский Речковского сельсовета. Там неподалёку находилась помещичья усадьба (фальварк), последним владельцем которой был статский советник Василий Саввич Бочков.
В главном здании фольварка (после его конфискации в 1917 году) власти РСФСР организовали с октября 1925 года Речковскую сельскохозяйственную школу Гомельского губернского совета профессионального образования (Губпрофобра). Эта школа в д. Речки Светиловичской волости Гомельского уезда Гомельской губернии РСФСР (с 08.12.1926 – Светиловичского района Гомельского округа БССР) просуществовала до 1928 года и успела обучитить и подготовить специалистов в области сельского хозяйства только первого 1928 года выпуска (который оказался и последним). После передачи в декабре 1926 года гомельщины в состав БССР, Речковскую сельскохозяйственную школу в 1928 году власти РСФСР закрыли. Эту школу по специальности пчеловодство и садоводство окончил в 1928 году и мой дедушка – Гулевич Иосиф Казимирович.
В главном здании фольварка с 1929 года власти БССР организовали винный завод. Обеспечивать его яблоками позволял заложенный Бочковым В.С. при усадьбе большой сад.
Сселение хуторов, как и сплошная коллективизация, проводилось форсированными темпами. На полную мощность заработал партийно-пропагандистский аппарат. Особенно активно действовал комсомол Белоруссии: свыше 30 тыс. комсомольцев, почти 2 тыс. комсомольских бригад занимались сселением хуторов и контролем за отстройкой новых домов.
Сселившимся хуторянам отпускался пятилетний кредит (500 руб. на каждого домохозяина), лесоматериалы, гвозди, оконные стекла. Из-за недостатка средств помощь оказывалась, однако, лишь немногим счастливчикам. Остальных, не спрашивая их согласия, по существу насильно, в несколько дней со всем скарбом свезли в поселки.
За полтора года – вторую половину 1939 и 1940 гг. – основная часть хуторян была сселена, в ходе чего многие хуторяне-единоличники оказались вовлеченными в колхозы. В Белоруссии за 1939 год в колхозы было принято 20 тыс. хуторян-единоличников.
Семьи прадеда, его старшего сына Гулевича Ивана Казимировича, а также соседей из других хуторов были вынуждены свои дома и хозяйственные постройки в 1939 году перевезли в Посёлок «Первомайский» (который стал, по сути, продолжением деревни «Речки»).
Начало Второй мировой войны
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а еще в августе 1939 года СССР и Рейхом был подписан договор о ненападении с секретным протоколом к нему – о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе на случай «территориально-политического переустройства».
Скоро к военным действиям присоединился Советский Союз.
В советское время принято было считать, что точкой отсчета стала дата 22 июня 1941, когда Германия напала на СССР, в состав которого входила и Беларусь. Однако можно ли считать, что Советский Союз не принимал участия в боевых действиях до нападения на него Германии? По крайней мере две полноценные войны Красная Армия прошла: сначала против Польской Республики – на стороне Третьего рейха, немного позже против Финляндии.
С 1939 года в СССР проведено несколько мобилизаций – призваны не сотни тысяч – миллионы человек. В Красную Армию было призвано для обеспечения:
польского похода 1939 года 2 млн. 610 тысяч человек и после окончания польской кампании все они были задержаны в войсках «до особого распоряжения»;
финской кампании (начатой 30 ноября 1939 г. – 12 марта 1940 г.) – 3 млн. 160 тысяч человек.
Так, мобилизации 1939-1940 годов довели численность Красной Армии до 5,7 млн. человек.
Вскоре началась Советско-финская война (Зимняя война) – война между СССР и Финляндией в период с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года. Война началась 30 ноября 1939 года вторжением советских войск в Финляндию, после того как Финляндия отклонила предложения СССР заключить пакт о взаимопомощи и произвести обмен территориями в районе Карельского перешейка.
Моего дедушку, Гулевича Иосифа Казимировича, ещё до начала этой Зимней войны – в первых числах ноября 1939 года забрали на фронт.
Завершение войны «Советов» с хуторянами
После отъезда в начале ноября 1939 года дедушки Гулевича Иосифа Казимировича на Советско-финскую войну:
- через три дня к Речковскому сельсовету подъехал «чорный ворон» НКВДэшников за новыми жертвами. В их списках значилась фамилия и моей бабушки Гулевич Анны Иосифовны. Когда они уточняли с председателем сельсовета, кто из этого списка сейчас находится на подведомственной ему территории, секретарь этого сельсовета – Постнек Мильда Адамовна (латышка) сказала НКВДэшникам, что Гулевич Анна умерла при четвёртых родах. Пока они продолжали уточнять информацию о своих жертвах, Мильда Адамовна, дождавшись окончания рабочего дня, скрытно выбежала из сельсовета и огородами побежала на хутор Уховский предупредить бабушку, чтобы та спряталась в лесу на пару дней (так как неизвестно, когда эти «головорезы» уедут). Врезультате смертельные жернова репрессии в третий раз остались без жертвы в лице моей бабушки;
- через неделю на хутор приехали на тракторе «идейные» колхозники-комсомольцы и, не спрашивая согласия у моей бабушки, убили собаку, которая громко лаяла и бросалась на них, разбурили трактором дом, хлев, амбар, погреб, баню. После «своего ударного труда» и, видимо с гордостью за содеянное, уезжая на прощание они громко выкрикивали: «Нечего жить на хуторе! Перебирайтесь в посёлок!».
Да, похоже, мои предки – обычные крестьяне из Уховского хутора, добившиеся некоего благополучия своим тяжелым трудом, – уж очень мешали коммунистам и комсомольцам строить свой рай на Земле.
Так, в ноябре месяце 1939 года посреди поля остались нетронутыми мракобесами-колхозниками только одна печь от дома, сад, пасека (улья пчёл), а также трое детей (Нина – 12-ти лет, Валентина – 4-х лет, Зинаида – 2-х лет от роду) и беременная четвертым ребёнком бабушка Гулевич Анна Иосифовна.
Бабушка от горя голосила на всё поле, а малые дети плакали вместе с ней. Но кроме ветра, никто не слышал их плач. Чтобы уберечь детей от холода, бабушка топила уцелевшую печку и укрывала их одеялами, кожухами. Снизу им было тепло, а сверху дул ветер и падали на головы снежинки. Бабушка всматривалась в звёздное небо и просила Бога, чтобы он спас её детей, уберёг и возвратил скорей с войны живым её мужа.
На третий день после разрушения дома и всех строений на хуторе Уховском дедушкин старший брат, Гулевич Иван Казимирович, приехал (как только узнал о «подвигах» комсомольцев) и перевез на телеге бабушку Анну и её троих детей к себе в дом в Посёлке Первомайском.
Из-за тесноты дети спали на одеялах на полу, но всем было тепло и все были живы. В такой тесноте им пришлось жить до зимы 1940/1941 гг..
Советско-финская война
Красная армия перешла границу Финляндии, начав, таким образом, Зимнюю войну. Ее первый этап – с 30 ноября 1939 года по 10 февраля 1940 года – был крайне неудачен для Советского Союза. Несмотря на все усилия, советским войскам не удалось прорвать линию финской обороны, которую к тому времени уже вовсю именовали линией Маннергейма. К тому же в этот период ярче всего проявились недостатки существующей системы организации Красной армии: плохой управляемости на уровне среднего и младшего звена и отсутствие инициативы у командиров этого уровня, плохую коммуникацию между подразделениями, видами и родами войск.
Однако второй этап войны, начавшийся 11 февраля 1940 года после массированной десятидневной подготовки, завершился победой Красной Армии. До конца февраля 1940 года ей удалось достичь всех тех рубежей, на которые она планировала выйти еще до наступления нового года, и оттеснить финнов на вторую линию обороны, постоянно создавая угрозу окружения их войск.
7 марта 1940 года правительство Финляндии отправило в Москву свою делегацию для участия в мирных переговорах, которые завершились заключением 12 марта 1940 года мирного договора. В нем оговаривалось, что все территориальные претензии СССР (те самые, которые обсуждались на переговорах накануне войны) будут удовлетворены. В итоге граница на Карельском перешейке отодвинулась от Ленинграда на 120–130 километров, Советскому Союзу отошли весь Карельский перешеек с Выборгом, Выборгский залив с островами, западное и северное побережье Ладожского озера, ряд островов в Финском заливе, часть полуостровов Рыбачий и Средний, а полуостров Ханко и морская территория вокруг него поступили в аренду СССР на 30 лет.
Для Красной Армии победа в Зимней войне далась дорогой ценой: безвозвратные потери составили, по разным данным, от 95 до 167 тысяч человек, еще около 200–300 тысяч человек были ранены и обморожены. Кроме того, советские войска понесли тяжелые потери в технике, прежде всего в танках: из почти 2300 танков, пошедших в бой в начале войны, около 650 были уничтожены полностью и 1500 были подбиты.
Кроме того, тяжелыми были и моральные потери: и командование армии, и вся страна, несмотря на массированную пропаганду, понимали, что военная сила СССР нуждается в срочной модернизации. Она началась еще в ходе Зимней войны, но, увы, так и не была завершена до 22 июня 1941 года.
Строительство дома для семьи моих дедушки и бабушки в Посёлке Первомайский в 1940 году
В апреле 1940 года вернулся с Советско-финской войны дедушка Гулевич Иосиф Казимирович. Его жена Анна Иосифовна и старшая дочь Нина (ей тогда было уже 12 лет) еле его узнали, так его лицо заросло щетиной – большой чёрной бородой. Младшая – Валентина, которой не было 5 лет, его совсем не узнала, перепугалась, закричала: «Не трогай нас, чужой дядька!» и скорее побежала прятаться на печке.
Дедушке пришлось срочно с помощью отца и брата Ивана Казимировича решать проблему со строительством дома в Посёлке Первомайский из уцелевших брёвен, оставшихся от разрушенного дома на хуторе Уховском.
Дедушке понадобилось около 2 месяцев для перевозки на конных телегах уцелевших и сваленных в хаотическом порядке брёвен из хутора в посёлок. Только в середине лета он смог приступить к строительству дома (в спешном порядке).
Деревенский дом – срубная конструкция. Это четыре стены, в которых бревна соединены в замок. Углы, для прочности, выходят наружу. Но чтобы построить прочный дом, нужно обладать соответствующими навыками и умением.
После переезда в Посёлок Первомайский моя прабабушка говорила, что: «Там на хутары быў наш дом! Наш, уласны, родны, сапраўдны дом! Калі мы яго пакінулі, я ўжо ніколі не буду адчуваць сябе як дома. Якое гэта было шчасце мець свой родны утульны дом і свой хутар». Вскоре после переезда в Поселок Первомайский от пережитых волнений и нервных потрясений за разорённое семейное гнездо на Уховском хуторе, моя прабабушка Гулевич (ур. Мохор) Анна Казимировна заболела и в 1940 году умерла.
В конце 1940 года в Посёлке Первомайский насчитывалось 11 дворов и 49 жителей, включая семью моего дедушки, которой пришлось одной из последних там поселиться. Только зимой 1940/1941 гг. семья моего дедушки смогла переехать в ещё не достроенный дом, т.к. вторая половина дома (где размещалась хозяйственная часть) была ещё не завершена строительством.
До начала массовой коллективизации в СССР крестьянские семьи могли жить, где хотели. После коллективизации они сошлись на одной улице с семьями незнакомых людей. Их дома стояли близко друг от друга и походили друг на друга своим скромным и невзрачным видом, очень отличаясь от тех добротных домов на хуторах, которые они строили на века и украшали резными наличниками и ставнями.
Количество хозяйственных построек рядом с домами также существенно сократилось. Зачем строить конюшню, когда коня забрали в колхоз? Из-за коллективизации с крестьянского двора исчезли амбар, гумно, баня. Возле дома остались один-два небольших сарая для одной коровы и для одной свиньи (до ВОВ в личной собственности в БССР можно было иметь одну корову и одну свинью), а также сарай для немногочисленной домашней птицы. Неподалеку от хаты копали погреб, где хранился картофель, квашеная капуста. О разведении какого-то сада на участке не могло быть и речи, так как за каждое плодовое дерево или куст нужно было платить налог. По этой причине на участке рядом с домом росло 1-2 плодовых дерева.
В БССР личное подсобное хозяйство колхозникам было разрешено иметь с середины 1930-х годов. Однако стремление к установлению экономической зависимости колхозника от колхоза проявилось и в ограничении размеров личного хозяйства крестьян. Размер участка земли, выделяемой из общественного земельного фонда колхоза на одну семью, не мог превышать 0,4 – 0,6 га.
Следует отметить некоторые последствия государственного регулирования вопроса о приусадебном участке. Участок не являлся личной собственностью и по закону не мог передаваться или сдаваться в аренду. Однако дом и другие строения, стоявшие на участке, были личной собственностью, и крестьяне вполне законно могли их продавать или сдавать. Это порождало множество сложностей, т.к. требовалось согласие колхоза на продажу. Приусадебный участок имел для крестьян важное значение не только, как источник продуктов питания, но и как источник товарной продукции. В 1932 году крестьяне (колхозники, единоличники и колхозы в целом) получили право продавать излишки продукции на колхозном рынке, – что во многих отношениях являлось аномалией в обществе, где любого рода торговля, производимая гражданами, за исключением колхозников и крестьян-единоличников, рассматривалась как «спекуляция», уголовное преступление. Однако, если бы крестьяне не могли торговать, государство лишилось бы возможности собирать с них весьма значительные налоги, установленные в 1930-е годы.
Из-за потери уверенности в завтрашнем дне переселенцы из хуторов не имели желания и денежных средств для строительства на новом месте, чего-то добротного и красивого, а у некоторых, как у моего прадеда Гулевича Казимира Михайловича (которому в тот момент было 70 лет), уже не было сил и здоровья всё снова начинать с «нуля».
Идея коллективизации сельского хозяйства ассоциировалась у моих родных с утратой на Уховском хуторе недвижимого имущества (включая земельный участок), скота, основных средств производства, обработанной земли (уже с приходом «Советов» находившейся в их пользовании), как основного средства их существования, а также с резким изменением устоявшегося и привычного уклада их крестьянской жизни. Переселиться в Посёлок Первомайский их вынудил только страх быть репрессированными или сосланными на спецпоселение в Сибирь.
Смерть своей жены Казимир Михайлович очень переживал. После её ухода он как-то осунулся и перестал улыбаться, так как повода для радости он уже не видел. Обращаясь к сыновьям и невесткам он часто повторял как заклинание: «Главное для нас теперь – выжить и поднять на ноги малых детей».
Гулевич (ур. Скоропадская) Анна Иосифовна с дочкой Ниной, 1929 год.
Гулевич Иосиф Казимирович, 1939 год.
Именной список потерь.
Именной список потерь.
Именной список потерь.
Старший брат моего дедушки - Гулевич Иван Казимирович (стоит слева), год точно неизвестен (около 1922 г.).
***