ГУЛЕВИЧИ – СПЕШИТЕ ЖИТЬ! Писать о Гулевичах, наверное, не сложно. Свои следы в
истории оставило достаточное число представителей этой фамилии, чтобы можно
было из их поступков и деяний черпать творческое вдохновение. Да и малочисленным
род Гулевичей никак не назовёшь. Вероятно, единственным континентом, где
«наши» не живут на постоянной основе – это Антарктида. У Аристотеля есть понятие энтелехии – внутренней силы,
ведущей объект прямо к цели. Так из семени прорастает дерево, и в этом –
энтелехийность процесса. Брошенный камень попадает в цель – и в этом тоже
энтелехийность процесса. А душа – это энтелехийная сила тела, которое
приобретает, вслед за физическим, ещё и духовное измерение. Единой и всеобщей
души у Гулевичей нет. Мы все разные: с разными убеждениями, разным
мировоззрением, разными симпатиями и антипатиями. Пословица «Где родился, там
и пригодился» к Гулевичам относится меньше всего. Слишком многие Гулевичи
искали счастья (и, порой, находили его) совсем не в тех местах, откуда они
родом. Поэтому в пропорциональном отношении Гулевичи не менее рассеянный
народ, чем тот народ, в отношении которого употребляется это прилагательное
(евреи). Австралия и Канада, Франция и Польша, Россия и Литва, Украина и
Белоруссия, Германия и США – везде можно встретить хотя бы одного Гулевича
как необходимый минимум нашего представительства в разных странах. Видимо,
местом приложения энтелехийности Гулевичей является весь мир. Имея общего первопредка, Гулевичи думают и говорят на разных языках,
придерживаются разных религиозных предписаний, считают для себя незыблемыми
разные идеи и исповедуют разный патриотизм. И только принадлежность к роду
Гулевичей превратилась в надэтнический фактор, своего рода семейственную
идеологию, помогающую нам всем держаться вместе. Тем не менее, все (или почти все) Гулевичи помнят о
своём польском происхождении. Кто-то знал о нём с самого детства, кто-то (как
я) узнал о своих польских корнях лишь на третьем десятке жизни, не в том
суть. Главное – беречь память о своих предках, освящённую пылью веков, и
передавать её потомкам. А рассказать каждой семье Гулевичей есть что. В этом
я уверен. Мой дед Виктор Фёдорович Гулевич родился в Сибири, куда
переселилась из Белоруссии ещё семья его деда и семья родителей его будущей
супруги Марии Гулевич во время столыпинских реформ. Считали себя поляками, но
к тому времени, вероятно, уже были
православными. Граф Муравьёв-Апостол говорил, что православные поляки - ещё больше русские, чем сами русские.
Немалая доля правды в этом есть. Но, будучи православными и служа верой и
правдой Российской империи (оба прадеда вернулись с фронтов Первой мировой с
Георгиевскими крестами), мои Гулевичи помнили о своём польском происхождении.
Один из них – Фёдор (отец деда по отцовской линии) – обладал недюжинной
физической силой. Мог, пожалев уже уставшего коня, сам запрячься в гружёные
сани, и затащить их во двор. В лихолетье Гражданской войны, когда шёл брат на
брата и конфликтовал каждый с каждым, с прадедом никто в рукопашную схлестнуться
не решался. Его недруги стреляли в него несколько раз из винтовки. Из засады,
так безопаснее. Но промахивались, и прадед жил дальше. Однажды, мучаясь
болями в желудке в местной больнице, он в отчаянии согнул железную панцирную
кровать в дугу. Эти боли и свели его в могилу в конце 1930-х в возрасте то ли
45, то ли 47 лет. К сожалению, повторить его силовые рекорды нам, его
прямым потомкам, не под силу. Сын прадеда Виктор (мой дед) конституцией пошёл
больше в свою мать, чем в отца. Был невысок, несколько щупл, но характер имел
бойцовский. Практически в самом начале Великой Отечественной войны (я
предпочитаю это название и питаю антипатию к навязчивым попыткам заменить его
идеологически «размазанным» словосочетанием «Вторая мировая» ко всему периоду
боевых действий с 1941 по 1945) деда призвали в армию. При записи назвался
поляком. По случайности один из офицеров оказался то ли поляком, то ли просто
знал польский язык. Он-то и предложил деду поговорить по-польски. Польского
языка поляк Виктор Гулевич уже не знал (хотя ещё мать его по-польски говорила
хорошо), ибо не был не то что в Польше, но даже близко к Белоруссии, родовому
гнезду Гулевичей никогда не подъезжал. «Какой же ты тогда поляк?», - сказал
офицер, и деда записали русским. Но фронтовые версты деда-пехотинца пролегли, по иронии
судьбы, аккурат через Белоруссию и Польшу. Были кровавые сражения,
изнурительные марш-броски, гибель друзей и ранения. Как воспоминание о боях в
Польше - возвращение к своим в полном одиночестве после внезапного нападения
немцев, которые перебили всех, кто вышел в ту ночь с дедом вместе на боевое
задание, и долгого сидения в подбитом танке, когда вокруг рыскали гитлеровцы
в поисках еды и женщин. Потом были тяжёлые боевые будни, пока полк не дошёл до
Берлина, и где деду довелось участвовать в штурме Рейхстага. Тяжёлое ранение
ноги помешало ему расписаться на его стенах. Дед был срочно эвакуирован
самолётом в Москву. Горечь от того, что дойти до Рейхстага так и не удалось,
хотя он был в пределах видимости, мучила деда потом всю жизнь. Сегодня истеричные визги официальной Варшавы о том, что
советский солдат – не освободитель, а оккупант, вызывают во мне только
возмущение. Тогда и десятки тысяч советских поляков, воевавших в рядах
Красной Армии (таких, как Виктор Гулевич) – пособники оккупантов. Анджей
Валицкий, знаменитый польский учёный-советолог, с горечью предостерегал
соплеменников от бездумной русофобии: «Для нас главным преступлением Второй
мировой остаётся Катынь, а не убийство фашистами миллионов поляков!». Но
бездумная масса к голосу учёных не прислушивается. «Во все времена мудрецы
говорили людям, как надо поступать. И во все времена люди поступали прямо
противоположным образом», - говорил Вольтер и был тысячу раз прав. Но вернёмся к моему деду. Раненая нога долго о себе
напоминала уже после войны. Тяжёлая работа трактористом, колхозные будни.
Трактор был огромный, и, при нажатии на педаль раненой ногой, рана постоянно
вскрывалась и кровоточила. Но работал дед исправно, за что его и хотели
наградить какой-то медалью. Но между председателем и дедом произошёл конфликт
(сказался буйный нрав Гулевичей). Председателю пришлось спасаться бегством на
служебной машине, т.к. сзади его преследовал дед с твёрдым предметом в руках.
Понятно, что после этого о награждении не могло быть и речи. Но окружающие деда уважали. Местные власти почти до
самой его смерти приглашали на праздники Победы, награждали орденами и
медалями, дарили подарки. Умер он
совсем недавно, несколько месяцев назад. История семьи моей бабушки, Марии Павловны Гулевич, не
менее драматическая и интересная, но о ней я не знаю много. Её отец пришёл с
Первой мировой с Георгиевским крестом на груди (о чём я уже писал). Во время
Гражданской войны её братья ушли к красным партизанам и только один - Тимофей - присоединился к белым. Однажды он
пришёл домой после долгих боёв в далёкой стороне. Дома оказался один из его
братьев – красноармеец. Мать подала на стол для обоих. Братья ели молча,
зыркая друг на друга исподлобья. Поев, каждый ушёл к своим. Один – к белым,
другой – к красным. Потом в деревню зашли колчаковцы. Отца бабушки высекли
шомполами. От этого он и умер. Досталось шомполов и родне Гулевичей из
Ключинских, в т.ч. женщинам. Некоторые из них находились при смерти, но
выдюжили. Поэтому фильм «Адмирал» с К. Хабенским в главной роли
Колчака смотрю с двоякими чувствами. Нельзя так бросаться из крайности в
крайность (Колчак в советское время – негодяй и подлец, в постсоветское время
– герой и рыцарь). Правда где-то посередине. К тому же, о нелёгком житье с
колчаковцами поведали и другие мои сибирские родственники, не Гулевичи. Не
знаю, был ли Колчак негодяем, но безупречным рыцарем не был точно. И если
посмотреть на Белое движение с точки зрения геополитики, то союз с Парижем и
Лондоном против большевиков был просто либо преступной недальновидностью,
либо откровенным отчаянием, когда готовы дружить даже с извечными врагами
России ради сиюминутной выгоды. Поэтому Николай Савицкий, российский
геополитик, евразиец по убеждениям и белогвардейский офицер, узнав о том, что
беляки зовут на помощь англичан и французов, заранее предрёк поражение Белого
движения, ибо геополитическая логика была на стороне красных. Об одном жалею. Что слишком поздно занялся поисками
своих корней (на то были объективные причины). Старики уже умерли, а те, кто
моложе, многое из рассказов отцов и
дедов уже позабывали. Поэтому нам, Гулевичам, нужно спешить, чтобы собрать
максимум информации о своих предках. Время – не только деньги. Время – это
ещё и история. Владислав Гулевич. Фото с сайта. |