СПРАВИ ПРО ЗҐВАЛТУВАННЯ В ШЛЯХЕТСЬКОМУ

СЕРЕДОВИЩА ВОЛИНІ (ОСТАННЯ ТРЕТИНА XVI ст.)

Наталья Старченко, СОЦІУМ Альманах соціальної історії, Випуск 11-12, 2015 г.

…

Дело об изнасиловании Раины Гавриловны Кайсаровой-Колодежинськой

Третье дело выводит наружу голос девушки (ее показания в письменном виде были представлены отцом в суд), отчаяние и ужас от того, что с ней произошло, и поэтому воспринимается как глубоко трагичное. Итак, 30 сентября 1597 Габриель Кайсаров-Колодежинський с женой Мариной Дмитриевной княжной Велицькою обвинил в Луцком гроди Михаила Васильевича Гулевич в изнасиловании дочери Раины и насильственном бракосочетании ее со своим слугой Иваном Гуляльницьким.

Кайсаров рассказал, что первого августа к его дому в Колодежном приехал Гулевич с женой Марушей Павловичивною по дороге до Шепля, имения тестя Гулевича, владимирского гродского судьи Демьяна Павловича. Супруги Гулевичи просили отпустить с ними в гости племянницу, дочь Кайсарова Раину, обещая с большим почтением, которая ей надлежит, учитывая ее панянский шляхетский статус, примерно через две недели вернуть ее в родительский дом на обратной дороге к Качину. Однако девушка не попала к родительскому дому не только через две недели, но и через шесть, несмотря на напоминания родителей. В то время Габриель тяжело заболел, и «будучи хворыи и на смертелнеи постели лежачии», посылал за дочерью, «хотечи ее видети яко отец», однако Михаил Гулевич ее не прислал, Кайсарова посланцев к дочери не допускал и не отвечал на письма, «над повинность шляхетскую и христьянскую слово свое не выполнил». Поэтому родители ничего не слышали о дочери, пока некоторые друзья их проинформировали, что ее, «которая есче леть годных стану малженъскому истя замуж зуполныхъ не мела ани мает», то есть не достигла предусмотренных Статутом 16 лет. Михаил Гулевич «зле, непристоине, нехрестиянске, але правеи по-тираньску, [...] кгвалть водле мысли своеи выполнивши и учинивши, потом биючи ее, мордуючи, яко якии тиран, замуж у своем дому в Гулялниках за слугу своего ниякого Гулялницкого, кром ведомости, воли и позволеня нашего выдал». Раина не соглашалась на то никоим образом и в связи с «непристойне, нехристиянське та тиранське» с нею обращением очень больна, однако родители о ней не имеют вестей. Кайсаров-Колодежинський также замечал, что дочка взяла с собой в дорогу одежду, в том числе два летника, и золотую цепочку, всего на 150 польских злотых⁴². Очевидно, что информация о ситуации с Раиной к тому времени уже распространилась среди шляхты.

А уже 3 октября Габриель Колодежинський предстал перед гродским судом(?) вместе с женой и дочерью, которой удалось убежать от Гулевича. Он подал ее письменное свидетельство, поскольку сама девушка не способна была говорить в суде о том, что с ней произошло. Поступок Гулевича Кайсаров очертил как «кгвалт, морд, везене». В письме сообщалось, что Михаил Гулевич с женой держали Раину в Гуляльниках более условленного срока и отпускать не хотели. Там Гулевич, «примусивши мне кгвалтем, биючи, мордуючи, яко якии тиран, нехристиянске, ниц не паметаючи на боязнь Божию и на повинность кревную, и мне, сестренъцу свою и на пълачъ мои паненскни, обнимане ногъ его, абы ми кгвалту и усилства не чинил, он, напелнивъшися воли своее злеи, мне усилъство, кгвалтъ девицству моему учинилъ». Потом, «злого поступка своего покрываючи», позвал попа и, «стоячи над шиею моею з добытою шаблею», приказал выдать замуж за своего слугу. Раина отказалась утвердительно ответить на вопрос священника, тогда сам Михаил сказал ее все, что требовалось.

Затем насильник, приказав принести в отдельную комнату связку соломы и разослать ее, закрыл там девушку с Гуляльннцьким, а сам ходил под окнами и кричал: «Чин, нецното, с ней, што потреба, рыхло, бо тебя не за утра такое счасте поткаетъ». Девушка, замордованная этими особами, не имела «никого, который бы плачу и воланя кгвалъту моего ужалилъ. И сама малжонка его от такового учинкуу злого и кгвалъту, который попелнян был наде мною, не отвела». Похоже, что жена Гулевича знала про то, что происходит в ее доме, однако оставалась, скорее всего, послушной исполнительницей воли мужа.

Ночью же Гулевич отослал Гуляльницького на село якобы по делу вместе с другими слугами, а сам «от жоны своей» пришел к Раине в комнату, снова «кгвалътъ чинил, злую волю свою полнилъ». А на следующий день приказал Гуляльннцькому отвести девушку к его отцу в деревню и держать ее в заключении: «Стережи ее добре, штобы не утекла, бо ми и собе клопоту набавиш». Все Раинины вещи остались в доме в Гулевича, который собирался ее забрать с собой в Качин⁴³.

8 ноября Гавриил Кайсаров-Колодежинський с женой позвали Михаила Васильевича Гулевич и жену его Марушу Демьяновну Павловичивну на слушание шкрутинии (заявления?), которую должны выводить истцы по поводу гвалту над дочерью и насильственного замужества. Адвокаты ответчиков, Кондрат Хорошко и Антон Визгерд-Заболоцький, в суде подали листы от своих клиентов об их болезни и заявили, что шкрутиния по этому поводу не может выводиться (рассматриваться?). Однако судьи отметили, что речь идет не о судебном процессе, где должны рассматриваться обвинения, а лишь о фиксации рассказов свидетелей, которая «ведле права зволоки не терпитъ», поэтому приказали проводить шкрутинию. Адвокаты обвиняемых просили о разрешении апеллировать к Трибуналу, однако суд им отказал. Тогда они «на вряд светчилися», то есть публично перед возным и свидетелями объявили о внеправовых действиях судей, которые не допустили апелляции, а те, в свою очередь, заявили, что суд «не упорне, але ведле права в тои справе противко стороне поводовое поступует». Наконец, по согласованию с истцами суд перенес проведение шкрутинии на следующий год без возможности отложить ее еще раз⁴⁴.

Впрочем, дело, которое начиналась как серьезная заявка на наказание насильника (вполне возможно, что в королевском суде), закончилось так, как обычно заканчивались отношения сторон в случаях важных преступлений в шляхетской среде – дружеским примирением, правда, через год. 20.10.1598 г. Михаил Гулевич попросил вписать в актовые книги лист, датированный 12.10, в котором сообщалось, что «мели есмо заштье» (спор) с паном Гавриилом Кайсаровым-Колодеженським, который позвал Гулевича в суд, обвинив в бракосочетании дочери со слугой ответчика Иваном Гуляльницьким без разрешения на то самой девушки и ее родителей. Заметим, что в листе не упоминается о факте изнасилования девушки Михаилом. В конце дело прекратили через дружеское соглашение. Поэтому Михаил Гулевич от себя, а также поручившись за Ивана Гуляльницького, обещает лично и через «особы направные жадного небезъпеченъства на здоровъю и перенагабанъя правного и через кгвалть пану Гавриилу самому, и малъжонъце, и помененои дочьце его млсти Раине чинити не маемъ и мочи не будемъ и овшемъ во всемъ ся спокоине заховати маемъ и повинъни будем» под залогом в 2 тысячи зол. ⁴⁵. Лист свидетельствует, что в течение года на Кайсарова-Колодежинського оказывали давление не только морального характера, но и, вполне возможно, физического, склоняя к соглашению.

В свою очередь Колодежинський с женой тоже подали лист, которым признали, что «позвали есмо были передъ судь кгродъскии луцкиии» Михаила Гулевич в том, что он вместе с женой Мариной Павловичивною, взяв их дочь, обещал им с «ушелякою учтивостью» ее вернуть, а затем, совершив ей «усильство», «кгвалт», без воли ее и разрешения их, родителей, «усилне» за слугу своего Ивана Гулялницького в замужество дал, что описано в протестации, реляциях, позвах и припозвах. Через дружеское соглашение то Гулевич «за все досыть учинилъ и ничого болше вишенъ не зосталъ». Поэтому супруги от своего имени, а также именем своей дочери освободили Гулевича от обвинений «вечъными часы» ⁴⁶.

Оба листа засвидетельствовали чиновники луцкого гродского и земского судов в полном составе: земский судья Федор Кадянович Чаплич-Шпановський, земский подсудок Иван Хринницький, подстароста Якуб Лисаковський, судья гродский Матей Стемпковський и Михаил Воютинський. А это означает, что за дело переведения конфликта из судебной сферы в пространство межличностных взаимоотношений взялись не последние лица в регионе. Длительный срок между появлением Кайсарова-Колодежинського в суде и дружеским соглашением свидетельствует о сложностях на пути урегулирования дела. Вполне вероятно, что его заставили пойти на этот шаг, ведь победа в суде могла дать моральную компенсацию, однако, как показывает дело Збирського (против князя Михаила Заславского), не гарантировало автоматически материального возмещения. Поэтому осознание этого обстоятельства тоже могло послужить заключению полюбовного соглашения. К тому же Кайсаров-Колодежинський не был своим на Волыни, а принадлежал к группе московских эмигрантов во главе с князем Курбским, которые в начале 60-х годов нашли убежище в Речи Посполитой. Соответственно, ни имения, право на которые в это время после смерти кн. Курбского начало попираться, ни социальный капитал в виде связей, которого эмигрантам не хватало, не могли обеспечить их защитой, так или иначе гарантированному «хорошо оседлому» шляхтичу. Как отмечает Владимир Собчук, с восьми московитов, осевших в Кременецком уезде, половина погибла, а закрепиться удалось лишь двум из них⁴⁷. Поэтому выигрыш в суде вместо компенсации (сатисфакции) мог угрожать большими проблемами, ведь в этом случае «зайді» противостоял клан Гулевичей, который в то время нарастил большую силу во многом благодаря кровным и брачным связям достаточно разветвленной семьи ⁴⁸. К тому же отец насильника – владимирский войский Василий Гулевич – хорошо разбирался в праве и мог рассчитывать в отдельных случаях на помощь князя Константина-Василия Острожского. А сам Михаил фиксируется в 1588 г. слугой сына князя Константина – Константина Константиновича Острожского, в то время владимирского старосты. Брат Михаила Андрей Васильевич был женат на дочери луцкого старосты Александра Семашко, что могло при определенных обстоятельствах сыграть на руку Михаилу при производстве дела в городе, а по крайней мере, может служить дополнительным объяснением ангажированности гродских чиновников в процессе урегулирования дела через приятельский суд⁴⁹.

Вообще в делах об изнасилованиях стоит обращать внимание на лицо насильника. Практически по всем ними в актовых книгах тянется шлейф жалоб о несправедливостях, совершенных с применением силы. Пример с Гулевичами – показательный. Обоих братьев, Михаила и Андрея Васильевич в 1590 г., еще один московский эмигрант, луцкий городничий Кирилл Зубцовский, обвинил в ночном нападении на его поместье Любин, где они, ворвавшись в дом, панну «служебную» его жену, «уцтивую шляхтянку», били, мучили, насиловали, а потом забрали с собой. Происходило это, по словам потерпевшего, по наущению отца владимирского войского Василия Гулевича⁵⁰. Впрочем, этот эпизод типологически подобный изнасилованию Кайсаривны-Колодежинськой, что определенным образом служит подтверждением шаткого положения московских эмигрантов на Волыни, где, похоже, изнасилование было знаком доминирования, унижения, владение, а сексуальная эксплуатация московских рабынь воспринималась как обычное дело⁵¹. В 1596 г. Андрей Гулевич был обвинен в убийстве Адама Букоемського не шляхетским способом – выстрелом из ружья в грудь⁵². Вполне возможно, что отдельные образцы в отношении к женщине и шире – в утверждении себя в сообществе – могли закладываться в семье. Владимирский войский борется за свое место как беспокойный сосед сварливый и придирчивый юрист, участник скандалов на публичных форумах, что касается его личной жизни, то здесь показательно заявление в земском суде Януша Угриновського. Он рассказывал, что Василий Гулевич, взяв в жены его сестру Александру, забрал у нее и держит как свою собственность часть имения Несвич и все имущество в нем, что жене записал предыдущий муж покойный Лев Несвицький в «доживоття», на себя «пожитки оборочает». Зато саму жену «бъет, в жаднои речи еи вольносьти не даетъ», «до опису» ее собственности «примушаеть». Поэтому Угриновський сообщает, что его сестра не записывала и не собирается записывать Василию Гулевичу своего имущества⁵³. Позже уже его сын Андрей требует от своей жены Семашкивны записи ее имущества в свою пользу, о чем Семашко жалуется в суде⁵⁴. Соответственно, речь могла идти об определенных семейных традициях, которые могли сосуществовать с другими вариантами взаимоотношений мужа и жены или шире – мужчины и женщины, диаметрально противоположным приведенным. Поэтому большой ловушкой для историка была бы попытка распространить казусные случаи, попавшие в судебные книги, на многообразие взаимоотношений, которые оставались вне конфликтного пространства. С другой стороны, существует неудобный вопрос, влияли такие характеристики и насколько на зыбкий капитал доброй славы в сообществе и как он, в свою очередь, помогал или тормозил продвижение лица в иерархической лестнице социума. Достаточным было предоставление определенной компенсации обиженному и исправления конфликта, а также публичного заявления возного о возвращении доброй славы через примирение с обиженным, как в случае с князем Заславским, или обмена листами о прекращении вражды, как в случае с Михаилом Гулевичем, чтобы сообщество «вимарала» из своей памяти неприятные случаи и в дальнейшем о них не вспоминала? А эти моменты могут свидетельствовать о бытовавших представлениях о преступлении как о частной несправедливости к потерпевшему, которая затрагивало сообщество только до того момента, пока конфликт не был прекращен, а несправедливость возмещена? Добрая слава и честь, предоставлявшиеся лицу сообществом и им же отбиравшиеся, могли быть выкуплены – через готовность обидчика восстановить потери и лицо обиженного. Именно на это была направлена и судебная система, где баниту (приговоренному к изгнанию за преступление) предоставлялась возможность и время для примирения с потерпевшим⁵⁵. Ответы, конечно, сложные и требуют от историка кропотливой работы, но пример семьи Гулевичей – показателен. Василий и его сын Андрей избирались судьями в Трибунал (соответственно – в 1590 и 1593 годах), а также послами на сейм (Василий в 1569, 1572, 1575, 1576, 1582, 1585 годах, Андрей – в 1593 и 1595 годах)⁵⁶, что является определенным индикатором уважения сообщества к этим лицам и их семье (роду) в целом. Возможно, в этих расчетах различные сферы – публичная и частная – существовали параллельно, или же должно признать, что в процессе выбора играли роль совсем другие факторы, например, принадлежность к определенной группе и ее протекция, или квалификация лица и заслуги перед шляхетским обществом. Впрочем, существует еще и вероятность инструментального характера разговоров о чести в шляхетской среде, где они были сложной игрой, мало связанной с реальным поведением лица и отзывов на нее сообщества. Наш материал не дает ответов на эти вопросы, но, по крайней мере, их провоцирует…

Мне встретилось и дело, где действительно говориться о похищении девушки с целью женитьбы, которое вышло на поверхность в связи с убийством похитителя Федора Терлецького его слугой шляхтичем Яном Ценковським из ружья. Убийца был пойман при теле господина, доставлен в луцкий замок и заключен как «здраица и забоица господина своего»⁶³. По декрету жена покойного Дорота из Шидловских могла через присягу обвинить Ценковського в убийстве, однако она отказалась присягать, зато признала, что муж ее похитил и силой взял в жены:

«Помененыи зошълыи панъ Терлецькии протестуючую не такъ, яко се звыкло в домах шляхецких заховывати, въ стань свети малженъскии възял, але оную без жадного ее самое на то позволеня, такъ же пановъ братьи и кревъныхъ и повинъныхъ, час на то способленыи упатривъши, рапътом възял, и тутъ в тые краи далеко от повинъныхъ завезти, в дома урожоного его милости пана Романа Гулевич въ селе Осчове зъ примушенем зъ протестуючою шлюбъ бралъ, на шъто въсе протестуючая доброволъне не позволяла, але то чинила, што мусила. Въ чом въсем зъ плачем невинъность свою осветъчала, а неострожъность пановъ братьи, покревъныхъ опекуновъ своихъ оповедала, и с тым се декляровала»⁶⁴.

Также женщина заявила, что позвала в суд убийцу как жена с «повинъности хрестиянъськои», однако дальше, в части судебного процесса, где должна присягать, делать это отказывается.

⁴² ЦДИАУК. - Ф. 25 оп. 1, дело 52, листы 603 об. - 605 об.

⁴³ Там же - листы 628 об. - 630

⁴⁴ Там же - листы 302-303

⁴⁵ Там же - Ф. 25 оп. 1, дело 54, листы 129 зоб. - 131.

⁴⁶ Там же - листы 131-132.

⁴⁷ Собчук В. Від коріння до крони. Дослідження з історії князівських та шляхетських Волині XV - першої половини XVII ст. - Кременець. 2014. - С. 375-386.

⁴⁸ Старченко Н. Честь, кров і риторика. Конфлікт у шляхетському середовиші Волині. Друга половина XVI - початок XVII століття / Н.П. Старченко. - К.: Laums. 2014. - С. 271-272, 281-282.

⁴⁹ Обратим внимание также на тот факт, что гродский судья Матей Стемпковський приходился Гулевичу родственником через брачные связи.

⁵⁰ ЦДИАУК. - Ф. 28, оп. 1. дело 23, лист 359 об., 1590 г.

⁵¹ Моя благодарность Константину Иерусалимскому за возможность ознакомиться с его рукописью «Притягивающие факторы и интеграция», в которой говорится, в частности, и о восприятии московитов в волынской шляхетской среде.

⁵² ЦДИАУК. - Ф. 25, оп. 1, дело 63-69; Ф. 26, оп. 1, дело 10, листы 187-187 об.

⁵³ ЦДИАУК. - Ф. 26, оп. 1, дело 6, листы 194-195, 1585.

⁵⁴ ЦДИАУК. - дело 9, листы 330-331 об.

⁵⁵ Приговор к баниции, принятый судом за отказ виновника выполнять декрет, вступал в силу только после года и шести недель, ежели к тому времени нарушивший закон не примирился с потерпевшим : Volumina constitutionum. - Т. П. - Vol. 2. 1587-1609. - Warszawa: Wydawnictwo Sejmowe. 2005. - S. 125. Эта конституция была также подтверждена в 1590 г. (Ibid. - S. 153).

⁵⁶ Mazur К. W stronę integracji z Korona. Sejmiki Wołynia i Ukrainy w latach 1569-1648. - Warszawa: Neriton. 2006. - S. 411-413.

⁶³ ЦДИАУК. - Ф. 25, оп. 1, дело 163, листы 788 об.-790.
⁶⁴ Там же - листы 820 об.-821 об., 1628 г.