Гулевич Николай Анатольевич, 24.01.1875-?. Переведен в 4-й Забайкальский казачий батальон с переименованием в есаулы 27.02.1904 г. Участник Русско-Японской войны 1904-05 гг. Совместно с ротмистром графом Бенкендорфом руководил группой казаков Нерчинского 2-го полка Забайкальского казачьего войска отряда генерал-майора П.К. Ренненкампфа в разведке в 1904 г. в районе перевала Сандалин (около Тхаувана). Подробнее см. Гулевичи на территории дореволюционного Российского государства в справочных и других изданиях.

«Беседа про японца. Как он наступал на Манчжурскую землю»

К.К. Абаза; Санкт-Петербург, 1904-1905

В день св. Николая генерал (вероятно, Ренненкампф) собрал офицеров тянуть жребий, кому идти на разведки. Вытянули 6 человек. Генерал преподал им наставление: «чем больше узнаете, что делается у японцев, говорил он, тем лучше, а какими путями пойдете, то ваше дело». — Есаул Гулевич и ротмистр граф Бенкендорф сговорились идти вместе, выбрали между казаками охотников и на третий день выступили в опасный путь, с таким расчетом, чтобы пока возможно ехать верхами, в случай же неодолимых препятствий лошадей оставить, продолжать разведку пешком. Проводников они не брали, не надеялись на китайцев, а шли по компасу…

Так вот на третий день пути наши разведчики пришли в с. Кондяпуза (18 верст от Фын-хуан-чена), где стоял 2-й Читинский полк…

На 8-й день разведки Гулевич оставил лошадей, пошли пешком. Дорога была трудная, подъемы крутые, неприступные, как стена. Если случалось останавливаться, заморенные казаки падали на землю и сейчас же засыпали; их мучил голод и в довершение беды полил дождь. Праздник св. Троицы они встречали на выступе скалы, мокрые до нитки, голодные, продрогшие до костей. Сидят они в полудремоте и вдруг завидели японца. Казаки встрепенулись, забыли голод, глаза разгорелись, глядят в оба. Вот показалась с одной стороны кучка конных, навстречу ей из ущелья другая, сошлись и пошли вместе; по дороге к ним пристали пехотинцы, но откуда они взялись, никто не мог сказать. Казак Семенов говорит, что вылезли из горных щелей, как тараканы. Идут мимо наших. Впереди проводник-китаец, за ним пеший дозор, шагов 50 сзади конный отряд, с ним 4 офицера. Один все время держал карту, другой что-то записывал в книжку. Это офицеры генерального штаба, одетые отменно, во все черное. На головах у всех кепи, с желтым околышком, мундиры черные, расшиты как у гусар желтыми шнурами, рейтузы красные, обувь желтая. У солдат за плечами винтовка, сбоку побрякивает сабля. Седла желтые с большими кобурами, сзади шинель скатана. Офицеры мало чем отличаются от солдат. Лошади взнузданы на мундштуках, а идут несмело. Отряд, что называется, ползет: из фронта по очереди выбегают шагов на 20 или на 30 двое дозорных, присядут на корточки и высматривают в бинокль, нет ли где неприятеля. Когда отряд подходит, выбегают сломя голову двое других, на смену. Казаки едва удерживались, чтобы не прыснуть от смеха. Конных человек 40, а растянулись без малого на версту, потому – гуськом, на дистанцию 4-5 лошадей.

Подошли японцы к реке, бережно переправились на другую сторону, после чего слезли с лошадей и повели их в поводу. Через версту опять остановились, стали карабкаться на своих рослых коней. Потуги были не малые, пока они взобрались. Через час показалась пехота, шла кучками, по 5-6 человек. Впереди дозорные, тоже выбегали по очереди вперед. Несколько раз бинокли направлялись и на гору, где сидели казаки, но те притаились за камнями. Офицер шел впереди. Мундиры у пехоты черные, брюки с красными лампасами, шапки тоже с желтым околышком. Ружья без штыков, несут их как кому удобнее; скатанная шинель носится через правое плечо; за спиной небольшой ранец. За первым отрядом следовал другой в таком же порядке. Наши разведчики глядели с таким любопытством, как будто попали в театр. Когда прошла пехота, показалась огромнейшая арба, на которой сидели японец с ружьем и возле него китаец, впереди и сзади арбы – по одному конному.

Теперь разведчики уверились, что выбраться им из этой западни трудновато: японец был впереди, сзади показывались темные большие кучи, должно быть колонны. Дождались наши темноты и стали слезать с каменных плит; вперед пустили казака Бирюкова, человека смелого, силы богатырской. Решили пробраться через оцепление, другого выхода им не было. Поперек пути протекала речка; тут казаки стали напиваться водой, насилу оторвались. Перешли речку по пояс в воде, перешли еще один рукав, добежали до кустов и сейчас же заснули; офицеры не спали, слышали, как мимо них проходили и проезжали японцы в сторожевой цепи; слыхать было, как разговаривают. Надо было уходить, оставаться невмоготу: от холода казаки начинали коченеть, в сапогах вода, одежда мокрая. Тихо снялись разведчики, прошли тихой ходой между двумя постами и опять свернули в горы. Три часа взбирались они на крутую сопку, заросшую лесом, где провели мучительную ночь. Днем они опять видели 2 отряда пехоты, прошли долиной через д. Кондяпуза, а как только наступили сумерки и японец расставил на прежних местах посты, казаки забрались переночевать в фанзу, намеченную ими в горной трущобе. Сейчас же затопили кан, это вроде нашей лежанки, спросили у китайца куриц. Сначала не хотел продавать, когда же Бенкендорф показал ему золотой, китаец задрожал от жадности и притащил две жирных курицы. Сварили суп, чумизную кашу, поужинали после голодовки хорошо, за ночь обсушились, выспались, а поутру Гулевич выслал двух казаков осмотреться кругом, а сам побывал на соседней горе. Только он успел вернуться, как вбегает хозяин с криком: «Ипен! Ипен!» Выглянули наши за дверь и увидели не менее 30 японских солдат. В один миг казаки выскочили через заднее окно, потом от кустика до кустика ползком взбирались наверх. Там залегли, притаив дыхание. Японцы осмотрели фанзу, ничего не заметили, однако у подошвы горы расставили густую цепь. Теперь Гулевич стал опасаться, как бы те два казака не попали им в лапы. Он послал переводчика, чтобы тот приказал хозяину фанзы непременно разыскать казаков. Оказалось, что хозяин разыскал их по доброй воле, кроме того, принес на гору вареную курицу и чай. Опять пришлось разведчикам скитаться, зябнуть, небо заволокло тучами, моросил дождик, холодный ветер пробирал точно в ненастную осень.

Офицеры порешили, что лучше им разделиться на две партии, больше могут узнать. Бенкендорф взял с собою урядника Бирюкова и провел с ним еще 9 дней в разведке; побывал возле Фын-хуан-чена, где, как я вам сказывал, собиралась армия Куроки; с высокой горы смелый ротмистр учитывал японские биваки. И Гулевич после долгих скитаний побывал в тех же местах; надеялся ночью пробраться в самый город, но тут один случай ему помешал. Разведчики зашли в попутную фанзу раздобыть пищи. Хозяева оказались податливые, начали стряпню, как тут вошел в фанзу рослый, здоровенный китаец и расселся на кане в головах у Гулевича. Хозяева перетрусили. Гулевич догадался, что это за птица. — «Ты хунхуз? – крикнул он грозно: – хватай, вяжи его!» – Казаки живо скрутили разбойнику руки. Оставаться было опасно, вблизи где-нибудь бродила их шайка. Захватив с собой хунхуза, казаки сдали его на первом посту, а сами направились к отряду графа Келлера.

Из другой партии разведчиков под начальством хорунжего Роговского вернулся только один казак Муратов, а было их, кроме офицера, 9 человек. Которые были убиты, которые попали в плен…

Смелая разведка

(Корреспонденция «Нового Времени», см. № 10179)

Офицеры решили, что, разделившись на две группы, они могут более разведать, чем действуя вдвоем. Граф Бенкендорф, не откладывая дела в долгий ящик, объявил, что он сейчас же пойдет, взяв с собой одного урядника Бирюкова. Это было очень смелое предприятие. С этого дня для графа наступил ряд очень тяжелых испытаний. Так в одном случае, замеченный японским патрулем, он был окружен на горе, враги уже подходили… Спасенья казалось не было… Граф вынул револьвер, готовясь лучше умереть, отбиваясь от врагов, как еще недавно умер Зиновьев, положивший из револьвера трех японцев, и затем сам был расстрелян, чем отдаваться в плен, но его спасло то, что японцы не решили атаковать русских в лоб и начали обходить их по кустам; тогда, не теряя времени, Бирюков кинулся вниз с горы, граф за ним… Прыгая со скалы на скалу, они благополучно достигли подошвы, пробежали мимо стороживших их там японцев и, преследуемые выстрелами, благополучно скрылись в чаще леса.

Другой раз, проснувшись рано, граф поднял глаза и увидел прямо над собой на вершинке японского часового, выставленного впереди заставы. Японец не видел графа, так как тот был заслонен от него большими камнями, но мог легко услыхать всякое его движение.

Осторожно, толчком локтя разбудив спавшего с ним Бирюкова, граф молча показал ему на японского пехотинца… Умный казак разом смекнул, что надо делать. Не теряя даром слов, он кивнул графу головой и, как кошка, пополз вниз на животе, прикрываясь выступами скалы, Бенкендорф последовал за ним… И на этот раз Бог миловал лихих разведчиков. Японцы их не заметили. Подходил граф и к Фынхуанчену и с высокой горы наблюдал бивуачную жизнь японской армии… Наконец после целого ряда приключений графу удалось выйти к русским аванпостам. Это было на девятый день после разлуки его с Гулевичем и на девятнадцатый после выхода на разведку… Не мудрено, что когда Бенкендороф увидал издали русских солдат, он едва мог удержаться, чтобы не броситься на шею первому подошедшему к нему солдату.

Гулевичу тоже выпало немало труда, лишений и опасностей…

Вот несколько выдержек из его походной записной книжки.

Пришел проводник и привел с собой каких-то трех, не внушающих особого доверия, китайцев, изъявивших согласие за 30 рублей пройти в сел. Саргангоу, Чандагоу и дальше и узнать о силах противника. Отправив лазутчиков, сами остались на вершине. Ложем нам служил мокрый мох и камни. Чтобы обеспечить себя от внезапного нападения, выбрали такое место, что спереди нас была глубокая пропасть, а слева узкая, крутая тропинка, по которой можно было идти только одному. Обеспеченные с фронта и слева, мы должны были только оберегать себя с тыла и справа. Я лежал на небольшом выступе. Подо мной на мху была лужа. Места так мало, что нельзя было вытянуть ног, и камни сбоку и в головах. С наступлением ночи настала такая кромешная тьма, что в двух шагах не видно человека.

— Эй, паря, ты меня видишь? – говорит один казак другому.

— Нет, не вижу.

— Дай я тебе наступлю на ногу. Ну, теперь видишь?

— Давишь ногу, а где стоишь не вижу.

Для облегчения казаков, ввел и себя в общий расчет дежурства.

20 мая, 8 часов утра. Оба бока, спина, колени совершенно мокры и нестерпимо ноют. Дольше терпеть нет сил. Будь, что будет, пойду в фанзу, просушусь и обогреюсь. Разбудил казаков и пошли. Спускались с огромной высоты по узкому ущелью, усеянному острыми камнями.

Спустившись, отыскали ту самую фанзу, из которой поехали на разведку нанятые нами китайцы, но, не доходя до нее, встретили трех мальчишек-китайчат, несших нам воду, кукурузные лепешки и яйца. Мы тут же с жадностью набросились на еду. Закусив, пошли дальше, но не в ту фанзу, куда хотели сначала, а в другую, стоявшую в стороне от дороги, у подножия скалы. Фанза оказалась маленькой, жалкой, полуразрушенной. Не раздеваясь, даже не снимая оружия, разлеглись на теплом кане и начали обогреваться и вместе с тем сушиться. Тем временем казаки растопили печь и поставили в котелке вариться курицу.

После полудня послал дозор проверить слова китайцев об японцах, рассказывавших, будто всего в 1¹/² верстах, в, соседнем селении находится японская кавалерия. К вечеру вернулись посланные мною три китайца и начали рассказывать всякие небылицы. С первых же слов я убедился, что они нигде не были, а все выдумали из своей головы… Прогнав их, я приказал людям собраться и с наступлением ночи, снова пошел в горы, держась направления на перевал Синкайлин. На рассвете подошли к перевалу, обошли его боковой тропинкой и спустились по ту сторону к ручью, где увидели маленькую, одинокую фанзушку. Хозяин фанзы старик-китаец принял нас очень приветливо, охотно согласился продать нам поросенка или, как китайцы говорят, «чушку» и даже помог ее сварить. Не рискуя днем оставаться в фанзе, мы снова полезли в горы, причем китаец на коромысле в ведре тащил за нами нам суп и вареное мясо. Подивился его приноровленности к ходьбе по горам. Мы налегке еле-еле плелись, задыхаясь и то и дело останавливались, а он с такой тяжестью на плече шел за нами, как ни в чем не бывало. Взобравшись, наконец, на самую вершину и выбрав укромное местечко принялись с жадностью за еду. Перевал Синкайлин замечательно красивая местность, изобилует цветами, преимущественно ландышами.

Поев и отдохнув, предложил китайцу быть нашим проводником и пошел с ним по вершинкам. Японцев в тот день не видел, но несколько раз слышал выстрелы. Это, как я впоследствии узнал, японцы стреляли по Бенкендорфу, который первые два дня после того, как мы расстались, бродил в той же местности, где и я.

Целых три дня употребил Гулевич на то, чтобы вновь соединиться с Бенкендорфом, но наконец, потеряв всякую надежду разыскать его, решил идти обратно к своим.

24 мая Гулевич подошел довольно близко к Фынхуанчену и думал ночью подойти к самому городу, занятому тридцатитысячной японской армией, но один случай помешал ему.

После целого дня скитания по горам разведчики забрели в одну фанзу раздобыть себе какого-нибудь провианта. Вдруг неожиданно входить рослый молодой китаец с энергичным лицом и бесцеремонно садиться в голове лежавшего Гулевича. Того это немного удивило, но еще больше удивила необычная для китайца развязность и какая-то особенная ловкость и порывистость в движениях. Не ускользнула от его внимания и растерянность и робость китайцев. Они съежились и боязно смотрели на вошедшего. Гулевич уже научился быть достаточно осторожным, а потому, полежав немного времени, встал и вышел на двор.

Здесь он увидел белого как мел хозяина фанзы.

— Капитан, – прерывающимся от страха голосом пролепетал злополучный джюнгуйза, – там, он мотнул головой по направлению к фанзе, шибко худа, хунхуз ходил, шибко машинка*), хунхуз… пу-хау*) пу-шанго*), уходи надо. Скорей уходи!

Из дальнейших сбивчивых речей китайца Гулевич кое-как понял или вернее догадался, что вблизи фанзы в горах залегла шайка хунхузов, которая ночью наверно сделает внезапное нападение на разведчиков.

Гулевич вернулся обратно, как ни в чем не бывало, прошелся раза два по фанзе и вдруг остановившись против продолжавшего сидеть подозрительного китайца неожиданно спросил:

— Ты хунхуз?

При этом вопросе китаец несколько опешил, вскочил и растерянно пробормотав несколько раз «бутундэ, бутундэ*) капитан», стал торопливо пятиться к двери.

— Хватай, вяжи его, – крикнул Гулевич казакам. Те сбили хунхуза с ног и крепко скрутили ему руки за спиной.

После этого инцидента для Гулевича стало очевидной вся невозможность оставаться в этой местности. Надо было уходить, тем более, что и казаки были совершенно измучены и от ходьбы сбились что называется с ног. Прежде всего, надо было избавиться от хунхуза. Проще всего было убить его, но на связанного не подымалась рука, и потому было решено сдать читинцам, сторожевой пост которых стоял всего в каких-нибудь 10 верстах отсюда. Сдав хунхуза и переночевав у читинцев, Гулевич на другой день утром 25 мая пошел прямой дорогой по направлению той местности, где стояли войска графа Келлера. Снова пришлось пересекать линию расположения японских войск, и тут в ночь с 25 на 26-е разведчикам пришлось пережить большую опасность.

В то время, когда они показались в фанзе, японский соглядатай близко подошел к воротам и, не заметив хорошо укрывшегося часового, заглянул во двор. В эту минуту загремел выстрел. Это часовой не выдержал и пустил пулю в непрошенного гостя, но, к сожалению, благодаря темноте, «промазал». Японец шарахнулся в сторону и в мгновение ока исчез в кустах.

Выйдя на выстрел и прислушавшись, разведчики очень скоро услыхали отдаленный топот бегущих по камням лошадей. Очевидно, это японский разъезд на полных рысях шел к фанзе. Не теряя минуты времени, захватив наскоро вещи, разведчики по принятой своей системе, не раз их выручавшей, бросились в горы, благодаря чему и на этот раз избегли нападения врагов.

Этим случаем окончились все интересные эпизоды разведки Гулевича, но сама разведка или вернее разъезд был им окончен только 30 мая, прибытием в Лаоян, куда он приехал обросший бородой, измученный, усталый, но счастливый удачным выполнением возложенного на него поручения и той лестной оценкой, какую дал ему генерал Куропаткин.

*) большой мошенник.

*) пу-хау – худо по китайский.

*) пу-шанго – то же самое – худо на русско-китайском волацюке.

*) не понимаю.

Сибирский вестник политики, литературы и общественной жизни; 1904 г., № 154 (17 июля)

Рапорт Гулевича о приведении в исполнение приговора руководителям вооруженного восстания в Чите.