http://news.tut.by/society/444969.html
Земля Ключинских.
Николай
Ключинский уже который год мастерит специальные подпорки для
ласточкиных гнезд – чтобы не выпадали подросшие птенцы. Еще он развесил
сотню скворечников на своем доме, на гараже и деревьях. Пожилые хозяева
усадьбы знают наверняка, какие птицы прилетят к ним в этом году, а
какие – не появлялись с той поры, как взорвался реактор в Чернобыле. Да
и сами Ключинские – редкие птицы, хранители последнего подворья в
захороненной деревне.
Журналисты TUT.BY несколько дней общались с семьей, которая осталась жить в зоне отселения и отчуждения и слушали, как удалось "тутэйшым" пережить радиацию, войну и Сталина.
Николай и Софья Ключинские, последние жители отселенной деревни Рудня-Дудичская в Чечерском районе Гомельской области.
Журналисты TUT.BY несколько дней общались с семьей, которая осталась жить в зоне отселения и отчуждения и слушали, как удалось "тутэйшым" пережить радиацию, войну и Сталина.
Николай и Софья Ключинские, последние жители отселенной деревни Рудня-Дудичская в Чечерском районе Гомельской области.
"Жывіце. А мяне не прыглашайце"
Николаю Константиновичу – 80, его жене Софье Никитичне – на четыре года меньше. Живут они в деревне, которую захоронили в прошлом году. В Рудне-Дудичской бульдозеры не сровняли с землей только их подворье. Это зона отселения и отчуждения Чечерского района. Уровень загрязнения этих территорий – 15-40 кюри.
Ключинские помнят время, когда в их деревне была сотня дворов, да и во всей округе кипела жизнь. Теперь здесь людно только раз в году – когда в загрязненную радиацией зону можно попасть без пропуска. На Радуницу дверь в доме Ключинских почти не закрывается. Но когда гости задают по привычке вопрос: "Ну что, когда уезжать будете?", Николай Ключинский злится:
– Я тады начынаю ругацца, панімаіш? Паехаў? Харашо ты там жывеш? Ну і жыві! Жывіце. А мяне не прыглашайце.
Николаю Константиновичу – 80, его жене Софье Никитичне – на четыре года меньше. Живут они в деревне, которую захоронили в прошлом году. В Рудне-Дудичской бульдозеры не сровняли с землей только их подворье. Это зона отселения и отчуждения Чечерского района. Уровень загрязнения этих территорий – 15-40 кюри.
Ключинские помнят время, когда в их деревне была сотня дворов, да и во всей округе кипела жизнь. Теперь здесь людно только раз в году – когда в загрязненную радиацией зону можно попасть без пропуска. На Радуницу дверь в доме Ключинских почти не закрывается. Но когда гости задают по привычке вопрос: "Ну что, когда уезжать будете?", Николай Ключинский злится:
– Я тады начынаю ругацца, панімаіш? Паехаў? Харашо ты там жывеш? Ну і жыві! Жывіце. А мяне не прыглашайце.
Ключинского
в последние годы подводят ноги: болят от коленей до ступней так, что
тяжело сгибать в коленях, больно вставать и садиться.
– А што ты хочаш... 43 гады і 7 месяцаў на матацыкле праездзіць. Калена скрыпіць...
Когда ему надо выйти из дома и спуститься с крыльца, Софья Никитична часто оказывается рядом и подставляет плечо.
– Жонка – мая апора, – произносит он.
Станут считать, когда поженились – а уже 56 лет прошло. Долго ждали единственного сына. Дождались, выучили, вырастили, отправили в свет.
– Ужо надаелі адзін аднаму. Так і гаворыць: "Ты мне ўжо надаела!" – посмеивается Софья Никитична и косится на мужа.
Ключинский улыбается уголком рта.
"Адурэў? Карова ў хлеве – а малака нельзя есці?"
С 1991 по 1996 год Чечерщину оставили более пяти тысяч человек, полностью отселили 43 деревни. С 1986 по 1991 годы в деревнях работали ликвидаторы последствий аварии. При этом жизнь продолжалась: дети ходили в школы, взрослые работали на полях.
В день аварии, 26 апреля, Ключинские трудились в огороде – назавтра на удобренной земле собирались сажать картошку. Был солнечный день, и вдруг набежала большая туча.
– І на нас каплі – шась, шась! Крупныя во такія! – вспоминает Софья Никитична.
После этого дождя деревенские дней семь чувствовали горечь в горле и головную боль.
– Мы ўзналі, што пайшла радзіацыя толькі шастога мая! – Софья Никитична с жаром повышает голос и обращается к мужу.
–Ты ж паехаў на работу после майскіх празнікаў, у Чачэрск. З работы звоніш: "Жонка, малака нельзя есці!". "Адурэў?" – гавару. Карова ў хлеве – малака нельзя есці? Я сёння ела, учора ела – чаго ж гэта нельзя?".
– А што ты хочаш... 43 гады і 7 месяцаў на матацыкле праездзіць. Калена скрыпіць...
Когда ему надо выйти из дома и спуститься с крыльца, Софья Никитична часто оказывается рядом и подставляет плечо.
– Жонка – мая апора, – произносит он.
Станут считать, когда поженились – а уже 56 лет прошло. Долго ждали единственного сына. Дождались, выучили, вырастили, отправили в свет.
– Ужо надаелі адзін аднаму. Так і гаворыць: "Ты мне ўжо надаела!" – посмеивается Софья Никитична и косится на мужа.
Ключинский улыбается уголком рта.
"Адурэў? Карова ў хлеве – а малака нельзя есці?"
С 1991 по 1996 год Чечерщину оставили более пяти тысяч человек, полностью отселили 43 деревни. С 1986 по 1991 годы в деревнях работали ликвидаторы последствий аварии. При этом жизнь продолжалась: дети ходили в школы, взрослые работали на полях.
В день аварии, 26 апреля, Ключинские трудились в огороде – назавтра на удобренной земле собирались сажать картошку. Был солнечный день, и вдруг набежала большая туча.
– І на нас каплі – шась, шась! Крупныя во такія! – вспоминает Софья Никитична.
После этого дождя деревенские дней семь чувствовали горечь в горле и головную боль.
– Мы ўзналі, што пайшла радзіацыя толькі шастога мая! – Софья Никитична с жаром повышает голос и обращается к мужу.
–Ты ж паехаў на работу после майскіх празнікаў, у Чачэрск. З работы звоніш: "Жонка, малака нельзя есці!". "Адурэў?" – гавару. Карова ў хлеве – малака нельзя есці? Я сёння ела, учора ела – чаго ж гэта нельзя?".
Ликвидаторы
появились вместе с пожарными машинами – крыши поливали моющим
раствором. Если на крышах была солома – ее меняли на шифер. Вода
стекала на землю – загрязненный слой срезали и захоранивали. Николай
Ключинский вспоминает, что сам пригнал машину, которая свернула верхний
пласт земли с огорода. Жена грустила: как теперь растения-то
высаживать, в песок?
Старая яблоня на новом месте не приживется
Софья Никитична работала на швейной фабрике, что стояла в деревне по соседству с Рудней-Дудичской. Фабричное здание имело второе назначение – в случае войны легко перепрофилировалось в госпиталь. Война не пришла, но пришла радиация – ликвидаторы поселились в цехах, где готовили пряжу для речицкой фабрики.
Николай Константинович больше сорока лет проработал в районном узле связи, а в армии служил в разведке. До сих пор живо интересуется технологиями связи.
Вспоминает, как после аварии в районе "по блату" доставали дозиметры. Правда, поначалу с них было мало толку:
– Раньша прыборы такія былі – плюс-мінус аглабля! Пазней толькі сталі прывозіць более-менее харошыя.
Здешние магазины после аварии забили тушенкой и прочими консервами. Ключинские вспоминают, как покупали коробки консервов и передавали их сестре Софьи Никитичны в Москву. Мол, сами-то в деревне, "все свое", а в большом городе в перестройку было тяжело.
Да что консервы – иногда и свеженину возили в Москву, тогда еще дешевыми авиарейсами из Гомеля.
Старая яблоня на новом месте не приживется
Софья Никитична работала на швейной фабрике, что стояла в деревне по соседству с Рудней-Дудичской. Фабричное здание имело второе назначение – в случае войны легко перепрофилировалось в госпиталь. Война не пришла, но пришла радиация – ликвидаторы поселились в цехах, где готовили пряжу для речицкой фабрики.
Николай Константинович больше сорока лет проработал в районном узле связи, а в армии служил в разведке. До сих пор живо интересуется технологиями связи.
Вспоминает, как после аварии в районе "по блату" доставали дозиметры. Правда, поначалу с них было мало толку:
– Раньша прыборы такія былі – плюс-мінус аглабля! Пазней толькі сталі прывозіць более-менее харошыя.
Здешние магазины после аварии забили тушенкой и прочими консервами. Ключинские вспоминают, как покупали коробки консервов и передавали их сестре Софьи Никитичны в Москву. Мол, сами-то в деревне, "все свое", а в большом городе в перестройку было тяжело.
Да что консервы – иногда и свеженину возили в Москву, тогда еще дешевыми авиарейсами из Гомеля.
–
Патом паніку паднялі, сталі высяляць, – вздыхает хозяйка дома. –
Прыязджалі хаты абмяралі, дзелалі паспарта, ацэньвалі. І дзеньгі,
знаеш: каму шаснаццаць тысяч, каму васемнаццаць. На руки не давалі іх –
толькі на шчот. А калі гэтыя шаснаццаць тысяч сталі такія, што за іх
нічыво не вазьмеш – ўжо "на, ідзі вазьмі на рукі".
Николай Константинович добавляет, посмеиваясь:
– Людзі ж у нас безграматныя былі, што ўзяць. Прыехала адна спецыяліст з Чачэрску і кажа: "Тут канцэпцыя пражывання такая". А яна і сама не знае, што такое канцэпцыя! Бабы спрашываюць: "Канцэпцыя – эта нешта страшнае?". Гаворыць: "Эта крэпка страшнае!".
Николай Константинович добавляет, посмеиваясь:
– Людзі ж у нас безграматныя былі, што ўзяць. Прыехала адна спецыяліст з Чачэрску і кажа: "Тут канцэпцыя пражывання такая". А яна і сама не знае, што такое канцэпцыя! Бабы спрашываюць: "Канцэпцыя – эта нешта страшнае?". Гаворыць: "Эта крэпка страшнае!".
– Так что считаете, не надо было выселять? Но радиация же.
– Нада было не трогаць старых, – считает Николай Ключинский. – Маладзёж з дзіцямі – я панімаю, апасна. А стары ўжо што? Ён тут асеў, гэта яго родзіна. Яго не нада было трогаць. Ні ў коем случае. Вазьмі старую яблыню – перасадзі. Не пойдзе расці.
– Да любое староя дзерава. Разве яно прымецца? Не, – соглашается с мужем Софья Никитична.
– Нада было не трогаць старых, – считает Николай Ключинский. – Маладзёж з дзіцямі – я панімаю, апасна. А стары ўжо што? Ён тут асеў, гэта яго родзіна. Яго не нада было трогаць. Ні ў коем случае. Вазьмі старую яблыню – перасадзі. Не пойдзе расці.
– Да любое староя дзерава. Разве яно прымецца? Не, – соглашается с мужем Софья Никитична.
На
подворье радиационный фон у Ключинских почти в норме – 0, 022
микрорентгена в час. А вот если шагнуть к бурьяну – показатель сразу же
взлетает до 0,055. В микрозивертах в час - 0, 22 и 0,55 соответственно.
Общереспубликанская норма – 0,2 микрозиверта в час.
Ключинских упрашивали, им грозились и, наоборот, сулили выгоду – только съезжайте. Но кроме них в Рудне-Дудичской остались и некоторые соседи: еще одна семья Ключинских, а также Чайковские, Гулевич и Кобялко. Потом – кто умер, кто согласился на переезд. Два года назад уехал их последний сосед – Николай Гулевич, который прошлым летом умер в Гомеле.
Почему Ключинские по церкви плакали
Священник – самый первый, кто получает пропуск в зону отселения в начале каждого года. В некоторые праздники он справляет службу прямо в доме у Ключинских – перед иконами, которые они смогли сохранить.
Ключинских упрашивали, им грозились и, наоборот, сулили выгоду – только съезжайте. Но кроме них в Рудне-Дудичской остались и некоторые соседи: еще одна семья Ключинских, а также Чайковские, Гулевич и Кобялко. Потом – кто умер, кто согласился на переезд. Два года назад уехал их последний сосед – Николай Гулевич, который прошлым летом умер в Гомеле.
Почему Ключинские по церкви плакали
Священник – самый первый, кто получает пропуск в зону отселения в начале каждого года. В некоторые праздники он справляет службу прямо в доме у Ключинских – перед иконами, которые они смогли сохранить.
В
красном углу – много икон. Некоторые из них - из Никольской церкви,
которая сгорела в большом пожаре в 2002 году. Слева, на стене –
традиционные семейные портреты.
В советские годы в Никольской церкви в Рудне-Дудичской была сначала изба-читальня, а потом – зерносклад. Позже здание снова стало культовым. Ключинские помнят, что ликвидаторы хорошо помогли – отремонтировали церковную крышу.
Когда местность опустела, церковь не раз обворовывали.
– Я ноччу хадзіў асцерагаў. А самазванцы ўсякія ездзілі, абмяралі іконы... Яны там былі очэнь старыя, з ліпы здзеланыя.
В советские годы в Никольской церкви в Рудне-Дудичской была сначала изба-читальня, а потом – зерносклад. Позже здание снова стало культовым. Ключинские помнят, что ликвидаторы хорошо помогли – отремонтировали церковную крышу.
Когда местность опустела, церковь не раз обворовывали.
– Я ноччу хадзіў асцерагаў. А самазванцы ўсякія ездзілі, абмяралі іконы... Яны там былі очэнь старыя, з ліпы здзеланыя.
Судя
по справочникам, Никольская церковь была построена в первой половине 19
века. Но Ключинский утверждает: она появилась на этом месте на
несколько веков раньше. Церковный священник рассказывал ему про
запечатанную бутылку, найденную под алтарем. Там был указан год
постройки (1600) и имена первых священников церкви в Рудне-Дудичской.
Правда это или легенда?
"Цэркаў загарэлася зверху" 19 марта 2002 года. Ключинские считают, что брошенные дома в их деревне намеренно "запяклі", а поскольку погода была сухая, а ветер – большим, то огонь перекинулся на храм.
Муж и жена рассказывают, как по очереди звонили в пожарную службу. Сначала им отвечали "машин нет – тушим торфяные болота", потом пожарная машина приехала без воды... Нужная помощь подоспела только во второй половине дня, когда в ней уже не было нужды.
Сухое старинное дерево полыхнуло так, что церковь "як свечка згарэла".
"Цэркаў загарэлася зверху" 19 марта 2002 года. Ключинские считают, что брошенные дома в их деревне намеренно "запяклі", а поскольку погода была сухая, а ветер – большим, то огонь перекинулся на храм.
Муж и жена рассказывают, как по очереди звонили в пожарную службу. Сначала им отвечали "машин нет – тушим торфяные болота", потом пожарная машина приехала без воды... Нужная помощь подоспела только во второй половине дня, когда в ней уже не было нужды.
Сухое старинное дерево полыхнуло так, что церковь "як свечка згарэла".
– Плакали по церкви?
– Плакалі...
– Плакалі...
Ключинский место пожара огородил и заказал у мастера крест с надписью, что на этом месте стояла Никольская церковь.
Сейчас на месте бывшей церкви, в траве, можно увидеть колокол и язык от него. Колокол странной формы, потому что раскалился во время пожара и, упав на землю, расплющился. Когда-то на Никольской церкви были большие колокола, хорошие, после революции их уничтожили. А вот у колокола, который на фото, – особенная история.
Сейчас на месте бывшей церкви, в траве, можно увидеть колокол и язык от него. Колокол странной формы, потому что раскалился во время пожара и, упав на землю, расплющился. Когда-то на Никольской церкви были большие колокола, хорошие, после революции их уничтожили. А вот у колокола, который на фото, – особенная история.
–
Кагда началася вайна – немцы збросілі бомбы. Адна бомба ўпала каля
балота – там у нас такі Кірэй жыў. Яна ўваткнулася ў землю і хвост
тырчаў. Дзетанатар сработаў, а бомба – не, – рассказывает Ключинский. –
Прыйшлі рускія салдаты, дасталі яе – а ў бомбе апілкі і пясок уместа
тола! У немцаў ужо былі праціўнікі Гітлера, каторыя хоць чым начынялі
бомбы. І знаеш што? У кузніцы яе абрубілі і кузнец Аўхім здзелаў язык.
Падцапілі – і эта стаў колакал. У Наухавічах слышна было – звон такі
быў! А малыя калакольчыкі падзелалі з карпусоў працівапехотных нямецкіх
мін.
"Птушкі ў вырай ляцяць – і мае куры ў вырай пайшлі!"
Хату напротив, по другую сторону дороги, Ключинские попросили не захоранивать. И "зацішней", и меньше ощущение одиночества. На воротах соседского дома – многочисленные следы от кнопок, которым прикалывают информационные листовки от администрации зон отчуждения и отселения. Статистика по радиоактивному загрязнению в разных отселенных зонах страны.
На второй день нашего визита Ключинские признаются: по грибы ездят в березняк, выросший на месте бывшего поля. А в лес – нет, не ездят – радиация же. А грибы даже на зиму закатывают... Софья Никитична делится секретом: мол, если грибы из их березника два раза проварить в подсоленной воде, каждый раз сливая воду, то все – никакой радиации. Еще один "народный рецепт": когда с загрязненного молока сливаешь сыворотку – масло сбивается уже чистым.
Ключинские, как и многие белорусские старики, хвалят Лукашенко и читают "Советскую Белоруссию". Правда, Николай Константинович сокрушается, что регулярно привозить ее в зону отчуждения перестали. Раньше газету соглашалась доставлять продавец автолавки, и та приезжала к Ключинским два раза в неделю. Новая "автолавочница" с газетой возиться не хочет, потому надежда только на почту, с которой привозят пенсию. А это тоже не дело – раз в месяц получать кипу ежедневных газет. Хозяин усадьбы морщится – он-то любит свежие новости.
В гараже хозяин мастерит скворечники. Благодаря этой давней, еще "дочернобыльской", затее во дворе слышится веселое птичье чириканье. Сейчас скворечников тут – сто штук. Еще Николай Константинович сооружает специальные подпорки для ласточкиных гнезд – чтобы не выпадали подросшие птенцы. Жалеет.
Хату напротив, по другую сторону дороги, Ключинские попросили не захоранивать. И "зацішней", и меньше ощущение одиночества. На воротах соседского дома – многочисленные следы от кнопок, которым прикалывают информационные листовки от администрации зон отчуждения и отселения. Статистика по радиоактивному загрязнению в разных отселенных зонах страны.
На второй день нашего визита Ключинские признаются: по грибы ездят в березняк, выросший на месте бывшего поля. А в лес – нет, не ездят – радиация же. А грибы даже на зиму закатывают... Софья Никитична делится секретом: мол, если грибы из их березника два раза проварить в подсоленной воде, каждый раз сливая воду, то все – никакой радиации. Еще один "народный рецепт": когда с загрязненного молока сливаешь сыворотку – масло сбивается уже чистым.
Ключинские, как и многие белорусские старики, хвалят Лукашенко и читают "Советскую Белоруссию". Правда, Николай Константинович сокрушается, что регулярно привозить ее в зону отчуждения перестали. Раньше газету соглашалась доставлять продавец автолавки, и та приезжала к Ключинским два раза в неделю. Новая "автолавочница" с газетой возиться не хочет, потому надежда только на почту, с которой привозят пенсию. А это тоже не дело – раз в месяц получать кипу ежедневных газет. Хозяин усадьбы морщится – он-то любит свежие новости.
В гараже хозяин мастерит скворечники. Благодаря этой давней, еще "дочернобыльской", затее во дворе слышится веселое птичье чириканье. Сейчас скворечников тут – сто штук. Еще Николай Константинович сооружает специальные подпорки для ласточкиных гнезд – чтобы не выпадали подросшие птенцы. Жалеет.
– После взрыва меньше птиц не стало?
– Стала. Нету жаваронкаў. Ні аднаго. Нету тых птіц, што ў рожы пелі "спаць пара, спаць пара", як гэта іх… Нету сінякрака – гэта як галка, толькі сіняя. Нету крутагаловых – была такая птіца, у каторай галава кругом варочалася, па трыццаць шэсць яечак няслі маленькіх.
– Стала. Нету жаваронкаў. Ні аднаго. Нету тых птіц, што ў рожы пелі "спаць пара, спаць пара", як гэта іх… Нету сінякрака – гэта як галка, толькі сіняя. Нету крутагаловых – была такая птіца, у каторай галава кругом варочалася, па трыццаць шэсць яечак няслі маленькіх.
Николай
Константинович и Софья Никитична вспоминают историю, как однажды решили
завести диковинных кур, "цесарачак", и что из этого вышло.
– Гляджу: птушкі ў вырай ляцяць – і мае куры ў вырай пашлі! – смеется Ключинский. А Софья Никитична описывает, как не могли согнать с деревьев своих "імпартных" кур, пока те сами не попадали от холода.
"Холад і голад – усё пабачылі"
Так говорит Софья Никитична. А Николай Константинович развивает мысль жены:
– У 37 гаду – унічтожылі дзярэўню. Радыяцыя началася – апяць дзярэўню унічтожылі. У вайну – тожа.
– Гляджу: птушкі ў вырай ляцяць – і мае куры ў вырай пашлі! – смеется Ключинский. А Софья Никитична описывает, как не могли согнать с деревьев своих "імпартных" кур, пока те сами не попадали от холода.
"Холад і голад – усё пабачылі"
Так говорит Софья Никитична. А Николай Константинович развивает мысль жены:
– У 37 гаду – унічтожылі дзярэўню. Радыяцыя началася – апяць дзярэўню унічтожылі. У вайну – тожа.
Ключинский
рассказывает, что до войны из их деревни забрали как "врагов народа"
тридцать четырех мужчин. Из них вернулись живыми только четверо, и те с
туберкулезом.
– А за што забіралі? Што працавалі?
Краткая история деревни Рудни-Дудичской и фамилии
Николай Константинович рассказывает, как его предки появились в Рудне-Дудичской. Из Кракова на эту землю приехали четыре семьи: Ключинские, Гулевич, Зинкевич, Корчевские. Обосновались, построили водяную мельницу. Копали руду на болоте, а в огромной кузнице у реки – плавили ее. На лошадях отправляли на железнодорожный узел, а потом – в Петроград.
"Ім цар плаціў грошы, і бальшыя. І разраслася дзярэўня і назвалася Рудня. І ў асноўным тыя фамілія ў нас – а астальныя гэта ўжо наброды", – машет рукой Ключинский.
– Да вайны бацька мой многа працаваў, быў адказны па малацьбе. Прывад, коні у круг і малацілка імені Зіноўева – так малацілі тады. Бацька з аднаго гумна пераязджаў на другое – устанаўліваў, рэманціраваў, падмазваў... А раней у дзеда майго чатыры надзела зямлі было – ён купіў некалі, каб кожнаму сыну было па надзелу. А побач жыла сям'я – прапойцы. Нічога не абрабатвалі – пілі кажды дзень... І неяк чалавек з гэтай сям'і прыязджае да бацькі майго – сам ужо ў шапке кожанай, галіфэ кожаным, куртке кожанай. І камандуе: "Так, еслі партрэт Сталіна на гумне не будзе, на варотах, вісець – я цябе, гада, згнаю". А я хоць малы, а чую ж. Бацька ноч сядзеў, дзелаў рамкі – купіў партрэты Сталіна і папрыбіваў на каждыя вароты. Такая дурата была!
Николай Константинович так в партию и не вступил, хоть и настаивали:
– Вот вызавуць мяне і разбіраюць: "Пачаму ты не хочаш ў парцію?". А што мне ваша парція – майго дзядзьку Яўмена расстралялі, бацьку пасадзілі. Дык я ім казаў, што ў парцію ісці – я яшчэ не дарос. І так голаву дурыў ім усё ўрэмя.
Вспоминает Ключинский немецкую оккупацию.
– Немцы як прыйшлі – дык сабралі калхозных і людскіх кароў – штук дзвесці. А хто іх пасвіць будзе? Два немцы – і нас пацаноў узялі. Мы як сабакі бегалі – атварачвалі гэтых кароў. А мне ахота гэтых кароў атварачваць, нямецкіх? Рускія бабы малако доюць, а гэтыя афіцэры нямецкія малако патрэбляюць – ахота мне? Дык я ўзяў і схаваўся ў каноплі, і другія хлопцы са мной. А немец агледзеў і нагой мне пад задніцу як дасць! Ну, думаю, гад, уб'ю! А нашы часці кагда адступалі, то ў нашым гумне два салдаты перадзеваліся. На двух салдатаў – адна вінтоўка і пяць патронаў. Дык яны гэтую вінтоўку кінулі, а я пад ёлаўню яе схаваў. Узяў куль – бальшы сноп – усадзіў туды вінтоўку і прынес. І так, наверна, Бог даў, штоб немца таго з поля забралі. А то я б, канешна, яго застрэліў! Дужа злы быў на немцаў.
Николай Константинович о войне может рассказывать долго. Софья Никитична его мягко перебивает в эти моменты:
– Коль, зачэм ім тая вайна?
– А за што забіралі? Што працавалі?
Краткая история деревни Рудни-Дудичской и фамилии
Николай Константинович рассказывает, как его предки появились в Рудне-Дудичской. Из Кракова на эту землю приехали четыре семьи: Ключинские, Гулевич, Зинкевич, Корчевские. Обосновались, построили водяную мельницу. Копали руду на болоте, а в огромной кузнице у реки – плавили ее. На лошадях отправляли на железнодорожный узел, а потом – в Петроград.
"Ім цар плаціў грошы, і бальшыя. І разраслася дзярэўня і назвалася Рудня. І ў асноўным тыя фамілія ў нас – а астальныя гэта ўжо наброды", – машет рукой Ключинский.
– Да вайны бацька мой многа працаваў, быў адказны па малацьбе. Прывад, коні у круг і малацілка імені Зіноўева – так малацілі тады. Бацька з аднаго гумна пераязджаў на другое – устанаўліваў, рэманціраваў, падмазваў... А раней у дзеда майго чатыры надзела зямлі было – ён купіў некалі, каб кожнаму сыну было па надзелу. А побач жыла сям'я – прапойцы. Нічога не абрабатвалі – пілі кажды дзень... І неяк чалавек з гэтай сям'і прыязджае да бацькі майго – сам ужо ў шапке кожанай, галіфэ кожаным, куртке кожанай. І камандуе: "Так, еслі партрэт Сталіна на гумне не будзе, на варотах, вісець – я цябе, гада, згнаю". А я хоць малы, а чую ж. Бацька ноч сядзеў, дзелаў рамкі – купіў партрэты Сталіна і папрыбіваў на каждыя вароты. Такая дурата была!
Николай Константинович так в партию и не вступил, хоть и настаивали:
– Вот вызавуць мяне і разбіраюць: "Пачаму ты не хочаш ў парцію?". А што мне ваша парція – майго дзядзьку Яўмена расстралялі, бацьку пасадзілі. Дык я ім казаў, што ў парцію ісці – я яшчэ не дарос. І так голаву дурыў ім усё ўрэмя.
Вспоминает Ключинский немецкую оккупацию.
– Немцы як прыйшлі – дык сабралі калхозных і людскіх кароў – штук дзвесці. А хто іх пасвіць будзе? Два немцы – і нас пацаноў узялі. Мы як сабакі бегалі – атварачвалі гэтых кароў. А мне ахота гэтых кароў атварачваць, нямецкіх? Рускія бабы малако доюць, а гэтыя афіцэры нямецкія малако патрэбляюць – ахота мне? Дык я ўзяў і схаваўся ў каноплі, і другія хлопцы са мной. А немец агледзеў і нагой мне пад задніцу як дасць! Ну, думаю, гад, уб'ю! А нашы часці кагда адступалі, то ў нашым гумне два салдаты перадзеваліся. На двух салдатаў – адна вінтоўка і пяць патронаў. Дык яны гэтую вінтоўку кінулі, а я пад ёлаўню яе схаваў. Узяў куль – бальшы сноп – усадзіў туды вінтоўку і прынес. І так, наверна, Бог даў, штоб немца таго з поля забралі. А то я б, канешна, яго застрэліў! Дужа злы быў на немцаў.
Николай Константинович о войне может рассказывать долго. Софья Никитична его мягко перебивает в эти моменты:
– Коль, зачэм ім тая вайна?
А
Ключинский успевает рассказать. О том, как хорошо были подготовлены к
войне немцы, которые стояли в их деревне, и какими нищими
выглядели партизаны в лесу. О том, как боялись, что немцы сожгут детей
и женщин в сарае. О том, как сам ребенком кормился при немецкой кухне.
Как, покидая оккупированный район, фашисты заминировали все дороги и на
минах подорвались те, кто думал, что все уже позади.
После войны жили тоже тяжко.
– Адна толькі паследняя сястра ў нас больша сямі класаў кончыла, бо так было: калі ідзеш у восьмі клас – плаці. А нас многа было. А чым плаціць? Целагрэйку няма за што было купіць, – вспоминает Софья Никитична. – А патом у калхозе працуеш. Трудадзень запішуць – палку. А ў канцэ года за тое, што ты год работаў, прывязуць крыху бульбы і во такую клумачку зярна... А яшчэ малако, мяса, яйкі – з гаспадаркі ў прынудзіцельным парадку.
Николай Ключинский добавляет:
– На базарэ, помню, ідзець салдат быўшы, на гармоні іграець і пяець: "Ваяваў ты, маладзяка, і за гэта маладзец: малако аддай, і мяса, яшчэ сорак пяць яец". Не абідна ім было? Ваяваў за каго? За Сталіна. І яшчэ плаці.
Пока муж возится с трактором, Софья Никитична занята стиркой – Чистый Четверг. Она переживает за мужа:
– Ён усё сам дзелаў: і целевізары рэманціраваў, і самалет – ўсё-ўсё. Рукасты! А цяпер я памагаю яму дажа насочкі адзець. У яго ацец памёр із-за ног...
На въезде во двор – застекленная постройка, напоминающая милицейскую будку. Николай Константинович построил ее, чтобы жене было удобно: прямо туда подведена вода. Стиркой теперь можно заниматься, не стоя на ветру и в то же время не развозя грязь дома.
– Не жалеете, что не уехали?
– Жалею, – вдруг признается Софья Ключинская. – Я первае ўрэмя думала с ума сыйду. Аплаківала кожную сям"ю. Думала: і з кім мы тут астанемся? Аднажды ажно пазваніла ў раіспалком і сказала: "Пастаўце на вочарадь!" А яны: "Ваш муж адказную ўжо напісаў. Во забярыце – тады паставім". Я гавару: "Ну Коль, давай возьмем кварцірку. Няхай будзе. Не паедзем самі – дык кварцірантаў возьмем. Другія ж вон бралі кварціры, а самі не з'зджалі дажа". Ен кажа: "Дык будуць тады прыязджаць, выганяць са сваёй хаты, а мне гэта не нада".
После войны жили тоже тяжко.
– Адна толькі паследняя сястра ў нас больша сямі класаў кончыла, бо так было: калі ідзеш у восьмі клас – плаці. А нас многа было. А чым плаціць? Целагрэйку няма за што было купіць, – вспоминает Софья Никитична. – А патом у калхозе працуеш. Трудадзень запішуць – палку. А ў канцэ года за тое, што ты год работаў, прывязуць крыху бульбы і во такую клумачку зярна... А яшчэ малако, мяса, яйкі – з гаспадаркі ў прынудзіцельным парадку.
Николай Ключинский добавляет:
– На базарэ, помню, ідзець салдат быўшы, на гармоні іграець і пяець: "Ваяваў ты, маладзяка, і за гэта маладзец: малако аддай, і мяса, яшчэ сорак пяць яец". Не абідна ім было? Ваяваў за каго? За Сталіна. І яшчэ плаці.
Пока муж возится с трактором, Софья Никитична занята стиркой – Чистый Четверг. Она переживает за мужа:
– Ён усё сам дзелаў: і целевізары рэманціраваў, і самалет – ўсё-ўсё. Рукасты! А цяпер я памагаю яму дажа насочкі адзець. У яго ацец памёр із-за ног...
На въезде во двор – застекленная постройка, напоминающая милицейскую будку. Николай Константинович построил ее, чтобы жене было удобно: прямо туда подведена вода. Стиркой теперь можно заниматься, не стоя на ветру и в то же время не развозя грязь дома.
– Не жалеете, что не уехали?
– Жалею, – вдруг признается Софья Ключинская. – Я первае ўрэмя думала с ума сыйду. Аплаківала кожную сям"ю. Думала: і з кім мы тут астанемся? Аднажды ажно пазваніла ў раіспалком і сказала: "Пастаўце на вочарадь!" А яны: "Ваш муж адказную ўжо напісаў. Во забярыце – тады паставім". Я гавару: "Ну Коль, давай возьмем кварцірку. Няхай будзе. Не паедзем самі – дык кварцірантаў возьмем. Другія ж вон бралі кварціры, а самі не з'зджалі дажа". Ен кажа: "Дык будуць тады прыязджаць, выганяць са сваёй хаты, а мне гэта не нада".
–
Ні ў адзін жа дзень мы памром. Харашо, калі я первая. А еслі ён... А
мне што тады – з моста ў рэчку? Куды дзецца? У сына аднакомнатная, а
тут жа я адна баюся. Яшчэ прыйдуць задавяць якія бандюкі.
Софья Ключинская незадолго до Радуницы убирается на местном "кладаўі", где похоронены ее предки
"Людзі трактары бралі, сеялкі, бульбасажалкі, а ен прывалок – самалет!"
Хозяин гаража, где сейчас стоят плохонький трактор и несколько нерабочих мотоциклов, готов долго рассказывать про время, когда тут, раскинувши крылья, находился "Як-52".
Софья Никитична вносит ясность:
– Калхозы разваліваліся – цехніку аддавалі. Дык людзі трактары бралі, сеялкі, бульбасажалкі , а ён прывалок – самалёт!
"Людзі трактары бралі, сеялкі, бульбасажалкі, а ен прывалок – самалет!"
Хозяин гаража, где сейчас стоят плохонький трактор и несколько нерабочих мотоциклов, готов долго рассказывать про время, когда тут, раскинувши крылья, находился "Як-52".
Софья Никитична вносит ясность:
– Калхозы разваліваліся – цехніку аддавалі. Дык людзі трактары бралі, сеялкі, бульбасажалкі , а ён прывалок – самалёт!
Николай Ключинский со своим самолетом.
Помимо техники, Николай Константинович увлекается еще и музыкой. "Брат мне званіць, спрашываець, што я дзелаю. А я рапсодыю Ліста ізучаю. А он паняцця не імеіць, што эта такоя", – улыбается Ключинский.
– Лятаць хацеў крэпка, – объясняется Ключинский. – А так вот, не знаю – цянула ў неба. О, што ты! Уродзе так, з зямлі глядзець – дык быстра, а там – проста плывеш ціхонька, рассматрываеш гэта ўсё.
Помимо техники, Николай Константинович увлекается еще и музыкой. "Брат мне званіць, спрашываець, што я дзелаю. А я рапсодыю Ліста ізучаю. А он паняцця не імеіць, што эта такоя", – улыбается Ключинский.
– Лятаць хацеў крэпка, – объясняется Ключинский. – А так вот, не знаю – цянула ў неба. О, што ты! Уродзе так, з зямлі глядзець – дык быстра, а там – проста плывеш ціхонька, рассматрываеш гэта ўсё.
Он
с удовольствием вспоминает, как в советские годы завел знакомство в
ДОСААФ. Брал машину, пораньше заканчивал работу и ехал на местный
аэродром, полетать с инструктором над своим огородом:
– Жонка сцірае – а я нарочна сюдой круг. З інструктарам, ды маторам пагудзім тут – дык яна фігу паказвала! – смеется Ключинский.
Поэтому когда пьяный механик разбил колхозный "Як-52" и машину списали, ни минуты не сомневался, что надо забирать остатки самолета себе.
– Я тады 300 кілаграм здаў свінца, акамулятараў – памяняў на самалет і яго забраў. Да радзіяцыі яшчэ было.
Ключинский хотел восстановить самолет: собирал детали, изучал авиационные книги.
А местный аэродром убрали вскоре после радиационного взрыва:
– Таму шта хлопцы лятаць – а іх ташніць стала. І яны адказаліся і перагналі на запасной аэрадром каля Рэчыцы ўсе самалёты. Я туды толькі два разы ездзіў.
Как-то они объяснили журналистке: нужен трактор... И про самолет-мечту рассказали. Скоро к Ключинским приехали из Речицы и предложили выменять самолет, который так и не поднялся больше в небо, на трактор. Николай Константинович подумал, погоревал – и согласился. Отдал и самолет, и кипу своих авиационных книг и журналов, что выписывал еще при Союзе.
– Жонка сцірае – а я нарочна сюдой круг. З інструктарам, ды маторам пагудзім тут – дык яна фігу паказвала! – смеется Ключинский.
Поэтому когда пьяный механик разбил колхозный "Як-52" и машину списали, ни минуты не сомневался, что надо забирать остатки самолета себе.
– Я тады 300 кілаграм здаў свінца, акамулятараў – памяняў на самалет і яго забраў. Да радзіяцыі яшчэ было.
Ключинский хотел восстановить самолет: собирал детали, изучал авиационные книги.
А местный аэродром убрали вскоре после радиационного взрыва:
– Таму шта хлопцы лятаць – а іх ташніць стала. І яны адказаліся і перагналі на запасной аэрадром каля Рэчыцы ўсе самалёты. Я туды толькі два разы ездзіў.
Как-то они объяснили журналистке: нужен трактор... И про самолет-мечту рассказали. Скоро к Ключинским приехали из Речицы и предложили выменять самолет, который так и не поднялся больше в небо, на трактор. Николай Константинович подумал, погоревал – и согласился. Отдал и самолет, и кипу своих авиационных книг и журналов, что выписывал еще при Союзе.
Николай Ключинский заводит трактор впервые после зимы.
Ключинские после размена вдвоем корпели над трактором, добавляя недостающие детали – что от мотоцикла, что из остатков самолета. Корпус Николай Ключинский клепал сам. В прошлом году двигатель у трактора стал совсем плох. И понятно:
– Стары, гэдээраўскі. А ўжо ні ГДР няма, ні запчасцей.
Хозяева переживают: двигатель бы или новый трактор. Маленький, как делает нынче МТЗ. Николай Константинович рассказывает, что даже собрался отправлять письмо президенту, "штоб ен трактар падарыў".
Специально для TUT.BY Ключинский зарядил аккумулятор и впервые после зимы выгнал свой трактор из гаража. Софья Никитична все сомневалась, сможет ли муж с больными ногами взобраться на агрегат, но тот приноровился. Может, после нашей публикации найдется спонсор, у которого найдется пригодный трактор для Ключинских, в подарок?
А самолеты... Ключинский сокрушается, что давным-давно не смог поступить в летную школу – не позволило давление. Не стал летчиком и его сын – такая судьба.
– Сны сняцца – што я лячу… , - мечтательно говорит Николай Константинович. – Жонка сцірае – а мы круг….
Ключинские после размена вдвоем корпели над трактором, добавляя недостающие детали – что от мотоцикла, что из остатков самолета. Корпус Николай Ключинский клепал сам. В прошлом году двигатель у трактора стал совсем плох. И понятно:
– Стары, гэдээраўскі. А ўжо ні ГДР няма, ні запчасцей.
Хозяева переживают: двигатель бы или новый трактор. Маленький, как делает нынче МТЗ. Николай Константинович рассказывает, что даже собрался отправлять письмо президенту, "штоб ен трактар падарыў".
Специально для TUT.BY Ключинский зарядил аккумулятор и впервые после зимы выгнал свой трактор из гаража. Софья Никитична все сомневалась, сможет ли муж с больными ногами взобраться на агрегат, но тот приноровился. Может, после нашей публикации найдется спонсор, у которого найдется пригодный трактор для Ключинских, в подарок?
А самолеты... Ключинский сокрушается, что давным-давно не смог поступить в летную школу – не позволило давление. Не стал летчиком и его сын – такая судьба.
– Сны сняцца – што я лячу… , - мечтательно говорит Николай Константинович. – Жонка сцірае – а мы круг….
http://news.tut.by/society/444969.html