Кушникова М., Тогулев В.

ПЛАЧ ЗОЛОТЫХ ЗВОННИЦ

Церкви Кузбасса: страницы непарадной истории 1940-1960-х гг. в архивных документах

Глава двадцать первая

"ВНУТРЕННИЙ ВРАГ"

Кемеровская Никольская церковь

Где истоки тех событий, что потрясали паству кемеровской Никольской церкви в 1961 году? Как могло статься, что благочинный Костенов со своей "командой" наделал столько бед в приходах области и, прежде всего, в Никольском приходе, ибо его "резиденция" как благочинного была именно здесь. Была ли возможность своевременно, за несколько лет до названных событий, предвидеть их и, стало быть, действительно влиять на исход многих драм, которые переживала церковь в конце 1950-х - начале 1960-х гг.?

Альтернатива. Итак - истоки. Разбирая подшивки документов первых послевоенных лет, мы натолкнулись на ряд свидетельств, относящихся почти к самому основанию Никольского храма. Особенно удивили два свидетельства. Первое мы обнаружили в информационном отчете уполномоченного Узлова за первую половину 1945 г.

"Бывший настоятель Никольской церкви г. Кемерово Саракуз Семен, -писал Узлов 14 июня 1945 г., - заявил мне, что приехавший к нему вторым священником Якунин Иван - разложившаяся личность, и просил не регистрировать его. По сведениям, после скандала между ними, Якунин уехал обратно, отказавшись от регистрации".

Как видим, Якунин был не очень огорчен тем, что покинул Никольский приход, ибо отказался от регистрации. Значит, не дорожил этим местом.

Причем причины такого пренебрежения к вакантному месту нас пока не очень интересуют - быть может, виною всему именно скандал или личные качества какой-либо конфронтующей стороны. Важно иное - Якунин имел выбор и с легкостью отказывался от службы, предпочитая другое место. И это при том, что волна послевоенного открытия церквей только что началась и их в стране было еще совсем мало. Возможно, Якунин имел какие-либо предложения со стороны властей устроиться на "гражданскую" работу - благо, рабочих рук после войны не хватало.

Но - для чего мы привели пример с Иваном Якуниным и для чего начали свой очерк, акцентируя, что обычно священники дорожили своим местом, особенно в те поры, когда мест этих почти не было? Для того, чтобы подчеркнуть, что если в подсознании священника гнездится мысль об альтернативе, или возмещении, которое он получит на гражданской службе, отказавшись от церковной, если священник готов променять свое место в церкви на другое или отказаться от него, как это делает Якунин, то такой священник не может ощущать ответственности за преступления против сана. Ибо то, что считается преступлением против сана в церковном мире, в среде неверующих не будет, порою, считаться даже проступком. А "альтернатива" для священников, как правило, и заключалась только в том, чтобы перейти на гражданскую службу.

Но, опять же - для чего мы поминаем Якунина, "альтернативу" и "преступления против сана", ведь мы не знаем, совершал ли их Якунин?

А дело в том, что мы обнаружили еще один документ, очень схожий с процитированным выше, и касается он едва ли не самой зловещей фигуры в истории кемеровского благочиния, о которой мы писали уже не раз и которая была причастна к бедам не только Никольской кемеровской церкви, но и многих других. Как уже догадался читатель, речь идет о Прокопии Костенове.     

Шел 1948 год. Тот же уполномоченный Узлов направляет в Москву очередной информационный доклад за первое полугодие. В этом докладе мы находим весьма интересные для нашего повествования строки про о. Прокопия. По прочтении их в те поры ни у кого, наверное, и мысли не могло возникнуть, что написаны они о человеке, который через какой-нибудь десяток лет станет благочинным церквей Кемеровской области.

"Уволен за штат, - писал Узлов в этом отчете, - священник Костенов Прокопии Николаевич, рождения 1906 года, церковный стаж - с 1945 года, не сужден, образование - педтехникум и 3 курса Томского университета заочно. До 1945 года работал 18 лет преподавателем математики в педтехникуме гор. Прокопьевска. Уволен за штат, по сведениям, за развал церковного движения в селе Верхотомское Кемеровского района. Церковь посещает не более 5-10 старушек. При снятии с регистрации Костенов заявил, что он не особенно этим огорчен, так как найдет себе работу в любой школе. ...Дальнейшее существование этого прихода по его мнению вряд ли целесообразно".

Но верхотомский приход, несмотря на мнение Костенова, благополучно существовал еще долго после его снятия с должности священника - до тех самых пор, пока он не стал благочинным и не закрыл верхотомскую церковь. Потрясает другое - Костенов, так же как и немногим ранее Якунин, "не огорчен", как он пишет, своим фиаско и - в полной готовности для перехода на гражданские службы. Костенов, как и Якунин, готов чуть ли не отречься от сана - вернее сказать, на словах уже и отрекся, - и лишь какая-то чудовищная случайность спасла его церковнослужительскую карьеру.

Не будь этой случайности, и такого деятельного помощника светских властей в деле закрытия церквей, как Костенов, в 60-е годы не было бы в должности благочинного вовсе. И - кто знает - если бы в начале 60-х годов такие факты из биографии Костенова десятилетней давности, как его добровольное "полуотречение" от сана в 1948 г., были бы широко известны, история церквей, возможно, шла бы по наезженной колее, не испытывая тех зигзагов, которые случились во многом благодаря Костенову...

Зигзаги в биографии. Симпатии и антипатии, обнаружившись однажды, обычно остаются на всю жизнь. Более того - они частенько обусловливаются такими моментами в биографии человека, которые имели место задолго до знакомства с ним.

Мы помним, какую роль в "бунтах" среди паствы Никольской церкви г. Кемерова играл в начале 1960-х годов псаломщик Подкопаев, который особенно досаждал благочинному Костенову. Костенов в те поры писал Яровому просительные письма: снять Подкопаева с регистрации. Оно и понятно - отрадно, что среди церковно- и священнослужителей находились люди, которые не боялись выступать против политики благочинного, направленной против церкви и верующих. Так вот, удивительно, но в памятный 1948 г., когда Костенов был снят с регистрации по настоянию духовных властей за разложение верхотомского прихода, в биографии псаломщика Подкопаева, служившего тогда не в кемеровской Никольской церкви, а в ленинск-кузнецкой Покровской церкви, произошел такой же "загзаг", и Подкопаев тоже был снят с регистрации.

"Псаломщик Покровской церкви в г. Ленинске-Кузнецком Подкопаев Григорий, - сообщал об этом факте уполномоченный Узлов 12 июля 1948 г., -рождения 1907 года, церковником с 1929 года, образование низшее, сужден по ст. 58 пункт 10, - уволен архиепископом с запрещением богослужения за сокрытие троеженства без церковного венчания и блудное сожительство с хористкой церковного хора. Подкопаев снят мною с регистрации..."

Казалось бы, Костенов и Подкопаев - "братья по несчастью", испытавшие на себе гнев епископа, и враз ставшие перед выбором - где и кому служить. Однако выбор у них оказался диаметрально противоположным. Подкопаев, "исправившись", обзавелся семейством, и уроки, преподанные епископом, пошли ему на пользу. Костенов же, "отряхнувшись" после не очень продолжительной опалы, когда он служил в Прокопьевске диаконом, стал верой и правдой служить уполномоченным, наверное, обидевшись на духовные власти и таким образом мстя за испытанные унижения. Месть Костенова была чудовищной. Пробил его час и, облекшись в благочиннический сан, он стал закрывать церкви. Но на его пути почему-то встал именно Подкопаев, о чем мы писали в предыдущих очерках.

В отношениях Костенова к сослуживцам иногда происходили странности. Вот, например, псаломщик Никольской церкви г. Кемерова Дужик. Мы знаем его как человека, который писал доносительные послания уполномоченному Амброзюку, причем, что удивительно, на таковые послания получал ответы, написанные частным образом, чего в практике уполномоченных, насколько нам известно, никогда более не наблюдалось. Правда, мы знаем, что другому уполномоченному - Яровому писал доносы и Костенов. Но чтобы один доносчик доносил на другого - об этом нам еще не приходилось слышать, и лишь история Никольской церкви г. Кемерова знала один такой пример, который был отражен в письме Ярового в очень влиятельное учреждение, название коего сокращалось обычно до трехбуквенной аббревиатуры.

"Псаломщик Никольской церкви, - писал Яровой в это учреждение 15 февраля 1957 г., - Дужик Мефодий Демидович на приеме 11 февраля с. г. рассказал, что в январе в сторожку приходил второй священник Костенов Прокопий и в беседе с ним выражал недовольство политикой партии и правительства по отношению к церкви. Костенов говорил: "Советская власть не разрешает строить церкви, не создает условий, чтобы люди могли посещать церковь. Ходят молиться неграмотные старухи, ради которых и учиться не стоит, чтобы проводить службу. Мой отец священник, он рассказывал, что раньше ему приятно было служить службу, когда среди молящихся были люди, одетые в хорошие шубы с меховыми муфтами в руках. Нужно выступить перед верующими с проповедями против притеснений церкви Советским Правительством".

Итак, один доносчик доносит на другого. В этом письме более удивляет Костенов. Неужели посылая обстоятельные рапорты Яровому, Костенов одновременно занимался антиправительственной пропагандой? Или последнее им делалось для камуфляжа, чтобы его собратья не заподозрили в нем "шпиона"? И тогда Костенов в этом "камуфляжировании" настолько переусердствовал, что "закамуфляжировал" другого "камуфляжиста". Или - подозрительность Дужика была настолько развита, что он, учуяв заговор против власти, донес на ее верноподданного. Удивляет в этой истории и Яровой. Правда, он лишь приступил к своим обязанностям и Костенова мог еще не знать. Но Костенова прекрасно знали предыдущие уполномоченные, ибо он писал и им. Эти его письма хранились в делопроизводстве Ярового, и он не мог их не читать. Но тогда - почему он дает жалобе Дужика ход? Не потому ли, что с Дужиком он в доверительно-близких отношениях? Настолько доверительных, что Яровой тут же сообщает обо всем "куда надо"...

Письмо Дужика задало еще одну загадку. Быть может, мы преувеличиваем близость отношений Ярового и Костенова и "вредность" деятельности последнего для церкви, - кто знает, все ли письма Костенова Яровому были во вред храмам?

Перебрав массу писем Костенова уполномоченному, мы натолкнулись только на одно коротюсенькое письмо, которое можно было бы истолковать как заботу о храме. Письмо это потомки, несомненно, сочтут за большой архивный раритет, ибо подобного они не найдут нигде. Вот текст письма.

"В связи с тем, - пишет Костенов Яровому 5 сентября 1960 г., - что пожарный надзор Кировского района требует от руководства Никольской церкви немедленного сооружения на территории церковного двора водоема, я и церковный совет просим Вас оказать нам содействие об отмене этого требования, мотивируя тем, что церковь стоит почти на воде, а именно: в окружении трех колодцев, максимальное расстояние одного из них сто метров. Кроме того, церковь стоит на берегу Томи, спуск машинный, но которая находится на расстоянии 150 метров от церкви. Все это дает основание заявить о нецелесообразности этого сооружения. Не откажите в помощи".

Трудно сказать, было ли это письмо "во благо" - ведь отсутствие водоема при пожароопасное™ здания могло, в случае пожарной "стихии", привести к уничтожению церкви. Скорее всего, водоем был действительно не нужен, и Костенов тем самым освобождается от хлопот через содействие уполномоченного по сооружению этого водоема, который стал почему-то требоваться властям только на двадцатый год существования церкви. Впрочем, письмо подписано было не только Костеновым... Так что письмо как будто бы "во благо" и уже поэтому достойно быть занесенным в анналы Костенова. Остальные писания о. Прокопия - всегда церквам во вред; они - либо сведение счетов с кем-нибудь, либо просто прошения о себе, грешном.

Худо. Самое большое худо , которое совершил в своей жизни Костенов, - не закрытие церквей и не подготовка к таковому путем сокращения служб, а та не покидающая его жажда мести, которая и подвигала его, наверное, выдавать все секреты церковной жизни уполномоченному. Особенно ценилась информация, касающаяся епископа. Каково же было, надо представить, торжество Костенова, когда наступил самый драматический эпизод в жизни епископа Доната. В 1961 г. в Новосибирске состоялся суд по поводу убийства маленького хулигана - пионера Енина. Пионер Енин - достойная копия другого известного пионера, Павлика Морозова. Только пионера Енина убили не родители, а церковный сторож, поскольку у пионера наблюдались мелкоуголовные наклонности. Несмотря на очевидные аморально-аномальные черты, позволяющие сделать вывод, что рано или поздно пионер Енин "плохо кончит", страдательной стороной на суде выступила церковь. Дело дошло даже до центральных газет, которые тут же опубликовали ряд визгливых статеек, не говоря уже о газете "Советская Сибирь".

Прокопий Костенов, конечно же, согласился информировать Ярового о судебном процессе и присылать ему газетные вырезки.

"Григорий Митрофанович! - писал Костенов Яровому 2 июня 1961 г. - Я был уверен, что верующий Подл и паев мне принесет "Советскую Сибирь" с новой статьей об убийстве пионера Енина, а он принес "Правду", из которой ему стало известно об этой трагедии. Я уверен, что Вы с этой заметкой знакомы. Не смею отказать. Посылаю. Извините за ошибку".  

Вскоре после убийства пионера Енина епископа сняли с должности. Этим моментом воспользовались враги церкви и поставили перед новым епископом, почти сразу же, вопрос о закрытии двух церквей области -ленинской и верхотомской. Костенова же в эти дни буквально распирало от переполняющей его информации. В ход шли сплетни не только о епископе, но и о патриархе. С каким злорадством, наверное, Костенов писал Яровому 23 июня 1961 г. такие строки:

"Товарищ Яровой! Мною установлено, что священник Василевич в Прокопьевске отчитывал. Конкретно подтверждают: больная Мария. Она известна всем верующим, и монашка Дикова. В Сталинске мне священник Лопатка сообщил, что он только что приехал из Новосибирска. Идет суд. Вызван Донат. На суде одна гражданка плюнула прямо в лицо Донату. Говоря: "Ты убил пионера". Борис Запольский слышал от священника Николая Шетнева, что в Москве прямо в соборе некий гражданин ударил патриарха и сказал: "Это тебе за то, что ты закрываешь церкви!"

Удивительно, но Костенов почему-то не задумывался, что может наступить день, когда его постигнет та же участь, что и патриарха, и какой-нибудь ретивый гражданин попросту, что называется, съездит по уху Костенову за пособничество в закрытии церквей области. Таскали же верующие кемеровской Никольской церкви старосту Москвитина за бороду - и все за ту же вину и "грешки".

"Грешки". Каких только поручений уполномоченного не выполнял Костенов! Поручения стали еще более ответственными и сложными, когда Костенова назначили благочинным церквей Кемеровской области в 1961 году. Одно поручение отличалось особенной сложностью. К Яровому стали поступать сведения, что некоторые жители Кемеровской области посылают в Почаевскую Лавру денежные переводы и посылки. Естественно, большим плюсом в его работе посчитали бы, если жертвователи от своих "даяний" отказались бы и перестали их посылать в Лавру. К кому обращается за помощью Яровой? К Костенову: убедить верующих, чтобы не помогали Лавре деньгами.

Что же делает Костенов? Разъезжает по городам Кузбасса и выискивает людей, которые посылали деньги, и проводит с ними беседы.

Для этой цели Костенов организует специальный вояж в сентябре 1961 г. Сначала он отправился в Ленинск-Кузнецкий. Побывал в доме А. И. Глазковой и выяснил, что в Почаевской Лавре сама она не была, а только послала туда перевод 2000 рублей. Костенову удалось лишь выяснить, что она это делала по личной инициативе, причем об этом ничего никому не рассказывала. Потом Костенов отправился разыскивать некую гражданку Кильмарину - сведения о ней, как и о всех жертвователях, дал ему Яровой. Костенов проверил ее местожительство в адресном столе, но там она не значилась.

Следующим городом был Прокопьевск. Здесь Костенову удалось выяснить, что гражданка А. Ф. Гаможина, пенсионерка, направила посылку в Почаевскую Лавру: 8 кг сахару и 6 кг печенья, а гражданка В. И. Соболева послала 200 рублей и посылку - 8 метров самотканой дорожки. Причем Костенов в ответном послании Яровому выразил недовольство тем, что Яровой исказил, очевидно, пользуясь словесным и далеко не точным источником, фамилию гражданки Соболевой, назвав ее ошибочно Собаевой. Больше никакого "улова" в Прокопьевске у Костенова не было, если не считать гражданку Федосову, которая перевела 100 рублей в Почаевскую Лавру и имя которой Яровой опять-таки исказил, поставив Костенова в неловкое положение. Не Федосеева, поправил Костенов Ярового, - а Федосова!

Потом Костенов побывал в Сталинске. Тут его деятельным помощником был некий товарищ Рачков. Адреса тех, кто посылал деньги в Лавру, сообщал ему служащий некоего учреждения (в чине майора) по фамилии Сащенко. Костенов и Рачков безрезультатно искали в Сталинске гражданку Е. К. Слабодную, долго петляли по улицам, обращались даже в милицию, но в этом году, как на грех, в Сталинске меняли названия улиц, и ничего у Костенова с Рачковым не получилось. Правда, некоторый "реванш" за неудачи им предоставила встреча с гражданкой В. С. Тороповой. Они-таки разыскали ее и разузнали, что в церковь она не ходит, что живет "в ужасной бедности", что муж у нее погиб на фронте и что она "возит тару из магазинов". Но никаких переводов в Почаевскую Лавру, как оказалось, не делала, так что Яровой воспользовался информацией, что называется, неточной. Не везло Костенову в Сталинске!

Не повезло и в селе Атаманово. Тот же Сащенко сообщил Рачкову, что гражданка этого села Шепилова отправляла переводы в Лавру. Но никакая Шепилова в селе Атаманово не значилась, а была лишь гражданка Шатилова, атеистка, так что обратился к ней Костенов напрасно. Тогда Костенов и диакон Вылекжанин (об этом деятельном помощнике Костенова мы забыли упомянуть!), воспользовавшись данными сельсовета, пошли к гражданке Шатиловой, полагая, что Сащенко так исковеркал фамилию, что без проверки всевозможных слуховых транскрипций до "глубины вопроса" не докопаться. Но обнаружить Шатилову в селе почему-то не удалось.

Совершив этот вояж, Костенов напишет Яровому письмо-отчет о поездке, которым мы и воспользовались. "Работа" была проделана, похоже, колоссальная - Костенову пришлось исколесить всю область, но с нулевым результатом. Однако сам факт услужливости Костенова для уполномоченного был важен. Благочинный Костенов по своей воле выполнил задание, которое возлагалось на Ярового, избавив последнего от излишних хлопот, связанных с поездками. Казалось бы, такие услуги не забываются...

Конец карьеры Костенова. В конце 1963 г., однако, над Костеновым сгущаются тучи. Его давний враг Бирюкова, работавшая в Кировском райфинотделе г. Кемерова, развила непомерную, по его мнению, деятельность, которая могла привести к смещению благочинного с должности. Дело дошло до того, что Костенову пришлось оправдываться, сочиняя Длинные письма.

Так, 20 декабря 1963 г. он написал в некую загадочную инстанцию столь же загадочному "майору" письмо, в котором жаловался на Бирюкову.

"Товарищ майор! - писал Костенов. - Может быть, мне в данном случае не положено рассуждать, но меня заинтересовало положение Дрыгина. Беседуя с ним, он мне сказал: "Меня, как видно, скоро райисполком снимет с работы. Бирюкова терпеть меня не может. Она добивается моего увольнения". Я спросил Дрыгина: "В чем дело? В чем тебя обвиняют?" Дрыгин: "Я сам не знаю". Как у тебя дела со Сретенским? Хорошо. С Москвитиным? Мы с ним сошлись и сейчас работаем мирно. Не подумайте, товарищ майор, что я хочу защищать Дрыгина, конечно, нет. Я заговорил об этом потому, что у Бирюковой, я знаю, есть большая слабость к раздуванию фактов. Все мы знаем, что Дрыгин на церковной работе приложил руку к церковной казне. Нечего говорить - он жуликоват. А кто в церкви не жулик? Я лично считаю: начиная с попа и кончая сторожем - жулики. Каждый старается потянуть, что близко лежит. По теории Бирюковой выходит, что одни в церкви жулики, а другие нет".

Костенов, как видим, начинает издалека, он не говорит пока об атаке Бирюковой на него самого, а касается только Дрыгина. Дрыгин, де, в прекрасных отношениях с Москвитиным - т.е. с тем товарищем, которого верующие в памятном бунте 1961 г. таскали за бороду за пособничество в закрытии церквей. Еще он, Дрыгин, хорош со Сретенским - доносы Сретенского уполномоченному Яровому, который давал Сретенскому тоже своеобразные задания, мы читали. Де, как можно Дрыгина подвергать обструкции, если тот - такой полезный "товарищ" и водит дружбу с "друзьями государства"? Каждая фраза в письме Костенова буквально ошеломляет. О том, что все в церкви жулики, обескураживает. Как может благочинный писать такое не в шутку? Однако Костенов - не шутит.

"Меня она, - пишет Костенов о Бирюковой, - считает классическим жуликом, а я Вам, товарищ майор, как на духу скажу, что я и одной тысячной доли не взял из фонда церковных богатств по сравнению с тем, что взяли Лукин, Соболев, Малофейчик и им подобные. А ведь я у Бирюковой только один из священников и числюсь как жулик. Она даже писала Донату в епархию о том, что я жулик. Мне приписывалось, что я скрываю от райфо истинный валовый доход, а также как Лукин (он работал в Никольской), Соболев, Малофейчик и др. якобы не скрывали, а показывали фактические доходы. А если проверить, то ни один из священников по Союзу никогда не показывал истинных сумм. Вот пример подхода ко мне со стороны Бирюковой".

Если Костенова сняли бы за финансовые нарушения, то выразить благодарность за это нужно было бы работнице райфо Бирюковой. Хотя, воздавая Костенову по заслугам, снять с работы его нужно было бы по совсем иной статье - за разложение приходов и почти ничем не прикрытую борьбу против церкви. Бирюкова, сама того не подозревая, оказалась орущем судьбы и возмездия для Костенова - лучшего "друга государства" его агента в церкви. Она следила буквально за каждым шагом Костенова как бы задавшись целью вывести его на чистую воду. Костенов же винил ее в волоките и несправедливых придирках, и еще - в нарушении ленинских принципов хозяйствования.

"13 сентября, - писал Костенов, - я прекратил службу в церкви, а 14 подал в райфо декларацию по налогу, и только 14 октября со мной был произведен расчет. Почему целый месяц мариновали? Как потом выяснилось, Кировский райфо через горфо и райфо других городов области, где есть церкви, наводил справки, не тянул ли я, как благочинный, по церквам больших денег, но, к разочарованию Бирюковой, я ограблением церквей не занимался. А через полгода Бирюкова совместно с Тимоходцевым применили фиктивный акт, историю которого Вы знаете. Мне пришлось много пережить морально и материально. У формалиста, бюрократа получается, как говорил В.И. Ленин, нечто формально правильное, а по сути издевательство. На основании вышеизложенного я хочу сказать, товарищ майор, что Бирюкова страдает слабостью к инсинуациям по отношению к некоторым работникам церкви, а это наталкивает на мысль, что по отношению к Дрыгину может быть задумано нечто фиктивно-предосудительное".

Далее, после ссылок на В.И. Ленина, Костенов пишет и вовсе странные вещи. В церкви возник скандал, в котором центральной фигурой была бухгалтерша Евдокия. Она открыто говорила, что она "представительница компартии" в церкви, чему удивляться, собственно, не приходится, если учесть, что в Никольской церкви половина служащих, если не все, во время Костенова были людьми не случайными, а испытанными в их отношении к государству и уполномоченному Яровому. Сретенский, Москвитин, Дрыгин - это одна "команда", под стать Костенову, и мы приводили уже на этот счет документальные доказательства. Особняком держалась Евдокия, которая рекомендовалась коммунисткой, - и Бирюкова ее поддерживала, как бы подтверждая это.

"Насколько мне известно, - писал Костенов о Дрыгине, - у него обострились отношения с бухгалтером церкви Евдокией, которая, по оплошности, уходя в отпуск, оставила в столе в выдвижном ящике презервативы, их обнаружили Сретенский и Дрыгин. Акт с вещественным доказательством, кажется, у товарища Ярового. Как я понял, Бирюкова встала на защиту Евдокии. Если Бирюкова активно защищает Евдокию, то это плохо. Она компрометирует райфо, т. е. Евдокия, тем, что она открыто афиширует себя представителем компартии по развалу религии. Кому нужна эта болтовня? Даже одно то, что она болтает, говорит за то, что она никогда не развалит религию. Да это неумно, вредно и ненужно. Хотя Бирюкова сама воинственно настроена против религии, - конечно, это хорошо, - но у ней плохие методы борьбы с ней. Она лично сама мне говорила: "Была бы я на месте Ярового, я бы давно по церквам дров наломала". Такой метод нельзя назвать воинствующим атеизмом".

Костенов продолжает нас удивлять и с каждой строчкой все более и более раскрывается. Итак, он считает делом "хорошим", что Бирюкова "воинственно настроена против религии", - но ведь это "откровения" со стороны благочинного. Итак, благочинный Костенов учит Бирюкову, как воевать с религией и толкует о "плохих" и "хороших" методах борьбы. Более того - прямо заявляете политической незрелости Бирюковой, рассуждая, как коммунист. Дочитаем письмо Костенова до конца и поразимся странной "ошибке истории", поставившей Костенова на место благочинного.

"У Дрыгина, - продолжает Костенов, - в данный момент исключена всякая возможность совершать большое хищение церковной казны. Это объясняется тем, что сам по себе церковный аппарат по своему составу разнохарактерный. Сретенский, Москвитин и Дрыгин - люди разного поведения, вкусов и т. п. В силу чего они не доверяют друг другу, а поэтому вполне естественно, что у них будет взаимоконтроль, т. е. каждый из них будет бояться совершать хищение. Такое сочетание людей Кировскому райфо надо приветствовать, которые никогда не вступят в сговор в части хищения, а каждый в отдельности лишен этой возможности, за исключением каких-нибудь мизерных сумм. Бирюкову считают хорошим финансовым работником - не спорю, но она политически незрелый человек. Может быть, Дрыгину приписывается что-нибудь более серьезное, тогда, безусловно, дело другое".

"Оскорбитель" Иванов. Итак, Костенов характеризует кадры своей церкви как недружные. Все следят друг за другом, за каждым шагом сослуживца. И такой подбор кадров Костенов считает удачным и счастливым, т. е. вполне устраивающим Кировское райфо и Бирюкову, уполномоченного и другие советские органы. Бухгалтер церкви тоже хороша: рекомендуется коммунисткой, - что же может быть лучше? Жаль только, что не знакома с конспиративными навыками и заявляет о своих коммунистических идеалах открыто.

Но вот Костенов уходит из церкви. На смену ему приходит священник Иванов - это тот Иванов, которого Костенов очень выделял и рекомендовал уполномоченному Яровому как человека, с большой охотой помогавшего закрытию верхотомского храма и принимавшего столь значительное участие в переносе верхотомского имущества из Верхотомки в Кемерово, тогда как другие служители церкви, например, псаломщик Подкопаев, от такого участия решительно отказались.

Со священником Ивановым мы познакомились поближе, изучив одно письмо, направленное бухгалтером церкви Е. В. Гулевич сразу в пять инстанций: секретарю райисполкома, уполномоченному Яровому, епископу Павлу, на радио и в газету "Кузбасс". Написано оно было 10 ноября 1964 г., т.е. в поры, когда Иванов был едва ли не самой видной фигурой в церкви. Вспомним: Иванову предстояло занять то же место, какое долголетне принадлежало Костенову. Читаем мы это письмо со специальной целью выяснить - а много ли изменилось в Никольской церкви с момента ухода со службы благочинного Костенова?

"Довожу до Вашего сведения, - писала Гулевич, - о поведении священника Иванова М.В. с супругой на работе, т.к. дальше работать невозможно, и прошу Вашего содействия предупредить Иванова о его скверном поведении среди работников. Иванов морально разложившийся человек, занимается, выражаясь грубо, изнасилованием женщин - работников церкви. Не скрывая, приведу пример о себе: летом прошлого года священник Иванов нагло, после праздника Пасхи, ходил целый месяц в контору и со мной "христосовался", мне не хотелось его огорчать в начале, но потом мне это "христосование" надоело и я его в присутствии всех сотрудников конторы предупредила, что я же не любовница и не девица, чтоб целоваться по 5-10 раз в день. Мое предупреждение не пошло Иванову впрок и он, этот "святой отец", набравшись еще большей наглости, решил, выбрав удобный момент, повалить меня на землю, обнажившись до колен и просить - "Евдокия Васильевна, выручи меня". Конечно, этот "святой отец" получил отпор".

Евдокия Гулевич - это та самая Евдокия, которую упоминает Костенов в последнем процитированном нами письме и которую он называет чуть ли не коммунисткой, приводя при этом историю с "вещественными доказательствами", найденными в столе Гулевич во время ее отпуска и присланные уполномоченному Яровому. Костенов считал Евдокию едва ли не лучшей подругой Бирюковой - представительницы райфо. Письмо Гулевич, понятное дело, мы приводим здесь не для того, чтобы принять сторону какой-либо из конфронтующих сторон, - хотя Гулевич именно этого и желает от редакций и работников исполкомов, - а повинуемся лишь принципу Цитировать все. Что поделаешь, о персоне Иванова на сегодняшний день нам известно лишь по истории его деятельной помощи в закрытии верхотомского храма, да еще - вот по этому письму Гулевич. Почему? Быть может, по тому несчастливому обстоятельству, что бумаги из фонда уполномоченного в кемеровском областном архиве "обрываются" серединой 60-х годов, т. е. именно тем временем, когда Иванов, что называется, на взлете, и, таким образом, большая часть документов о его деятельности пока еще недоступна исследователям. Поэтому мы вынуждены ограничиваться лишь тем, что имеем, а потому наберемся терпения и дочитаем письмо Гулевич до конца - между прочим, и с тою еще целью, чтобы представить себе стиль изложения и способ мышления дамы, которая открыто афишировала себя, со слов Костенова, "представительницей компартии" в церкви. Как видим, "представительница компартии" предлагала иногда свои услуги священникам, но делала это неохотно, через раз, а то и вовсе отказывала, как и требовал Устав КПСС.

"После такой неудачи, - продолжает Гулевич, - Иванов начал подрабатывать почву, чтобы убрали меня с работы, ибо боится, собирает группы "верующих" - и ведет обо мне среди них нелестные разговоры, незаслуженно наносит оскорбления, что я якобы пьяница, потаскуха, приписал мне интимную связь с бывшим в то время казначеем Рудасевым - мужчине 52 года, инвалид на одной ноге - возможно ли это? ...Иванов со своей женой Анной Алексеевной подговаривает несколько старух и указанных выше "верующих", нахально лжет им, что вот, мол, Дрыгин таскается с бухгалтером, ходят по ресторанам, пьют, ей Дрыгин покупает туфли, польта и т.д., а матушка Иванова пустила такой слух: "Гулевич от Дрыгина аборт сделала", о чем доложили даже прокурору т. Белянину Ю.А. Спрашивается - на каком основании Иванов с женой и "верующими" наносят мне оскорбления?"

Вряд ли нашлась такая деталь интимной жизни Гулевич, которая не стала известна тут же редакциям газет. Если ее недоброжелатели информировали о подобных деталях прокурора, то она - сразу пять областных инстанций, причем тут же попросила расправиться со своими обидчиками, которые разносили о ней слухи, как будто не чувствуя за собой главной ответственности за афиширование своих же связей - ведь не кто иной, как она сама поставила всю "контору" в известность о своей связи с Ивановым, а теперь ставит в известность и редакции. Впрочем, чему удивляться? Ведь коммунистическая мораль учит не лгать и говорить все открыто и честно, и разве "представительница компартии в церкви" не чтит именно такую мораль, хотя и весьма своеобразно. Она режет правду-матку не только о священнике Иванове, но и о себе самой, причем - в глаза каждому, и даже со страниц газет и в радиоэфире.

"Я считаю, - пишет Гулевич, - что нанесенные мне оскорбления в виде разговоров, писем, анонимок - незаконные. Имеют ли эти люди право ослаблять честную в быту мать пятерых детей, имеющую прекрасную семью   и мужа? ...Иванов себя считает умным "святым отцом", но ведь это все кулисы, маскировка, а по существу он разложившийся человек в быту. Он может изнасиловать любую женщину в любом возрасте, попавшуюся в удобном месте. Вот пример. Жены Иванова не было дома, он приглашает к себе домой техничку церкви т. Углинскую В.С, валит ее на диван, Искусал и просит ее с ним сожительствовать. Углинская взмолилась: "Что Вы, отец Михаил, да я же старше Вас, ведь это грех". Он: "Ну, мы утаим от матушки, а от Бога не утаишь", - Иванов же ей отвечает: "Ничего, Верочка, мы с тобой покаемся перед Богом, он нам простит".

Как видим, нашлась еще одна женщина при церкви, которая совершенно открыто заявила верующим, что ее хотели изнасиловать. Наверное, если бы ей предоставили трибуну, она и с трибуны бы прилюдно рассказала во всех подробностях о своих отношениях со священником. Ведь рассказала же она обо всем бухгалтерше Гулевич! Как выяснилось, на этот же предмет делилась с бухгалтершей и другая женщина - некая Захарова. Опять-таки - со всеми подробностями. Гулевич, ничего не скрывая, сообщает на радио свои и чужие секреты: мораль-то у нас одна, коммунистическая, чего скрывать?

"Когда Углинская, - пишет Гулевич, - стала говорить о том, что она уже 14 лет не имеет ничего с мужем ввиду его болезни, а теперь может от Иванова забеременеть, то он сказал ей: "Устроим так, что не забеременеешь" и скоро вручил ей в пономарке (помещение, примыкающее к алтарю) несколько пачек презервативов, сказав при этом: "Вот будем этими штучками пользоваться, и ты не забеременеешь". Углинская отказалась от сожительства и рассказала своим работникам, что Иванов также на нее устраивает гонение и оскорбление. Жена Иванова (матушка называется), встречая Углинскую, обзывает ее проституткой, потаскухой, даже 8 ноября сего года в присутствии 15-летней дочери Углинской. ...Иванов дошел до крайней наглости, - работница церкви т. Захарова в возрасте 62 лет прислужничала в доме Иванова в отсутствие его жены, он же, пройдя как-то домой с продуктами часов в 10-11 вечера, выпивши хмельного, велел Захаровой постелить ему постель..."

Как видим, Захарова тоже рассказала обо всем в подробностях - и как Иванов валил ее на постель, и что при этом говорил, в общем - на подробности Захарова не скупилась, а Гулевич все это внимательно запоминала - сравнивала свой опыт с чужим. Но на Гулевич, конечно, ложилась ответственность особая - ведь она "представительница компартии": пишет же она, что "даже 8 ноября" жена Иванова кого-то там назвала не очень вежливо. Но почему - "даже"? Не потому ли, что 8 ноября - праздник "Великой Революции", и это отнюдь Гулевич не безразлично? А поскольку партия все должна знать - Гулевич исправно все запоминает: "Захарова пошла в спальню, начала стелить, ни о чем не подозревая, а Иванов подошел потихоньку сзади, повалил Захарову на койку и начал ее целовать, щипать и срывать с нее трусы. Когда Захарова закричала, чтоб за стенкой услышал второй батюшка, то Иванов начал затыкать ей платком рот. Захаровой каким-то образом удалось вырваться и убежать к себе домой. Дня через 3-4 у Иванова, видимо, пробила совесть, он пошел к Захаровой на квартиру, упал перед ней и со слезами просил прощения, уповая на то, что "я был пьян" и убедительно просил не рассказывать никому о случившемся. Захарова, религиозный человек, простила Иванову. Иванов, будучи 5 мая с.г. у казначея Дрыгина на именинах, также вел себя неприлично с сестрой казначея. Он, уведя ее в сенцы, пытался путем поцелуев добиться любви, а когда это заметила жена Иванова, которая тоже была в гостях, быстро забрала мужа и ушли домой, где устроила мужу скандал, да такой, что слышно было соседу".

Итак, Захарова "все простила" Иванову, но, простив, все всем рассказала. Почему простила? Потому что - религиозный человек, говорит Гулевич. Но она, Гулевич, человек бескомпромиссный. Она ничего не простила Иванову. Потому что - "представительница компартии"...

О, несчастная Никольская церковь! В твоей истории были замечательные страницы. Проповеди священника Василевича, как мы помним, вызывали слезы на глазах у верующих. Среди паствы было много добрых сердец, которые в трудную минуту ожесточились на врагов церкви и устраивали даже маленькие "бунты", которые, тем не менее, с трудом приходилось усмирять с милицией. Но к середине 60-х годов, по-видимому, разлагательная работа уполномоченного и благочинного Костенова, длившаяся годами, дала свои неутешительные всходы: в образе правопреемника благочинного Костенова мы видим человека, который дискредитирует церковь, быть может, еще сильнее, чем Костенов. Естественно, к глубокому удовлетворению уполномоченных и прочих "органов", которые не стесняясь (как, например, председатель райисполкома Александров) объявляли своей целью дискредитацию приходов и их разложение. Церковь переживала тяжелые дни...