ГУЛЕВИЧИ – СПЕШИТЕ ЖИТЬ!

Писать о Гулевичах, наверное, не сложно. Свои следы в истории оставило достаточное число представителей этой фамилии, чтобы можно было из их поступков и деяний черпать творческое вдохновение. Да и малочисленным род Гулевичей никак не назовёшь. Вероятно, единственным континентом, где «наши» не живут на постоянной основе – это Антарктида.

У Аристотеля есть понятие энтелехии – внутренней силы, ведущей объект прямо к цели. Так из семени прорастает дерево, и в этом – энтелехийность процесса. Брошенный камень попадает в цель – и в этом тоже энтелехийность процесса. А душа – это энтелехийная сила тела, которое приобретает, вслед за физическим, ещё и духовное измерение. Единой и всеобщей души у Гулевичей нет. Мы все разные: с разными убеждениями, разным мировоззрением, разными симпатиями и антипатиями. Пословица «Где родился, там и пригодился» к Гулевичам относится меньше всего. Слишком многие Гулевичи искали счастья (и, порой, находили его) совсем не в тех местах, откуда они родом. Поэтому в пропорциональном отношении Гулевичи не менее рассеянный народ, чем тот народ, в отношении которого употребляется это прилагательное (евреи). Австралия и Канада, Франция и Польша, Россия и Литва, Украина и Белоруссия, Германия и США – везде можно встретить хотя бы одного Гулевича как необходимый минимум нашего представительства в разных странах. Видимо, местом приложения энтелехийности Гулевичей является весь мир.  Имея общего первопредка, Гулевичи  думают и говорят на разных языках, придерживаются разных религиозных предписаний, считают для себя незыблемыми разные идеи и исповедуют разный патриотизм. И только принадлежность к роду Гулевичей превратилась в надэтнический фактор, своего рода семейственную идеологию, помогающую нам всем держаться вместе.

Тем не менее, все (или почти все) Гулевичи помнят о своём польском происхождении. Кто-то знал о нём с самого детства, кто-то (как я) узнал о своих польских корнях лишь на третьем десятке жизни, не в том суть. Главное – беречь память о своих предках, освящённую пылью веков, и передавать её потомкам. А рассказать каждой семье Гулевичей есть что. В этом я уверен.

Мой дед Виктор Фёдорович Гулевич родился в Сибири, куда переселилась из Белоруссии ещё семья его деда и семья родителей его будущей супруги Марии Гулевич во время столыпинских реформ. Считали себя поляками, но к тому времени, вероятно,  уже были православными. Граф Муравьёв-Апостол говорил, что православные поляки -  ещё больше русские, чем сами русские. Немалая доля правды в этом есть. Но, будучи православными и служа верой и правдой Российской империи (оба прадеда вернулись с фронтов Первой мировой с Георгиевскими крестами), мои Гулевичи помнили о своём польском происхождении. Один из них – Фёдор (отец деда по отцовской линии) – обладал недюжинной физической силой. Мог, пожалев уже уставшего коня, сам запрячься в гружёные сани, и затащить их во двор. В лихолетье Гражданской войны, когда шёл брат на брата и конфликтовал каждый с каждым, с прадедом никто в рукопашную схлестнуться не решался. Его недруги стреляли в него несколько раз из винтовки. Из засады, так безопаснее. Но промахивались, и прадед жил дальше. Однажды, мучаясь болями в желудке в местной больнице, он в отчаянии согнул железную панцирную кровать в дугу. Эти боли и свели его в могилу в конце 1930-х в возрасте то ли 45, то ли 47 лет.

К сожалению, повторить его силовые рекорды нам, его прямым потомкам, не под силу. Сын прадеда Виктор (мой дед) конституцией пошёл больше в свою мать, чем в отца. Был невысок, несколько щупл, но характер имел бойцовский. Практически в самом начале Великой Отечественной войны (я предпочитаю это название и питаю антипатию к навязчивым попыткам заменить его идеологически «размазанным» словосочетанием «Вторая мировая» ко всему периоду боевых действий с 1941 по 1945) деда призвали в армию. При записи назвался поляком. По случайности один из офицеров оказался то ли поляком, то ли просто знал польский язык. Он-то и предложил деду поговорить по-польски. Польского языка поляк Виктор Гулевич уже не знал (хотя ещё мать его по-польски говорила хорошо), ибо не был не то что в Польше, но даже близко к Белоруссии, родовому гнезду Гулевичей никогда не подъезжал. «Какой же ты тогда поляк?», - сказал офицер, и деда записали русским.

Но фронтовые версты деда-пехотинца пролегли, по иронии судьбы, аккурат через Белоруссию и Польшу. Были кровавые сражения, изнурительные марш-броски, гибель друзей и ранения. Как воспоминание о боях в Польше - возвращение к своим в полном одиночестве после внезапного нападения немцев, которые перебили всех, кто вышел в ту ночь с дедом вместе на боевое задание, и долгого сидения в подбитом танке, когда вокруг рыскали гитлеровцы в поисках еды и женщин.

Потом были тяжёлые боевые будни, пока полк не дошёл до Берлина, и где деду довелось участвовать в штурме Рейхстага. Тяжёлое ранение ноги помешало ему расписаться на его стенах. Дед был срочно эвакуирован самолётом в Москву. Горечь от того, что дойти до Рейхстага так и не удалось, хотя он был в пределах видимости, мучила деда потом всю жизнь.

Сегодня истеричные визги официальной Варшавы о том, что советский солдат – не освободитель, а оккупант, вызывают во мне только возмущение. Тогда и десятки тысяч советских поляков, воевавших в рядах Красной Армии (таких, как Виктор Гулевич) – пособники оккупантов. Анджей Валицкий, знаменитый польский учёный-советолог, с горечью предостерегал соплеменников от бездумной русофобии: «Для нас главным преступлением Второй мировой остаётся Катынь, а не убийство фашистами миллионов поляков!». Но бездумная масса к голосу учёных не прислушивается. «Во все времена мудрецы говорили людям, как надо поступать. И во все времена люди поступали прямо противоположным образом», - говорил Вольтер и был тысячу раз прав.

Но вернёмся к моему деду. Раненая нога долго о себе напоминала уже после войны. Тяжёлая работа трактористом, колхозные будни. Трактор был огромный, и, при нажатии на педаль раненой ногой, рана постоянно вскрывалась и кровоточила. Но работал дед исправно, за что его и хотели наградить какой-то медалью. Но между председателем и дедом произошёл конфликт (сказался буйный нрав Гулевичей). Председателю пришлось спасаться бегством на служебной машине, т.к. сзади его преследовал дед с твёрдым предметом в руках. Понятно, что после этого о награждении не могло быть и речи.

Но окружающие деда уважали. Местные власти почти до самой его смерти приглашали на праздники Победы, награждали орденами и медалями, дарили подарки.  Умер он совсем недавно, несколько месяцев назад.

История семьи моей бабушки, Марии Павловны Гулевич, не менее драматическая и интересная, но о ней я не знаю много. Её отец пришёл с Первой мировой с Георгиевским крестом на груди (о чём я уже писал). Во время Гражданской войны её братья ушли к красным партизанам и только один -  Тимофей - присоединился к белым. Однажды он пришёл домой после долгих боёв в далёкой стороне. Дома оказался один из его братьев – красноармеец. Мать подала на стол для обоих. Братья ели молча, зыркая друг на друга исподлобья. Поев, каждый ушёл к своим. Один – к белым, другой – к красным. 

Потом в деревню зашли колчаковцы. Отца бабушки высекли шомполами. От этого он и умер. Досталось шомполов и родне Гулевичей из Ключинских, в т.ч. женщинам. Некоторые из них находились при смерти, но выдюжили.

Поэтому фильм «Адмирал» с К. Хабенским в главной роли Колчака смотрю с двоякими чувствами. Нельзя так бросаться из крайности в крайность (Колчак в советское время – негодяй и подлец, в постсоветское время – герой и рыцарь). Правда где-то посередине. К тому же, о нелёгком житье с колчаковцами поведали и другие мои сибирские родственники, не Гулевичи. Не знаю, был ли Колчак негодяем, но безупречным рыцарем не был точно. И если посмотреть на Белое движение с точки зрения геополитики, то союз с Парижем и Лондоном против большевиков был просто либо преступной недальновидностью, либо откровенным отчаянием, когда готовы дружить даже с извечными врагами России ради сиюминутной выгоды. Поэтому Николай Савицкий, российский геополитик, евразиец по убеждениям и белогвардейский офицер, узнав о том, что беляки зовут на помощь англичан и французов, заранее предрёк поражение Белого движения, ибо геополитическая логика была на стороне красных. 

Об одном жалею. Что слишком поздно занялся поисками своих корней (на то были объективные причины). Старики уже умерли, а те, кто моложе,  многое из рассказов отцов и дедов уже позабывали. Поэтому нам, Гулевичам, нужно спешить, чтобы собрать максимум информации о своих предках. Время – не только деньги. Время – это ещё и история.

Владислав Гулевич.

Фото с сайта.