М.С.Гулевич в письмах А.И.
Герцена АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ
МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ им. А. М. ГОРЬКОГО А. И. ГЕРЦЕН СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В
ТРИДЦАТИ ТОМАХ ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА 1963 С. ТХОРЖЕВСКОМУ 21 (9) сентября Четверг. Montreux. Hôtel du Pont. Любезный Тхоржевский, пишу к вам как к наибыстрейшему распорядителю.
Главное — Лугинин, его телеграмма меня сбила. Он будет ждать до пятницы —
а я, уверенный, что он приедет в середу, ждал его на железной дороге.
Телеграмму же принесли в H<ôte>l
Montreux, где меня не было. Меня там ограбили. Вчера и третьёводня
у меня был страшный катар. Нат<алья> Ал<ексеевна> хотела ехать
сегодня в Вевей за покупками, но я предложил ехать завтра — а потому,
может, сам поеду с вечера и пробуду всю пятницу — в Hôtel des rois (или des trois rois — близь
железной дороги) — а в субботу приеду в
Женеву. Если Лугинину нужно меня видеть — он может ехать в Париж через Вевей —
Берн или подождать меня в Женеве, куда приеду в 6 часов, т. е.
к обеду. На телеграмме Лугинина не было адреса. Вероятно, главное дело пойдет
опять о Людмиловне. Хорошо, если б он покончил дело с Гул<евичем> помимо меня. А слышал ли он историю Гижицкого?
Я, впрочем, вообще не знаю, какие дела могли остановить Луг<инина> в
Женеве, — процесса у него нет, часов не покупает, форель не ловит. А что вы все сделали над разбойником Стув<енелем>? Об этом я жду
рапорт. Отдал ли Касат<кин> (в мой счет 200 фр.) Чернецкому? И сколько думает
он взять акций типографии и наделать добрых акций, получив суммы с
Черкес<ова>? Я один говорил постоянно, что он — шалопай, но не
вор... Ну как же фирст Долгорук<ов> после проделки Элпидина? Вероятно, писать будет поздно, но в случае крайности телеграфируйте
в Вевей — Hôtel
des trois rois (или des
rois). Что за дрянь Лессер — это невообразимо. Здесь у
него есть лавчонка, русские ищут «Кол<окол>», и он не дает и не
посылает своему комп<аньону>. Я готов послать сюда через
Нат<алью> Ал<ексеевну> по 5 экз<емпляров>
«Колок<ола>» с того №, где ответ «Инвалиду» — «Camicia Rossa», «Молокан»,
«Христиан» и если что есть в типографии. Можно просто адресовать: Мme N. Ogareff.
Aux soins de Mme Pilet,
Montreux. Прощайте. Огареву покажите письмо, я ему не пишу — нового
ничего нет. Вероятно, это письмо придет к вам завтра в 8 утра. Вчера я писал
Огар<еву> из кафе. Камины! Камины! Камины! Какое счастье, что Жюль держит кабак в кухне. Прощайте. А. А. ГЕРЦЕНУ 9 марта (25 февраля) 9 марта. Boissière. Письмо твое от 6 я получил и не знаю, имел ли ты, писавши, в руках
мое длинное письмо из Montreux или нет.
В нем я вперед отвечал на многое. Очень мне жаль, что ты запускаешь твои
специальные занятия<.> Ты мог вести их de front[1] с общим
образованием. Я снова начинаю думать, что придет время, когда ты легко можешь
ехать в Россию натуралистом. Твое tâtonnement[2] отнимет
у тебя ту часть науки, которая удалась. Тебе через три года — тридцать
лет... опасно, и я советую обдумать. В тридцать лет обыкновенно человек
оседает, и все главные plis[3] готовы.
Замечание Шиффа об «энтузиазме» всего печальнее. Исследуй же себя, «к чему же
есть энтузиазм?», и напиши исповедь. За твой совет нисколько не сержусь. Есть тут и правда и неправда, а
главное — никакой нет возможности изменить дела. В теории — можно,
на практике — нет средств. «Колокол» может выходить раз в месяц, но
выходить должен — это honneur du drapeau[4] и якорь
спасения всего сделанного. Ты видел, в нашем деле только две большие силы и сделали все —
талант и выдержка, персистенция почти всегда
приводит к успеху. Покинуть «Колок<ол>» теперь — значит подать в отставку.
Конечно, я отдал бы всю материальную часть кому-нибудь — но где же этот
кто-нибудь? Мечников, Утин, Гулевич,
Касаткин и tutti quanti
совершенно неспособны или способны на другое. Может,
Лугинин мог бы... но пишет он плохо, да и он еще едет домой, что лучше. К
тому же болезнь Огар<ева> отняла лучшую половину опоры — он
решительно работать постоянно не может. Далее, от всего вместе нет того покоя и досуга, который необходим
работе большой. К «Былому и думы» я прибавил много, целые главы (о Сазонове,
о Кетчере к прежнему тексту), и тома два больших есть. Главное мы сделали. И то, что сделали, — осталось, взошло и
растет. Мы, улыбаясь, с Огар<евым> видим в официальных статьях толк о праве на
землю и в официальных after
dinner[5] спичах —
провозглашение Америки и России странами будущего. Теперь только видно, как
глубоко взошла наша пропаганда в умы даже заклятых врагов наших. Нас подъели
1863 и 1864 годы. Победим ли échec[6] и станем
ли на ноги, не знаю. Но нельзя же бежать. Много лежит на совести
Мих<аила> Ал<ександровича>, есть доля и на Ог<ареве> —
а я больше их виноват, потому что уступал от слабости и нехотенья спорить. Дома еще не нашли — главную квартиру все же надобно иметь в
Генфе. Но домы здесь дороги, меньше 3500 я ничего не видал возможного. Даже
без мебели 3 т. Вспоминая, что в Англии мы платили 7000 и 7500,
уравновесить можно. К 31 марту следует съехать. Вот на первый случай все. P. S. Ты
что-то пишешь о статье о Хотинском — что же, верно описан детский
праздник в Albemarle Hôtel’е? 1 одновременно (франц.) 2нащупыванье (франц.) 3привычки (франц.) 4честь знамени (франц.) 5застольных (англ.) 6неудачу (франц.) Братья Е. И. Утин и Н. И. Утин М. МЕЙЗЕНБУГ
и Н. А. ГЕРЦЕН 26 (14) декабря 26 décem<bre>
1866. Nice, 87, Promenade des Anglais. Mais,
chère Malvida, d’où avez-vous pris, que moi j’ai
été de mauvaise humeur — et contre vous. — Et
pourquoi cela? Vous et Ogareff sont peut-être les deux personnes au
monde qui ne me froissent pas — mais être de mauvaise humeur en
général — j’ai des causes — mille e tre. C’est
toujours l’orthographe — qui vous chagrine — et la
vérité! que pouvons nous faire. — Pas de doute, d’autres
ont fait des fautes — mais
l’orthographe d’Olga dépasse les bornes. Votre défenseur
à tous Ogar<eff> lui-même en a été confondu.
Or encore une fois — lasciate la matematica e la philosophia — e
studiate l’orthog<raphe>. Il m’est
impossible de vous donner une réponse positive — c’est
très possible que je trouverai le temps de tout arranger — il
faut une école, il faut un médecin, il faut organiser le tout
de la vie. La vie n’est pas aussi chère — en maison. Les
hôtels sont au plenum — et les prix exorbitants. Tout
ce qu’il y a d’abject en Europe est ici. — Dès
que je saurai plus positivement je vous écrirai. En attendant n’ayez jamais
l’idée que moi j’ai eu l’intention de vous vexer... et ne doutez pas
de mon amitié[7]. Милая Тата! На днях умерла средняя дочь Касаткина, она уже была при
смерти, когда я ехал. Я с ними в ссоре, но тебе ничего не мешает написать
ей — несколько строк теплых и хороших. У Гулевича умер<ла> тоже дочь, и у него ноги отнялись. Зато Рейхель получил место в Берне (Langegasse, № 35 — остается их адрес в
Дрездене — но письмо мое не дошло!). Знаю я это от Лион! Вырубов кланяется Саше. Саше скажи, что постараюсь, но не уверен. Ольгу целую — дом, в
котором она родилась, вижу ежедневно. ? <Знак вопроса перевернут – ред.>
3-й и послед<ний> раз. Читали ли Шедо-Ферроти? в «Эхо»? 7 Но, дорогая Мальвида, откуда вы
взяли, что я был в дурном расположении духа — и притом был настроен
против вас? С чего бы это? Вы и Огарев, пожалуй, единственные два человека на
свете, которые меня не обижают, — но находиться в плохом настроении
вообще — у меня mille e tre <тысяча
и три> причины. Вы по-прежнему огорчены
орфографией — и в самом деле, что мы можем поделать! — Нет сомнения, что и другие
делают ошибки — но орфография Ольги переходит все границы. Огарев,
который всегда защищает вас всех, и тот был смущен. Итак, еще раз — lasciate la matematico e la philosophia — e
studiate l’orthog<raphe> <оставьте математику и
философию — и изучайте орфографию>. Я не могу дать вам положительный
ответ — очень возможно, что я найду время все устроить — нужна школа,
нужен врач, нужно наладить весь жизненный распорядок. Жизнь не очень
дорога — в домашних условиях. Отели переполнены — и цены непомерные. Все, что
есть отвратительного в Европе, находится здесь. Когда я буду знать точнее, я вам напишу. В ожидании не думайте, что я собирался вас обидеть... и не сомневайтесь в моей дружбе (франц., итал.). — Ред. Герцен А.Н. Н. П. ОГАРЕВУ 27—28 (15—16) декабря № 4 27 декаб<ря>. 87, Promenade
des Anglais. Nice. После большой бури — опять
штиль и даже раскаянье не в прошедшем, а в настоящей несправедливости или
скорее сожаление о переходе через границу — на этом покой. В Флоренцию думаю ехать, устроив для Лизы что-нибудь. Остальное все
устроено — квартира до 1 июля, узнал о докторах, завтра будет
горничная и пьяно, возле есть гимнастик — и пансион. Но надобно
наладить. Лиза занимается хозяйством и морем. Внутри у меня какая-то
печальная пустота. Сат<ин> необходим. Я уже нашел одного — но
письменно с ним ничего нельзя дать, потому что он едет на мах и
наверное будет обыскан. Я говорю о милейшем Тр<убецком>, с которым
видаюсь часто (он женится, но этого никому не говори), словесно он берется
передать московским знакомым С<атина> — но кому? Неужели
К<орш> этого не сделает или наконец Аст<раков> — об этом
напиши еще сюда. Если ты хочешь — то на статью «Вести» отвечай простым démenti[8], т. е. ложно, что... ложно, что... а пожалуй,
и плевать на нее. Вреда нам нет от этой статьи. Что-то ответит Катков? Ошибка в «Колоколе» меня взбесила сначала до неистовства. Нет, саrо mio, не нам что-нибудь печатать без
корректора. Не возьмется ли наконец Мерчинский — в месяц поправить лист не
большое дело. Ошибка до того гидёзна, невниманье так колоссально, что руки
падают. Я послал errat’y. Стало
быть, Чернецкий не перечитывает в последний раз, т. е. не сличает. В<ырубо>ву в Париж писал. Он на русском языке никаких
публикаций не хочет делать. Написал статью, она уж напечатана — обещал
прислать. Здесь виленс<кий> ген<ерал>-губ<ернатор> (бывший)
Назимов — фрондерствует и либеральничает. Импер<атор> решительно
не приедет. NB. Скажи Тхор<жевскому>, чтоб
Георг посылал, по крайней мере, «Колок<ол>» аккуратно к Visconti. Саша будет 6 янв<аря>
читать публичную лекцию — хотелось бы поспеть, но надежды мало. Сейчас получил твое письмо от 24-го — что за мухи вас кусают?
Зачем газеты посылать во Флоренцию — когда я, может, 10 дней проведу здесь — и что за
паника и за неверное пониманье дел. Ницца — караван-сарай на краю света, и никто не заботится об ее
чтениях. Кухарку гнать не надобно — это было бы бесчестно с моей
стороны, но уговаривать можно, и если сама захочет, то дать 50 фр.
(35 — вперед за месяц + 15 pour ses beaux yeux[9]). Прошу Тхорж<евского> передать Касаткиной искренное участие.
Мне и тебе нечего бояться большой траты за место, мы можем даром
умереть — в Ницце место куплено одно в 1852, другое 1865. Вот
перемещение-то будет. Что с Гулев<ичем>, не
понимаю — как ноги отнялись от дурной пищи? «Весть» пошлю назад. Если
что особенно важное в газетах — посылайте сюда — до тех пор пока я
напишу о дне выезда. А что, читал ли ты, наконец, Шедо-Ферроти о нигилизме — здесь
есть «Моск<овские> вед<омости>», «СПб. вед<омости>» —
и «Эхо», «Nord». Гулев<ич> имеет
право взять из Фонда хоть 100, не только 50 фр. Затем прощай. P. S. Выписываешь
ли ты все нужное для «Смеси» или отмечаешь ли — я страницы две пришлю. 12 часов. Пятница. Иду завтракать. Обед нам носит повар: 3 больш<их>
обеда — 750 фр. 3 неболь<ших> — 6 3 завтр<ака> в одно блюдо — 5 3 за глаза достат<очно> для Лизав<еты> и
нас. 8 опровержением (франц.) 9 за ее прекрасные глаза (франц.) Два письма А.И.Герцена Огареву о молодой
эмиграции, к которой принадлежал М.С.Гулевич Н. П. ОГАРЕВУ 4 января 4 янв<аря>. H<ôtel> g<arni>
de la Poste. Саша
поехал на день в Берн, 6-го вечером или 7 утром еду я с ним и, может, проведу
сначала в Montpellier неделю.
Письма N<atalie> до того
проникнуты мрачным отчаянием, что ее оставлять одну надолго нельзя. Мы думали
даже с Сашей — не переехать ли ей в феврале в Флоренцию (весна там
начинается рано и до июня превосходно). Здесь я покончил мирно. Молодые люди отказались (откровенно ли или
нет?) от своих требований и обещают горы работ и корреспонденций к
1 мая. Помощи по типогр<афии> и пр. от них ждать нечего. Скорее
Кас<аткин> сделает что-нибудь. Мне с ними ужасно скучно — все так
узко, ячно, лично — и ни одного интереса, ни научного, ни в самом деле
политического, никто ничему не учится, ничего не читает. У<тин> хуже
других по безграничному самолюбию. Я до сих пор не могу понять твоего падения
в love[10] с ним, твоих
любовных писем к нему и, грешный человек, отношу 3/4 к
чарочке. Вот тебе и ревность, о которой ты говорил; не говоря о
К<асаткине> — Л<угинин>, У<сов> смотрят хуже меня.
Ков<алевский> гораздо лучше других. После всех переговоров, «заседаний» и пр. родилась след<ующая>
программа, которую я тебе посылаю. Такую программу и подобную можно составить
mille е tre в день. Я на нее совершенно
согласился. Что «Кол<окол>» издавать в Лондоне при новом взмахе в
России нельзя — это для меня ясно. Здесь перекрещиваются беспрерывно
едущие из и в Францию, из и в Италию, здесь многие живут и пр. Но что мы
будем делать с милой оравой этой — я не знаю. Гол<охвастов> читал мне акт из своей драмы, составленной из
былины о Добрыне Никитиче. Я у него видал томов десять книг, о которых мы
едва слышали, напр<имер>, «Сборники» Рыбникова. Вчера был у старика
П<оджио> — титаны. Женевка — знакомая Фогта — не приняла предложения. Есть у них другая, но я боюсь. 10 нежничанье
(англ.) Н.П.Огарев и
А.И.Герцен Н. П. ОГАРЕВУ 8 января 8 января 1865. Hôtel Nevet. Montpellier. Письмо
твое от 4 янв<аря> пришло. Я с неделю пробуду здесь и поеду в
Париж, оттуда, вероятно, в Лондон, чтоб готовиться к переезду. Наконец страх
перед «мальчиками» у меня прошел. После ежедневных прений и разговоров, в
которых под скрытой симпатией и уважением крылась мелкая оппозиция и желание
захватить в свои руки «Кол<окол>» и деньги Б<ахметева>, после
программы, которую я послал тебе, — за час до моего отъезда является
один из них с заявлением, что цюрихские г<оспо>да не согласны
(С<ерно>-Сол<овьевич> — главный противник наш, Якоби и
Шелгунова), что они стоят на своем: «Колок<ол>» издавать по большинству
голосов или издавать свой жур<нал> на бах<метевские> деньги.
Итак, то, что предвидел Л<угинин>, что говорил К<асаткин>, —
все оправдалось. Пора же наконец и тебе окончательно вразумиться на их счет.
У них нет ни связей, ни таланта, ни образования, один Мечников умеет писать,
им хочется играть роль, и они хотят нас употребить пьедесталем. Я доказал им, до чего идет моя уступчивость, Л<угинин> и
К<овалевск>ий дивились мне. Ну и баста. Ты знаешь, у меня никогда не
лежало к ним сердце — у меня есть свое чутье. Но на «Кол<окол>» надобно обратить внимание. Ты не умеешь
читать газеты, проси помощи у Долгор<укова>. О Бондаренке и еще о ком-то,
о их приговоре было в газетах, о приговоре Баллода, Писар<ева>,
Жуковск<ого> было в газетах. В феврал<ьском> листе будет мое 3 «Письмо» и пожалуй статья,
которую я послал из Женевы (получена ли?). Но «Смесь», «Смесь»... Женева при разрыве с этими господами делается превосходным местом.
Они надоели бы, как горькая редька. Au
reste[11] — я
твоим личным вкусам не хочу препятствовать — но работать с ними нельзя. А как на первые месяцы газеты? Что, не даст ли
Долг<оруков> — за треть цены? В Женеве трудно было
доставать — а здесь невозможно. Женевка, реком<ендуемая> вновь Фогтом, мне не нравится (en effigie[12] и по
описанию). Если б на эти месяцы могла приехать Симоновичева — это было бы
хорошо. Она в большой нужде, мысль пансиона лопнула — муж поехал искать
места, у ней один ребенок. В общество сильных дам она, кажется, не принята. Планы Nat<alie>
смутны. Здесь им положительно хорошо, и добрые люди, и
доктора — всё есть. Климат положительно хорош. Но в феврале можно,
пожалуй, переехать в Канн и, там собравшись весной, поставить памятник,
схоронить детей и ехать в Женеву. Тате, полагаю, нужно будет
4 мес<яца> в году жить хоть во Флоренции. Я второму сближению буду
помогать, но пусть все сделается само собою. Повторяю, Лиза на сию минуту здорова и шалит меньше. Сашу она любит
страстно и не выпускает из комнаты. Письмами Ольги и Таты я бесконечно
доволен. Собраться в Ницце можно бы к концу апреля и там провести 2 мая. Вот мой проект. Напиши, что ты думаешь насчет дома в Женеве. Насчет H<enri>
и его помещения все, что узнал, не очень
удовлетворительно — жду письмо от Жук<овского>. А то просят много
денег — от 1500 до 1600 за пансионера. Фогт гов<орит>,
что фр. за 800 найти можно, но все спрашивают: «Во что готовят молодого
человека?» — а этого-то я и не знаю. Я полагаю, что сперва надобно
переехать тебе одному и потом приискивать. Про типог<рафию> на акциях я писал — это пойдет, но с
другим кругом. Чернец<кому> не мешало бы думать о продаже станка. Какая
досада, что у него его красавица — в доме можно бы было поместить и
типографию и его. Но с ней я не могу — несмотря на то, что Nat<alie> соглашается. Саша едет завтра в ночь (в час — утром, послезавтра будет в
Ницце). Лечись и пиши статьи, я ничего не могу делать. Прощай. Если
пойдет дело на лад, Тхор<жевский> может устроить с нами papeterie[13] в
Женеве. Переплетчик идет. Если будешь тотчас отвечать, может, письмо твое и
застанет здесь. Рукой
Лизы Герцен: Папа целую. 11 Впрочем (франц.) 12 по портрету (франц.) 13 писчебумажный магазин (франц.) Второй номер «Колоколъ» Примечания: Гулевич Михаил Семенович (ум. 1874), член петербургского
отделения «Земли и воли», с Гулевич, дочь М. С. Гулевича —
из письма А.И.Герцена М. Мейзенбург и Н.А.Герцен от 26 (14) декабря 1866 г становится известно о смерти ее и о постигшей ее отца М.С.Гулевича
болезни, о коей он пишет Огареву 27—28 (15—16) декабря Об М. С. Гулевиче и тяжелых условиях его
жизни в эмиграции см. также: ЛН, т. 62,
стр. 123—124. АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ
МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ им. А. М. ГОРЬКОГО А. И. ГЕРЦЕН ТОМ ДВАДЦАТЬ
ВОСЬМОЙ ПИСЬМА 1865-1866 ГОДОВ ИЗДАТЕЛЬСТВО
АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА 1963 http://smalt.karelia.ru/~filolog/herzen/texts/doc/herzen28.doc |