«Не чванься отцом, хвались сыном - молодцом.»

Народная поговорка.

 

 

Этимология

Происхождение фамилии

 

По мнению профессора Института польского языка Александры Чесликовой (Aleksandra Cieślikowa) фамилия Гулевич принадлежит к числу фамилий, наиболее характерных для русско-польского порубежья еще с 15 в. и вероятно, относится к древнейшим западнорусским фамилиям.

Белорусский филолог Иван Станкевич (Янка Станкевіч) особо отмечал, что фамилии с окончанием на -ич или -вич – это исконно славянская традиция.

 

Такие окончания означали происхождение или по крови или по месту рождения. У славянских племен фамилии образовывались или в виде простых личных прозваний, переходивших наследственно от одного поколения к другому без всякого изменения, или с прибавлением окончания –ич (-вич), употребляемого в смысле полного русского отчества.

 

Подобные примеры можно встретить на страницах древнерусских летописей, которые упоминают воеводу Претича (968 г.), Люта - сына Свенельда как «Свеналдичь» (975 г.), Яна Усмовича и Александра Поповича (1001) и др.

Как отмечал Станкевич, фамилии (иначе прозвища) на -ич начали появляться ещё в ту пору жизни славянского народа, когда еще имели место родовые отношения. К примеру, те, что были из рода Смалы, стали именоваться Смоличи, из рода Баба  – Бабичи и т.д.

 

Эти же окончания известны и в названии племён, составивших со временем основу белорусского народа (кривичи, дреговичи, радимичи)

Фамилии на – ич и местности (ойконимы) на – ичи на белорусской территории вообще встречаются во множестве, начиная от Дисненскога повета (района) Виленщины (северо-западная часть современной Витебской области). Ещё больше их на западе, юге и центре Витебщины, и вероятно, что этих фамилий достаточно много  имеется  на востоке Витебских земель, довольно часто они встречаются и по всей Могилевщине, и понемногу на всей остальной территории Беларуси.

Из всех славян, кроме белорусов фамилии на  –ич также особенно характерны для сербов (Пашич, Вуячич, Стоянович).

В Силезии, Моравии, Саксонии где когда-то жили онемечившиеся ныне славяне, до сих пор встречается множество городков, замков, деревень с окончанием на -ич или в немецком звучании на -иц (к слову, и фамилий тоже).

Справедливости ради, следует отметить, что подобные ойконимы сохранились и в восточном направлении, и имели значение родовых прозваний, которые позже на территории России повсеместно заменялись на окончание -во (пример: Дятковичи-Дятково в бывшей Орловской губернии).

 

Такая тенденция в Московском государстве ярко проявилась на эволюции прозваний на -вич, которые постепенно персонифицировались в отчества, хотя и последние, оказались уделом далеко не каждого боярина или представителя привилегированной знати.

 

В «домосковский период» на Руси обращение  собственного имени или прозвания совершалось придачей к первому окончания –ич (-вич). В Московской Руси такой порядок был уничтожен, в том числе и по причине принижения одной личности перед другой, считавшейся преимущей (последствия местничества).

Родовые прозвания в древней Руси в виде полного отчества на -вич были выражением уважения и почета. В Московии «вич» усекали для придания прозванию уменьшительно-уничижительной формы. Причем великие князья продолжали по-прежнему себя «вичить», а также своих сродников и тех лиц, которые пользовались их особенной милостью. Холопы «вичили» господ, простые люди - знатных особ.

 

В московских отписках «вич» прибавлялся в знак почета к немосковским  фамилиям. Радзивиллов величали Радзивилловичами, аналогично Сапег, Довгердов. Однако с теми, с которыми держались без опаски, особо не церемонились. Примеры тому - замечания гетману Хмельницкому, употреблявшему свое отчество с «вичем». Гетмана Самойловича урезали до Самойлова, также поступали с Мокриевичами, Домонтовичами, Якубовичами, Михневичами и получались Мокриевы, Домонтовы, Якубовы, Михневы.

Фамилии на -вич долгое время существовали в Новгороде, Пскове (где между прочим были следующие боярские фамилии - Строиловичи, Казачковичи, Дойниковичи, Райгуловичи, Ледовичи, Люшковичи), обратившиеся под московским влиянием в урезанные.
Окончание -вич обратилось на исходе 16 в. в особую чрезвычайную награду, сам государь указывал кого следует писать с «вичем». В царствование Екатерины II был составлен список весьма немногочисленных лиц, которые в правительственных бумагах следовало писать с «-вичем».

Когда возник вопрос, как в этом случае поступать с отчествами, то последовало распоряжение государыни: особ первых 5-ти классов писать полным отчеством, лиц от 6-го до 8-го включительно - полуотчествами (без «ич»), а всех остальных - без отчества, только по именам.

Однако «смоленским» Гулевичам, как и некоторым другим, оказавшимся с течением времени в Российском подданстве, удалось сохранить родовую фамилию в неизменном виде.

 

Существует несколько версий объясняющих происхождение фамилии Гулевич, точнее ее корня.

 

Польский профессор Казимир Римут (Kazimierz Rymut) в своей работе «Польские фамилии («Nazwiska Polakow»)  пишет, что названия начинающиеся на

«Гул-», по всей видимости происходят от глагола «гулять» в смысле «кутить» или « бунтовать»… В качестве иного варианта профессор предлагал происхождение от  существительного «гула» - идентифицируя его как «удар» или даже  «выпуклость».

 

Известно, что в украинском языке «гуля» - это «шишка», в значении округлая выпуклость, бугорок, например, на лбу. Примерно на это же значение (гуля - разговорный вариант «шишка», «опухоль», «отек под глазами») указывает и Толково-словообразовательный словарь русского языка  (Т.Ф. Ефремова. 2000)

 

Суффикс –вич означает «сына», поэтому фамилия Гулевич, по мнению профессора Римунта означала бы «сына Гулы или Гула», т.е. дословно, как вариант -  сына гуляки, мятежника.

 

Белорусский писатель и литературовед Владимир Юревич (Уладзiмiр Юрэвiч) в работе посвященной белорусским фамилиям, прямо писал, что такие фамилии как: Гуль, Гулько, Гулич, Гулевич, Гуленка, Гулькевич, Гулицкий, Гулёба, Гуляка, Гулякевич происходят от слова «гулять», противопоставляя ему глагол «работать».

 

Однако составители Словаря русских личных имен предлагают иную версию: «Фамилии Гулевич, а также однокоренные Гуляев, Гуляй, Гулак, Гулевский, Гулейчик, Гуленко,Гулиа, Гуличев, Гулыга, Гулькевич, Гулко, Гульчинский и др. могли произойти от различных форм имени Сергей. Это римское родовое имя, возможно, имеющее значение «высокий», «высокочтимый». Среди уменьшительных форм от него существуют и такие: Гуленька, Гулечка, Гулька, Гулюшка, Гуля, Гунечка, Гунечка, Гунька, Гунюшка, Гуня, Гусенька, Гусечка, Гуська, Гуся, Гуша, Гушка.... » (источник – А.Н.Тихонов, Л.З.Бояринова, А.Г.Рыжкова. «Словарь русских личных имен». М., 1995.). Иную этимологию для фамилий с этим корнем предлагает другой словарь, указывая, что основа Гул- является уменьшительным от имени Егор, Георгий или даже восходит до имени собственного – Гуляй, являвшегося довольно распространенным на Руси. (источник - Русские фамилии: популярный этимологический словарь / Ю. А. Федосюк. - 6-е изд., испр. - М.: Флинта: Наука, 2006.

 

Не останавливаясь определенно ни на одном из толкований собственно личного имени, ставшего патронимом для обширного рода, следует отметить следующее; среди представителей рода Гулевич и сопредельных с ним родов в 15 в. встречаются  такие формы имен собственных как: Михно (Михаил), Васко (Иван), Сенко (Семен), Гальшка (Елизавета), Гулко… .

 

 

История

Часть 1. Волынь

 

Волынь - древнейшая среди христианских земель Древней Руси; вслед за Киевом, одной из первых она была бы вправе отмечать тысячелетие своего крещения. Но, может быть, самые ранние проповедники Слова Божия появились здесь еще раньше: по преданиям западная часть нынешней Волыни уже в конце IX века входила в епархию равноапостольного Мефодия (+ 885), простиравшуюся от Моравии до волынских рек Буга и Стыри. И кто знает, не тогда ли уже пришли сюда первые иноки, которым полюбилась гора, получившая впоследствии имя Почаевской, покрытая густым лесом и имевшая множество пещер.

История не сохранила для нас каких-либо сведений об их жизни. Однако, более века спустя - великий князь Владимир Святославович приводит на Волынь духовенство греческое и болгарское и принимается здесь за крещение подвластных ему сел и городов. В этих краях основывает он и новый город - Владимир-Волынский, где ставит храм, освященный во имя Василия Великого, святого, именем которого сам он был наречен при своем крещении. В 992 году он учреждает здесь епископскую кафедру и строит соборную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, и Владимир-Волынский становится центром церковной и политической жизни западнорусской окраины.
Так  входит Волынь в круг земель христианских.

 

Исконное население Волыни – славянский союз волынян (они же - дулебы или бужане), представленный, между прочим, и в центре Европы и на Балтике (остров и город Волин при устье Одера). Во время великого переселения народов племенной союз дулебов распался на «чешских» дулебов и дулебов в бассейне рек Припяти и Буга, которые в конце 8 или в начале 9 в. переселились за Припять на земли другого славянского племени - дреговичей.

 

Средневековые письменные источники фиксируют дулебов на Волыни, в Чехии, на Среднем Дунае, между оз. Балатон и р. Мурсой и т.д. Имели 230 "городов" (замков). По Начальной летописи, в кон. 6 - нач. 7 вв. дулебы тяжело пострадали от нашествия аваров (обров), с которыми вели ожесточённую борьбу. В 907 их дружина участвовала в походе киевского кн. Олега Вещего на Константинополь. Дулебы и их «царь» упоминаются у арабского географа ал-Масуди. В 10 в. объединение дулебов, видимо, распалось, и они вошли в состав Киевской Руси под именем волынян ("Дулебы живяху по Бугу, где ныне волыняне") и бужан ("зане седоша по Бугу"). Славянские топонимы и гидронимы, представленные на Волыни, могут служить своего рода эталоном славянской топографии.

 

Волынский ландшафт – это плодородная равнина, раскинувшаяся с востока на запад широким, прорезанным множеством рек (южных притоков Припяти), поясом. К северу от волынского ополья шумят громадные леса припятского Полесья. К югу Волынь с запада на восток прорезает каменный кряж, указующий массивом Карпат на восток, в центр Восточной Европы. Славянское население на Волыни издревле жило по берегам верховий рек Случь, Горынь, Стырь. Городища и селища волынян в 5-13 вв. стояли по берегам рек, как по обочине столбовой дороги. Были на Волыни и сухопутные пути, идущие со среднего Днепра (от Киева) к Перемышлю и Берестью с Дрогочином и далее в Краков, на Дунай, в Южную Германию.

 

Естественным рубежом Волыни на западе служит долина верховий Западного Буга. На востоке от земель летописных полян и позднейшего Киевского княжества, Волынь отделяет долина реки Случь. Исторический центр союза волынян 5-10 вв., по-видимому, располагался  в городе Волынь, в долине Западного Буга у современного города Хрубешув (Польша). Летопись упоминает город Волынь под 1018 г. Археология указывает на 7 век как на время начала жизни на городище Волыни. Около середины 7 в. подверглось разрушению, расположенное неподалеку Зимновское городище. Именно оно могло являться предтечей исторического Волыня. Всего на Волыни насчитывалось до 70 городов и городищ.

 

К западу от верховий Западного Буга расположена историческая область, именуемая Червонная Русь, центром которой в 9-13 вв. был город Червень. К северу от древнего Червеня, в начале 13 в. возвысился новый центр – город Холм (ныне Хелм в Польше), а окружающие его земли стали наименоваться Холмской Русью.

 

В 10-13 вв. в состав Волынского княжества вошли земли в верхнем течении Немана с городами Городень (ныне Гродно), Волковыск, Турейск, Слоним и Новгородок (ныне Новогрудок – все на территории современной Беларуси). Связь Волыни с верхним Неманом осуществлялась через Берестейскую землю, центром которого был город Берестье (ныне Брест). Долины рек Припять, Ясельда и Щара, ввиду их крайней заболоченности и непроходимости были в то время своеобразной землей «Terra incognita» на пути из Волыни в Понеманье и до сего дня являются одной из живописнейших мест белорусского Полесья. Города Берестье и Дрогочин, стоявшие на берегу Западного Буга, служили для Волыни и для Киевской Руси в целом – западными воротами в центр Европы.

В последней четверти 10 в. старый центр союза волынян Волынь, уступил место новой столице - Владимиру-Волынскому, ставшему опорным пунктом для киевской династии, посадившей там своих наместников. Интересно, что к югу от Владимира-Волынского расположены ойконимы с любопытными названиями – Руснов, Русин (к северо-востоку от города Белз) и Варяж, стоящий на реке Веренжанке (левый приток Западного Буга). Весьма вероятно, что в конце 10 в. киевским князьям-наместникам на Волыни приходилось опираться на вооруженную силу Руси и варягов. Едва ли топонимы со столь красноречивыми названиями появлялись на Волыни сами собой.

 

В урочище Городище на месте Волыня расположен курганный некрополь 9-12 вв. Под его земляными холмами находятся погребения, совершенные по обряду трупоположения на спине, ориентированные головой на запад. В крупных христианских городах Киевской Руси того времени, создание курганных некрополей было едва ли возможно, ибо противоречило христианским представлениям.

Следовательно, под курганами древнего Волыня в  9-12 вв. погребали знать волынян, стоявшую особняком от княжеской династии Ярославовичей, и которых столичные летописи обходили вниманием.

 

Главным образом, именно, на этих землях – Волыни, Полесья, Берестейщины, в дальнейшем возникали поселения, которые с той или иной долей вероятности можно отнести к родовым для представителей фамилии Гулевич.

Гульск – селение в нескольких км южнее города Звягель (ныне Новоград-Волынский, Житомирская обл.) на реке Случь.

Гули – населенный пункт в Винницкой обл.

Гуливцы (Гулівці, Hulowce, Hulewce) – селение к югу от Ровно (ныне Хмельницкая обл., Билогирьский р-н) известно ранее 1552 г. как владение земян Гулевичей.

Гуливка – населенный пункт в Волынской обл.

Гулевичи – селение южнее г. Калинковичи (Мозырьское Полесье) известно с 16 в

Гулевичи – селение на Берестейщине (ныне Каменецкий р-н Брестской обл.)

Гулевичево – селение, существовало в Луцком уезде Волынской губернии еще в середине 19 в.

Несколько дальше, на восток еще один населенный пункт Гулевичи (ныне Кировоградской обл.)

Показательны и гидронимы: река Гульва и одноименное с ней озеро.

 

Часть 2. Луцк

 

На возвышенном мысу, образованном излучиной реки Стырь и ее правым притоком речкой Глуша стоит древний Луцк, один из самых именитых городов на Волыни. Город, самым прямым образом связанный с представителями многочисленного семества Гулевич на Волыни.

 

Природа сама позаботилась о том, чтобы сделать Луцк - твердыней земли Волынской, отовсюду окружив его водой, обведя город с юга, запада и севера руслами рек и озерами стариц, а с востока — непроходимыми болотами.

Образованный таким образом полуостров состоял из трех холмов. На более высоком из них, размером около 100 – 110 метров, располагался детинец Луцка. К югу, на большем, но более низком холме, находился окольный город. Площадь обведенного укреплениями Луцка достигала семи гектаров.

 

Из археологических исследований известно, что территория, на которой возник Луцк, была заселена еще во время неолита. Археологи нашли остатки землянок, датированные IV тысячелетием до н. э. Были обнаружены вещественные доказательства и более позднего периода, в частности, остатки наземного жилья славянского происхождения, несколько групп курганов-захоронений, где найдены образцы оружия, серебряные монеты и т. п.

 

Существует несколько версий, относительно происхождения названия Луцка. Некоторые  исследователи считают, что оно связано с лучананами, одним из племен, входивших в дулебский союз; позже лучане ушли в Восточную Европу и известны источникам в числе племен, ставших в основе будущей чешской нации.

 

Другое предположение основано на названии, происходящем от древнерусского слова «лука» — «кривизна», «изгиб», «залив», «берег залива», «берег речной дуги». Действительно, речка Стырь возле Луцка изгибается как лук под натянутой тетивой.

 

Возможно, обе версии связаны друг с другом, и племя лучан, как и большинство славянских племен получило такое название по окружавшей их местности, как например дреговичи-драгувиты от «дрыгва» (старобел.: болото) или древляне, этимология которых также прозрачна.

 

Самые древние поселения лучан занимали лишь небольшой треугольный мыс между реками Стырь и Малый Глушец (в настоящее время не существующей), где теперь стоит Луцкий замок. Во времена, предшествующие возникновению Киевской Руси, на этой территории было городище, на месте которого впоследствии построена крепость.

 

Городище, основанное в 7 или 8 в. лучанами, при киевском князе Владимире Святославовиче (о чем указывают некоторые польские источники) превратилось в хорошо укрепленную крепость. В летописях город именуется как Лучск или «Луческ великий на Стыри». Впервые сведения о нем, как уже о существующем граде, находим в Ипатьевской летописи под 1083 г., когда под стенами Луцка  6 месяцев стояло польское войско во главе с королем Болеславом Смелым.

 

В 1085 г. ходивший на Киев волынский князь Ярополк Изяславович был вынужден бежать в Польские земли, оставив семью в надежном и неприступном Луцке.

 

В 1097 году великий князь киевский Святополк Изяславович передал Луцк черниговскому князю Давыду Святославовичу, который вскоре вынужден был оставить город волынскому князю Давыду Игоревичу. С тех пор до конца 12 в. Луцк оставался в составе Владимиро-Волынского княжества, а с 1199 г. – Галицко-Волынского. Именно тогда Луцк бурно развивается, постепенно опережая своего старшего брата — город Владимир. Судоходный Стырь через Припять связывал Луцк с Киевом, а далее по Днепру — с Византией. Кроме того, здесь пересекались торговые пути, которые пролегали в страны Запада и Прибалтики. В средине 13 в. совершенствуются оборонные сооружения города.

 

Принято считать, что в конце 13 в. Луцк был обведен каменной крепостной стеной. В 14 в. верхнюю часть стен и башен Луцка доложили кирпичом. Но в Луцке нет следов древнейших бревенчато-земляных укреплений, которые должны были предшествовать каменным. Это позволяет предполагать, что уже в 11-12 веках Луцк имел каменные оборонительные стены, и был практически неприступен. Однако, лучанам и самим приходилось не раз отправляться в военные походы.

 

Еще в 1173 г. тогдашний луцкий князь Ярослав Изяславович явился к стенам стольного Киева с огромным войском, желая утвердить себя в качестве старшего среди южнорусских князей.  Этот поход лучане повторили и год спустя, в отместку за поругание их князя, преданного вместе с семьей киевлянами. Тогда ограблению подвергся не только Киев и имущество его жителей, в т.ч. игуменов, попов, монахов и монахинь, иностранцев, гостей и даже кельи затворников, но и города соседней Черниговской земли – Лутава и Моравск. Сам Ярослав, отомстив, таким образом, за полон своей жены и детей, - не пожелал более садиться на великокняжеский киевский стол и вернулся в родной Луцк.

 

В 1202 г. и 1214 гг. уже его сын Ингварь Ярославович, при поддержке лучан и влиятельного волынского князя Романа Мстиславовича (а в 1214 – Мстислава Мстиславовича Удалого), дважды водворяется в Киев на великокняжеский стол, однако, тоже ненадолго. Сменивший его в Луцке  брат Мстислав Ярославович Немой вместе с луцким ополчением принял участие в знаменитой битве при реке Калке в 1224 г., выручив в сражении Даниила Галицкого. Та битва с воинами монгольских полководцев Джебэ и Субедея закончилась для русско-половецких войск весьма трагично. Из 18 участвовавших в сражении князей погибли 9. В русских дружинах уцелел лишь каждый десятый.

 

В 1240 г. Луцк не избежал участи большинства других русских городов и был разрушен двигающимися в Западную Европу монгольскими отрядами, но вскоре был отстроен Даниилом Галицким и его братом Василько Романовичем.

 

В начале пятидесятых годов 13 ст. правители Золотой Орды сделали попытку укрепить свою власть на Волыни, которая фактически им не принадлежала. В 1252 г. войско воеводы Куремсы завладело Низовьем, а в 1254 г. ворвалось на Волынь. В 1255 г. началась длительная осада Луцка. Куремса обстрелял город камнями из баллистических машин (порохов), однако мещане героически оборонялись и заставили врага отступить.

 

Несколько лет шла война с ордами Куремсы, которая так и не привела к по-корности Южной Руси. Князь Даниил Галицкий «держаше рать с Куремсою и николи же не боялся Куремсе». Только в 1259 году, когда пришел Бурундай «со множеством полков татарских», князь Даниил Галицкий вынужден был подчиниться. По приказу Бурундая были уничтожены укрепления Луцка, Данилова, Стожеска, Львова, Кременца, Владимира.   Вторая половина 13 в., ознаменовалась периодом подъема города, когда в Луцком княжестве правил сын Даниила Галицкого - Мстислав. Именно тогда Луцк называют Луческом Большим. Здесь сосредоточивались торговые пути, которые вели из Литвы (современной части Беларуси), Северо-восточной Руси, Галича, Приднестровья и стран Западной Европы.

В результате ряда победных походов Мстиславу Данииловичу удалось устранить угрозу посягательств соседней Литвы на Луцк. Чтобы утверждать свою власть, князь добивается образования отдельной луцкой епископской кафедры. Большое внимание он уделял строительству. При нем было начато сооружение башни замка над входными вратами города, а также кафедрального собора Иоанна Богослова. Еще одно сооружение того времени - Дмитриевская церковь, вернее, ее история, оказалась тесно переплетена с Гулевичами (об этом в следующих главах).

 

Построенная в 1132 г. в восточной части Нижнего замка, она исполняла также роль оборонного сооружения. В 1845 г. ее уничтожил пожар. Остатки стен с фрагментами оригинального орнамента и настенных росписей в 1893 г. были разобраны. Но благодаря зарисовкам, выполненным российским художником А. Строковым, который находился в Луцке в 1866 г., мы можем иметь представление об уникальности этой достопримечательности древнего зодчества. До нашего времени дошел один из шедевров украинской живописи XII—XIII ст. — икона Волынской (Луцкой) богоматери, ныне находящаяся в Государственном музее украинского искусства в Киеве. Специалисты относят это произведение к 1289 г. и считают, что оно выполнено по заказу князя Мстислава Данииловича для кафедрального собора Иоанна Богослова.

 

В 1320 г. начинается активная экспансия «белорусской» Литвы на бывшие территории волынских князей, в ходе которой Луцк был захвачен сторонниками литовского князя Гедемина. Последний правитель Луцка из «Рюриковичей» князь Лев Юрьевич умер в 1323 г.

 

С 1340 г. Волынь полностью переходит под управление, возвысившегося тогда княжества Литовского, объединившего на своей базе все бывшие западнорусские княжества, костяк которого составила территория современной Беларуси, а в культурно-языковом плане новое государство стало протобелорусским. Князем Волынской земли стал Любарт-Дмитрий Гедиминович, женатый на волынской княжне из пресекшейся династии Даниила Галицкого. Своей резиденцией Любарт избрал Луцк. Стремление закрепиться в городе побуждало его продолжать укрепление города, в частности, Верхнего замка.

Когда в 1349 г. польский король Казимир занял Волынские и Галицкие земли, Луцк стал той твердыней, которая оказалась не по силам польскому королю, и от него Любарт начал по крупицам отвоевывать ранее захваченные поляками земли. После смерти Любарта (1384 г.) в Луцке вокняжился его сын Федор.

 

К концу 14 ст., в городе появляются целые кварталы, заселенные выходцами из Литвы (главным образом сопредельных с Волынью территорий Полесья и Понеманья) и польских земель. В немалой степени последнему факту поспособствовала Уния 1387 года, заключенная между Польским королевством и Великим княжеством Литовским, Русским и Жамойтским. Тогда, великий князь Ягайло в обмен на руку польской принцессы Ядвиги и польскую корону, присовокупил земли своей страны в состав зарождавшейся Речи Посполитой обоих народов. Результатом Унии стал переход Ягайло и многих его приближенных из православия в католицизм, а также предоставление городам, чьи жители переходили в массе своей в латинскую веру, особой вольности – Магдебургского права.

 

Не все города поддержали Ягайло и польский протекторат и после трехлетней войны в 1392 г. великий князь литовский Витовт добился существенной автономии от коронных польских земель, уступив лишь Галичину, присоединенную к польской короне сразу после Унии 1387 г.

 

В 1410 г. луцкий отряд в составе польско-литовско-татарской армии принимал участие в разгроме рыцарей Тевтонского Ордена под Грюнвальдом. В этой битве костяк армии ВКЛ под командованием Витовта составляли хоругви белорусских и волынских городов, внесших решающий вклад в общую победу.

 

При княжении Витовта (1388-1430) Луцк становится второй после Вильны столицей Литовского Великого княжества. По предложению императора «Священной Римской империи» Сигизмунда в 1429 г. здесь состоялся съезд монархов европейских стран, на котором обсуждался вопрос об общих действиях против набегов османских завоевателей, об объединении католической и православной церквей. Съезд был весьма представительным. Луцк помимо императора, своим присутствием почтили бывший великий князь литовский – король Польши Ягайло (Владислав I Ягайло), великий князь Московский Василий II со многими удельными князьями и митрополитом Фотием, папский легат, король Дании, гроссмейстер Тевтонского ордена,  валашский господарь и посол от Византийского императора. Приезжал также и Крымский хан. Витовт перестраивает замок Любарта, содействует расселению в Луцке еврейского, татарского и кераимского населения, давая им широкие права. Опекает великий князь и нарождавшуюся здесь католическую церковь. Вместе с Ягайло основывает в Луцке монастырь «доминиканцев», католическую кафедру св. Троицы, а в 1428 г. переносит в Луцк католическую епископскую кафедру из Владимира Волынского. В 1432 г. Луцк наконец добился для себя и Магдебургского права…

 

Говоря о перестройке Луцкого замка и его содержании, нельзя не отметить следующую особенность. Крепостные стены и башни замка были разделены между владетельными городскими семействами, в обязанность которых входила содержание и починка находившихся на них деревянных «городен» за счет средств от их имений. Среди этих семейств между прочим значатся и паны Гулевичи. Источники более позднего времени дают представление об этом.

 

К примеру, первая «городня» от Въездной (Надвратной) башни «по правую руку идя в замок» была закреплена за Гулевичами «с вотчинного имения их Серник и других имений»; там же значатся в качестве «ответственных» Михно Боратинский с имения Вишнево, Семен и Гавриил Гулевичи-Воютинские с Воютина, а крышу этой городни строили Дрозденские (все представители разных ветвей Гулевичей). Другая городня, принадлежавшая Гулевичам, находилась непосредственно на каменных стенах окружного замка. Первой, в порядке исчисления по источнику значится именно «городня Гулевичей, с Серник и с других, Дрозденского с Дроздян, Воютинских с Воютино, Михно с Брохович и с Вишнево».

 

Непосредственно у рва замка, возле Въездной башни до настоящего времени сохранился уникальный памятник архитектуры 16-18 вв. – жилой дом Гулевичей, изначально принадлежавший православному епископу А.Пузыне, а затем перешедший к Гулевичам.

 

Часть 3. Свидригайло

 

В конце 15 начале 16 вв. большая часть бояр Великого княжества Литовского русинского происхождения, обязана была службой Великому князю Литовскому. Это были многочисленные боярские роды – Глебовичи, Ильиничи, Немировичи, Олехновичи, Митковичи, Володковичи в Витебске, Корсаковичи и Радкевичи – в Полоцке, Полозовичи в Киеве, Шиловичи и Гулевичи – на Волыни и др.

Первые сведения о Гулевичах восходят к 1407 г., когда был упомянут Михаил Гулевич в Галиции.

 

Еще один Гулевич - Иван  в 1421 году получил от некоего Василия Мошончича заемное письмо: " ... оже узял есть у пана Ивашка сто пуд у Гулевича, а имаю пану Ивашкови дати сто куп от сей Матки Божьи..." (Писан лист под леты Рождества Христова 1000 лет 421 у дому у Циндля, во Львове.).

В мае 1432 г. Иван Гулевич был среди подписантов перемирия между великим литовским князем Свидригайло и крестоносцами, а вместе с братом Маско Гулевичем упомянут в привилее Свидригайло от 1438 г.

 

Вероятно, эти первые, из известных нам Гулевичей, были в числе активных сторонников великого князя Свидригайло, которому и обязаны были своей службой. Их участие в подписании договоров с Орденом было, скорее всего, обусловлено желанием великого князя опереться, в том числе на городские общины и волости, ибо со стороны Ордена в договоре участвовали, кроме должностных лиц... и рыцарей.., также и города...» В договоре указаны представители городов ВКЛ, названные «landrichter» или «lantrichter», что можно перевести как «земские судьи», «земские управители», с натяжкой - что-то вроде глав городских магистратов.

 

Подтверждением активного участия городских общин, в войне на стороне Свидригайло обнаруживается в Слуцкой и Академической летописях, где  указано, что во время Вилькомирского сражения 1435 г. на стороне Свидригайло пало «множество... князей, и бояр, и мещан (местичов)».

 

Чтобы понимать мотивы, по которым православные жители и в том числе и известные нам братья Гулевичи объединялись вокруг Свидригайло нужно вернуться к 1413 году. В том году королем Польским Владиславом-Ягайло и его двоюродным братом Витовтом была заключена так называемая Городельская уния между Короной Польской и ВКЛ. Сам характер Городельской унии был во многом антиправославный, что было расценено местным православным населением как посягательство на его древние духовные основы. Шляхте «земель литовских» даровался ряд привилегий, которыми, как это не раз было подчеркнуто в привилее, могли пользоваться только «...почитатели христианской религии, Римской церкви подвластные, не схизматики или другие неверующие». В частности, православным вельможам было отказано в праве занимать государственные должности и заседать в великокняжеском совете при обсуждении дел, касающихся «блага государства». Предполагалось, что сам акт унии должен был быть одобрен каждым очередным великим князем литовским или королем польским. После смерти Витовта, Свидригайло был избран в Литве великим князем и утвержден Ягайло без «совета» с польской шляхтой, однако, еще большее недовольство польской шляхты вызвал тот факт, что от новоизбранного великого князя зависело утверждение нового акта унии, чего сын тверской княжны Ульяны никогда не собирался делать, как человек, приверженный православию.

 

Польская шляхта на Сандомирском сейме даже заподозрили своего короля Ягайло в измене и тайном покровительстве литовского князя-«схизматика». Они заставляют Ягайло развязать на Подолье и Волыни боевые действия. 1430-1431 гг. ознаменовались для Свидригайло союзом с Ливонским  Орденом, борьбой с королевством Польским за Подолию и Волынь (т.н. «Луцкая война»),

 

Летом в 1431 году польские войска переходят Буг, захватывают Владимир-Волынский и берут в осаду Луцкий замок. Встретившись с поляками под Луцком, Свидригайло уклонился от боя, но воевода Свидригайлов - Юрша сумел отбить несколько штурмов города и осада Луцка затянулась. Жители Луцка с удивительным мужеством выдерживали осаду от королевского войска; несмотря на то, по уверению польского историка, город должен был бы скоро сдаться и война кончилась бы с выгодою и честию для короля и королевства, если б тому не помешал сам Ягайло, благоприятствовавший Свидригайло и его подданным, с которыми поспешил заключить перемирие, причем положен был срок и место для переговоров о вечном мире. Король снял осаду Луцка, и русские торжествовали отступление неприятеля тем, что разрушили все католические церкви в Луцкой земле.

 

С 1432 г. в Великом княжестве Литовском вспыхнула гражданская война. Против Свидригайло выступил его двоюродный брат Сигизмунд (Жигимонт) Кейстутьевич. Сигизмунд, свергнувший в 1432 г. Свидригайло с великокняжеского престола, был «креатурой поляков», получал от них военную и политическую помощь в обмен на покорность в вопросах, касающихся Подолии и возобновления унии. Как доносил орденский шпион магистру: «Вся земля литовская против поляков, и простолюдины говорят, что они покорились Жигимонту, не зная, что Свидригайло жив, многие жители, покинув жен и детей, стекаются к Свидригайло».

 

Вынужденный бежать в Полоцк, или в так называемую Литовскую Русь, Свидригайло, как и раньше опирался главным образом на русское православное население Великого княжества Литовского. Не случайно, по сообщениям белорусско-литовских летописей, нашедший там поддержку Свидригайло, был объявлен «князьями русскими и боярами» - великим князем русским.

 

Вся Восточная Беларусь, Волынская и Подольская земли, Киев, Чернигов, Путивль, Новгород-Северский, Трубческ, Стародуб, Серпейск, Тула, Курск, Вязьма, Смоленск, Оскол, Пинск подчинились Свидригайло. Великое княжество распалось на Великое княжество Литовское и Великое княжество Русское.

 

Противостояние «католической Литвы» «литовцев и поляков» Сигизмунда Кейстутьевича и «русской народности»,  включавшей «широкий фронт русского населения: князей, бояр, мелких феодалов... мещан», а также «природных» литовских князей и шляхты, придерживавшихся православия; обуславливала конфессиональную составляющую гражданской войны 1430-х годов. Война стала прологом к будущим конфессиональным противоречиям  кон.16 – нач.17 вв.

О том, что она носила, главным образом, политико-конфессиональный характер говорят  хроники тех лет. Так Стрыйковский, в отношении одного из событий Луцкой войны (1431) пишет: В Луцком замке «...русаки и литва, которые были с ними греческого вероисповедания», перебили всех поляков и католиков». Во время борьбы за Подолию православное население «обращало в пепел» католические костелы и уничтожало самих католиков. В свою очередь при одном появлении польского католического войска «русины» (т.е. те же православные) разбегались и прятались в лесах со всеми своими семьями и имуществом. Длугош отмечал, что во время осады Луцка обе стороны исполнились кровавой жестокости в отношении пленников.

 

Пытаясь привлечь на сторону Сигизмунда православное население Великого княжества Литовского, Ягайло 15 октября 1432 г. издал государственно-правовой акт (привилей), по которому представители древнейших родов Великого княжества Литовского православного вероисповедания уравнивались в правах с католиками. После смерти Ягайло в 1434 г., несмотря на то, что Сигизмунд 6 мая этого года подтвердил привилегии православной знати, провозглашенные Ягайло, война продолжилась. Не был отменен 9-й пункт Городельского привилея 1413 г., лишавший лиц православного вероисповедания прав занятия высших государственных постов в ВКЛ.

 

Жестокое поражение под Вилькомиром (ныне Укмерге в Литве), в результате которого более 30-ти православных князей были пленены, а также переход на сторону Сигизмунда видных военноначальников Свидригайло во главе с Федором Острожским, существенно ослабили позиции «православной партии» в ВКЛ.

Какое-то время Свидригайло и сам подумывал о введении церковной унии, однако этот шаг не находил поддержки среди его союзников - православных магнатов Волыни и других русинских земель.

 

В 1435 г. по приказу Свидригайло в Витебске был заживо сожжен глава западнорусской церкви митрополит Герасим. Ранее Герасим сам выступал за распространение унии с папским престолом на Великое княжество. Псковские летописи указывают на причину казни: были перехвачены некие «переветные грамоты» от Герасима к Сигизмунду Кейстутьевичу, иными словами, Герасимом готовился заговор против Свидригайло. Можно предполагать, что трения между главой православной коалиции и митрополитом Герасимом могли возникнуть на основе непопулярности церковной унии в среде сторонников Свидригайло, с чем не мог не считаться князь.

 

Луцк на протяжении нескольких лет играл роль стратегического пункта в борьбе Свидригайло против поляков и Сигизмунда Кейстутьевича. По этой причине вожди неприятельских лагерей гражданской войны наперебой старались привлечь его жителей своими милостями. Свидригайло дал луцким мещанам право свободного пользования местными лесными угодьями, включая рубку леса для строительства, кошение сена и пастьбу скота. Польский король Ягайло пожаловал Луцкой земле Привилей, согласно которому князья, прелаты, бояре, «milites nobiles ceterique...» (т.е. «дворяне и шляхта») уравнивались в правах с польскими подданными короля вне зависимости от вероисповедания. Впрочем, этот  привилей не имел практического значения, поскольку город вскоре перешел под контроль сторонников православной партии Свидригайло, в числе которых были Гулевичи.

 

В 1437 г. Свидригайло фактически вынужден был признать вассальную зависимость от польского короля Владислава III. Спустя два года он окончательно утратил влияние в землях ВКЛ и был вынужден искать убежища на территории Валахии и Венгрии.

 

Вернувшись, Свидригайло получил назад свои земли на Волыни и в Подолии, но уже в качестве вассала короля Сигизмунда, будучи на княжении в Луцке.

Когда в 1450 г. Сигизмунд Кейстутович пал от руки заговорщиков,  Свидригайло опять был призван на великокняжеский стол, но, не будучи в силах, вследствие старости, предпринять что-нибудь энергичное, оставался до смерти в Подольской и Волынской землях, которые за ним в 1442 г. утвердили поляки. Умер он своей смертью 10 февраля 1452 г., в весьма преклонном возрасте, что было крайне редким явлением для того времени.  Свои владения он передал Великому княжеству Литовскому.

 

После смерти Свидригайло в 1452 г. поляки из Малой (южной) Польши попытались захватить Луцк, но их действия не поддержала знать Великой (северной) Польши и сам монарх. В 1453 г. Казимир IV на сейме в Петрикове (ныне Гомельская обл. Беларусь) поклялся полякам, что от Польской короны не будут отчуждены принадлежащие ей земли, включая Литву, Русь и Молдавию. Выступление Казимира вызвало негативную реакцию со стороны аристократии ВКЛ. Литвины демонстративно отказались от польских гербов и привилегий, которые были с ними связаны, и выразили готовность начать войну с Польшей. Жестокий отпор вынудил польского короля отказаться от притязаний на Волынь. В 1456 г. Казимир IV вновь подтвердил государственный суверенитет Великого княжества Литовского.

 

Сыновья Ивана (Ивашко) Гулевича – Васко с Воютина и Микита из Дублян, а также их сестра Настасья – положили начало следующему поколению известных по источникам Гулевичей, из которых лишь Васко продолжил линию будущего рода, оставив по себе сыновей: Пархома (Павел), Микиту (Димитр) и Яцко. Среднему из них, суждено было стать родоначальником наиболее известных отраслей Гулевичей – волынского дворянского рода, сыгравших деятельную роль в ходе будущего противостояния православной и католическо-униатской партий в ВКЛ.

 

В переписи войска Великого княжества Литовского ("Пописъ земли волынское") 1528 года -  указаны  два брата Гулевичи: Михайло и Федор, выставивлявшие для войска 3 и 4 полностью вооруженных всадника, соответственно. Надо сказать, что вооружить и экипировать даже одного всадника было задачей нелегкой и требовала больших средств. Вероятно, Гулевичи, к тому времени постепенно начали завоевывать позиции одного из значительных родов Волынской земли, как по богатству, так и по влиянию.

 

Часть 4. Уния

 

К концу 16 в. Гулевичи представляли собою довольно разветвленный род, который складывался из шести основных ветвей, а именно: Воютинской, Дрозденской, Дольской (Должецкой), Затурецкой, Перекальской и собственно Гулевичевской. Последние, своим имущественным статусом принадлежали скорее к магнатам, когда как остальные их родственники довольствовались более скромной ролью, располагаясь среди средней и дробной шляхты. Однако все семейство Гулевичей пользовалось заслуженным авторитетом в среде волынского дворянства, о чем свидетельствуют пребывание различных представителей Гулевичева рода на высоких выборных должностях, матримониальные связи с представителями княжеских фамилий и заметным местом их представителей среди высшего и среднего духовенства православной церкви.

 

1 июля 1569 года в городе Люблине Актом Объединительного Сейма было провозглашено образование Речи Посполитой – федерального государства «двух народов» Польши и Великого княжества Литовского, которые сливались в «единое неразрывное тело». Волынь, а вместе с ней и Луцк попал более чем на два века под власть Польской Короны и стал центром Волынского воеводства.

 

Как и многие другие стародавние русские рода, Гулевичи на рубеже 15-16 вв. были вынуждены участвовать в религиозных, конфессиональных конфликтах, охвативших к тому времени территорию западных русских земель, зависящих от Польской Короны и папского престола. И хотя разные представители фамилии высказывали симпатии практически ко всем действовавшим тогда конфессиальным группам – католикам, униатам (греко-католикам) и протестантам, Гулевичи, в основе своей, долгое время оставались принципиальными и последовательными поборниками православия - веры своих предков, и защитниками прав православного населения.

 

«Православная группа» этой фамилии была многочисленной, по документам выявлено больше 30-ти представителей фамилии, которые различными способами поддерживали православие, участвуя в сеймиках, подписывая протесты и коллективные заявления, стояли у основания Луцкого православного братства или выступали в качестве меценатов православных храмов, монастырей и школ.

 

К моменту провозглашения Брестской церковной унии православная шляхта Волыни в своей борьбе с униатами (теми, кто согласился перейти под давлением государственной машины Речи Посполитой под патронаж Римской церкви) активно использовала разные методы политического противоборства. Одним из действенных была "парламентская борьба", во время которой, права православной шляхты защищались на поветовых сеймиках и сеймах. Следует отметить, что государственное устройство Речи Посполитой, не в пример соседним государствам того времени, несмотря на явную доминирующую роль католической церкви, позволяло это делать. И роль семейства Гулевичей в этой борьбе была достаточно приметной.

 

В Луцкой епархии и вообще на Волыни уния сразу же начала распространяться между православным дворянством, или шляхтою. В 1598 г. несколько дворян воеводства Волынского и других поветов, собравшись в Луцке, написали заявление, или просьбу, к сенату и королю. В этом заявлении они говорили, что благодарят Бога, сподобившего их дожить до соединения Восточной Церкви с Римскою, благодарят и духовных особ, ревностно потрудившихся для унии, и признают их своими епископами, и просили, чтобы святая уния ни в чем не была нарушаема. "А притом, — прибавляли дворяне в заключение, — мы униженно просим и о новом календаре, чтобы между нами не было никакого замешательства и разъединения, так как календарь не есть член веры, но чтобы мы, как бывало и прежде, праздновали и отправляли праздники нашей греческой веры все вместе и единодушно; противящихся же такому святому единению просим не принимать и не слушать". Таким образом, дворяне эти не только сами изъявляли согласие принять новый календарь, но просили, чтобы он был навязан правительством и всем униатам, хотя во время принятия унии в Бресте, по свидетельству митрополита Рагозы, "календарь и пасхалею по-старому держати всем заховали, а по-новому кто всхощет". Под изложенным заявлением к королю и сенату подписались и приложили свои печати до 33 дворян, или помещиков, в том числе Станислав Радзивилл, Юрий Чарторыйский, Михаил Мышка, каштелян волынский, староста каменецкий, Авраам Мышка, староста овручский, Иван Гулевич, Гавриил Савицкий, протопресвитер дединский, Сасин Русинович Берестецкий, судья гродский луцкий, Захарий Яловицкий, писарь его королевской милости, Иван Тышкевич и др.

 

Православные не переставали принимать свои меры для охранения себя и своей веры от униатов и папистов. Патриарх Александрийский Мелетий оставил в 1599 г. местоблюстительство Константинопольского патриаршего престола, но и после этого не прекращал своей пастырской заботливости о Западнорусской Церкви, с которою находился в сношениях с давнего времени. В 1600 г. он прислал сюда через своего протосинкелла Кирилла Лукариса несколько посланий к разным лицам. Тут были послания: к князю К. К. Острожскому с просьбою не уставать в борьбе за православие до самого конца, к князьям: Евфимию Корецкому, Иоанну Соломерецкому, Иоакинфу Четвертинскому, к знатным панам: Федору Скумину, воеводе новогрудскому (увы, патриарх тогда еще не знал о его отпадении в унию), Михаилу Гулевичу,  Андрею и Александру Загоровским и другим, то с похвалами за твердость в православной вере, то с убеждением хранить ее и впредь.

 

Земским послам тех воеводств, где преобладало православие, поручалось сеймиками настаивать на улучшении положения православной веры, на устранении переносимых православными несправедливостей.

 

Как на образец таких поручений можно указать на инструкцию сеймовым послам Волынского воеводства. В ней говорится, что шляхта греческой стародавней веры под послушанием константинопольского патриарха от 1596 года жалуется на нарушение (орpressia) своих старинных прав, утвержденных привилеями польско-литовских государей и конфедерациями предшествовавших бескоролевий. Упомянутые нарушения заключаются в несоблюдении мира среди разрозненных в вере, в раздавании бенефиций, соединенных с Киевской митрополией, владычествами и архимандритствами, не местным уроженцам, согласно с правами и привилеями унии (Люблинской 1569 г.), но сторонним (extraneis) и тем, которые поддались римскому костелу, а не собственным их пастырям, подчиняющимся константинопольскому патриарху, — в том, что из-за непослушания владыкам-отступникам мещане терпят большие кривды (во Львове и Вильне), отстранены от магистрата, не допускаются к ремеслам, в цеха и к пользованию мещанскими правами, в Вильне насильно отобраны у них церкви, невинных людей сажали в тюрьмы, в том, что затруднялись постройки церквей, хотя они производились по королевским привилеям и с благословения митрополита, что православные паны, достойные чинов (dostoienstw) и урядов, устранялись от них.

 

Послы должны были требовать основательного успокоения, именно: чтобы бенефиции были раздаваемы митрополиту, повинующемуся константинопольскому патриарху, и владыкам, им посвященным, и на будущее время, всегда и везде так, а не иначе, и, при освобождении митрополии или епархии, ее предоставляли достойным людям, местным уроженцам, сообразно с привилеем, данным при заключении Люблинской унии, а что нарушено, то снова должно быть восстановлено, дабы не было повода к дальнейшим нарушениям, но чтобы все оставались в покое при своих правах. Не получив такого успокоения, послы не должны приступать ни к каким делам, и тем более к коронации (do coronaciey) короля. Та же самая шляхта предписывает своим послам настаивать на том, чтобы священники не были отягощаемы никакими налогами (podatkami) ни лично, ни со своих церквей, чтобы Луцкая замковая церковь св. Димитрия, сооруженная панами Гулевичами, которые не признают унии, была возвращена им от униатов и чтобы навеки за их фамилией оставалось право подавать к этой церкви священника, находящегося в послушании константинопольского патриарха. Должны были добиваться волынские послы и того, чтобы у митрополита (Рутского) была отобрана Владимирская епархия и предоставлена особому владыке, так как сосредоточение в одних руках митрополии и владычества противно закону de incompatibilibus. Тем же послам вменялось в обязанность стараться о том, чтобы присяга будущим королем была произнесена буквально (intacte) в том виде, как ее произносили три последние короля (т.е. Генрих Валуа, Стефан Баторий и Сигизмунд III), ибо в ней хорошо определено положение разъединенных в вере.

 

Чтобы придать большее значение своим требованиям и скорее достичь их удовлетворения, православные Волынского воеводства предписывают своим послам действовать заодно с протестантами. Послы должны были указать на нарушение прав диссидентов, подтвержденных королями, результатом чего были по разным местам для церквей греческой религии и для диссидентских сборов и молитвенных домов великие кривды и насилия; вместе с тем они должны требовать, ради внутреннего покоя, установления надлежащего процесса и экзекуции для лиц всякого звания и состояния как духовных, так и светских, за нарушение религиозного мира и обеспечения свободного исповедания религии для всех и везде, что должно быть expresse обговорено в собрании законов (in codice legum) и включено в формулу присяги будущего короля.

 

Первым, кто вступился за православных из числа Гулевичей, был один из внуков луцкого православного епископа Феодосия Гулевича – Демьян Романович, который сам был сторонником протестантской церкви, набиравшей силу в Западной Европе. Демьян Гулевич принимал участие в работе православного (антиуниатского) собора в Бресте в октябре 1596 г. Будучи участником сейма 1597 г. выступал на нем от православной группы, а в 1598 г. направлен был с этой же миссией в Варшаву, делегировавшими его православными выборщиками.

 

Спустя четыре месяца после Брестского Собора, принявшего унию, в Варшаве открылся генеральный Сейм (в феврале и марте 1597 г.). Прибывшие русские православные  послы первым делом объявили, что они не приступят ни к каким делам, пока не получат удовлетворения по делу о своей вере, требовали, чтобы их владыки, не желающие подчиниться папе, оставались при своих давних правах и чтобы вообще свято исполнялись pacta conventa, утвержденные присягою короля.

 

Особенно резко, что неприменули отметить королевские хроникеры, перед королем выступал 7 марта Демьян Гулевич, настаивая, чтобы русские владыки оставались при своей древней вере, а владыки, принявшие унию, были низвергнуты. Канцлер Сапега отвечал Гулевичу, что унии желали и приняли ее в Бресте все православные, кроме Никифора грека, по мнению Сапеги - бунтовщика и порочного человека. Этими словами глубоко огорчился другой влиятельный православный магнат князь К. К. Острожский и вступил в сильное препирательство с Сапегою… .

 

В 1601 г. заявление православной волынской шляхты о готовности поддержать Люблинское православное братство подписали уже четыре представителя фамилии Гулевич: луцкий земский писарь Михайло Гулевич-Воютинский, Андрей Гулевич, Михайло Гулевич и Юрий Гулевич. Наибольшую активность проявлял Андрей, который еще дважды - в 1608 и 1616 г. подписывал специальные инструкции от волынской шляхты своим послам в сейм, в которых предписывалось защищать права православной церкви.

 

Среди подобных инструкций 1608, 1616, 1632, 1639 гг. в защиту православия находим подписи и упомянутого выше Михайло Гулевича, а также Федора, Луки и Данилы из ветви Гулевич - Воютинских.

 

Но не только инструкциями послам выражалась борьба православной шляхты за восстановление собственных прав. Участники сеймиков подавали протесты поветовым судам, по различным вопросам, ущемляющим, по их мнению, православное население. Один такой протест от 10 сентября 1607 г. касался  номинации на кафедру Луцкого епископа - Остафия Ело-Малинского, подписанный Гневошем Гулевич-Дрозденским и Иваном Гулевичем. Другой протест от 1 сентября 1635 г. касался кандидатуры Иосифа Баковецкого на Владимиро-Волынскую епископскую кафедру. Под этим заявлением поставили свои подписи луцкий подкоморий Юрий Гулевич, луцкий земский писарь Семен Гулевич-Воютинский (будущий православный Перемышльский епископ Сильвестр), а также Павел Гулевич - Воютинский и Иван Гулевич. Вероятно, и тот и другой претендент не отвечали интересам православной шляхты.

 

Важным вкладом в политическую борьбу православной шляхты против унии было активное участие Гулевичей в основании Луцкого Православного братства. Известно, что среди его основателей  в 1617 –1619 гг. было семь представителей рода Гулевич, а именно: луцкий подсудок Михайло Гулевич - Воютинский, Яцко Гулевич - Воютинский, Семен Гулевич - Воютинский, Федор Гулевич - Воютинский, а также Иван, Роман и Петр Гулевичи.

 

Но борьба между униатами и православными нередко перерастала и в силовые акции. В ряде случаев одна из сторон (как униаты так и православные) устраивали военные набеги на своих противников, добиваясь восстановления своих прав на церкви либо владения там, где из-за слабости действующей местной власти не выполнялись решения суда на сей счет. И тут не обходилось без Гулевичей, выступавших на стороне православных.

Так, во время борьбы православного епископа Сильвестра Гулевича с униатским епископом Афанасием Крупецким «отличились» Александр и Данило Гулевичи. За активное участие в штурме монастыря Св.Спаса, этим Гулевичам была оглашена инфамия.

Гулевичи принимали участие и в антиуниатских акциях на Волыни и сами становились их мишенью.

 

Во время восстания Северина Наливайко, когда в октябре 1595 г. козацкие отряды действовали на территории Волыни, они находили сторонников, главным образом в среде противников Унии. Сторону мятежников держали и некоторые дворяне, так князь Януш Воронецкий давал в своем имении Омельнике притон сподвижникам Наливайко. Другой сообщник казацкого атамана был Александр Гулевич – сын упомянутого выше Демьяна Гулевича. В 1599 г. отец и сын были убиты в результате разбойного нападения по дороге на Сейм в Варшаву, вероятно, организованного их противниками из стана униатов.

 

В октябре 1637 г. православный Луцкий епископ Афанасий Пузына пытался присоединить владения Луцкого униатского капитула, которые после смерти епископа Иеремии Почаповского должны были отойти к православным. Поскольку сами униаты не желали добровольно отступать от этих владений, владыка Афанасий применил силу. 30-31 октября вооруженный отряд под предводительством Яна Гулевича захватил местечко Рожищи, а также село Водирады, выгнав оттуда униатских священников и наместников униатского капитула.

 

Наиболее эффективным методом борьбы между сторонниками и противниками унии было добывание шляхтой права патроната над храмами и монастырями в своих владениях. Борьба за церковь Св.Димитрия в Луцке между Луцким епископатом и Гулевичами - Затурецкими тому подтверждение. История этого противостояния своими корнями восходит к 16 веку, когда предок этих Гулевичей – уже известный нам Луцкий епископ Феодосий (в миру Федор Гулевич), заново отстроил этот храм, известный еще с 13 в. До принятия Унии, конфликт с правами владения церковью Св.Димитрия и прилегавшим селением Коршовец имел вялотекущий характер. Луцкий епископат исходил из того, что деятельность луцкого владыки Феодосия уже сама по себе была доказательством того, что Димитровская церковь и Коршовец должны быть во владении Луцкого епископата. Напротив, потомки Феодосия – Гулевичи-Затурецкие (прозвание от фамильного владения – селения Затурцы, ныне Локачинский район Волынской обл.) настаивали на том, что храм был основан как фамильный и по семейным преданиям еще со времен «русских князей»; наследники которых, Великие князья Литовские и короли Польские подтвердили право Гулевичей на патронат над этим храмом вместе с селением Коршовец. Ситуация осложнялась отсутствием достоверных документов с обеих сторон, подтверждавших их права и являлась неразрешенной, породив вражду между Гулевичами и последующими луцкими православными епископами. Однако вся острота проблемы стала очевидна после Брестского собора 1596 г., объявившего об Унии православных земель с католической церковью. Семейство Гулевичей-Затурецких с самого начала заняла антиуниатскую позицию, и теперь борьба за храм приняла ярко выраженную идеологическую составляющую, так как Луцкий епископат подчинился решениям Собора.

 

Помимо религиозной, у Гулевичей были и экономические причины вести борьбу с луцкими униатами в конце 16 – нач.17 вв. Один из самых богатых представителей рода Гулевичей того времени Василий Федорович Гулевич - Затурецкий (один из младших сыновей луцкого епископа Феодосия), незадолго до своей смерти включился в борьбу против сторонников Унии: в ноябре 1600 г. он захватил наконец силой селение Коршовец и присоединил к своим владениям землю в Луцком замке вместе с церковью Св.Димитрия. Попытки луцких епископов-униатов оспорить действия Василия Гулевича в суде  успеха не имели. Влияние этого Гулевича (с 1561 г. – подстароста, а с 1566 г. – войский (воевода) Владимирский) было слишком велико, а владения довольно обширны. Поэтому, вплоть до основания Луцкого Православного братства Димитровская церковь стала единственным православным храмом в Луцке, не подчинявшейся униатским епископам.

 

Очевидно, что сам храм стал центром борьбы между сторонниками и противниками Унии в Луцке. Православные священники при прямой поддержке сына Василия – Андрея Гулевича - Затурецкого, открыто агитировали униатских прихожан против униатского духовенства. Деятельность православной общины храма Св.Димитрия вызывала негодование униатских владык, но после смерти патрона всех православных Луцка - Андрея Васильевича Гулевича (ум. не позднее 1623 г.), ситуация кардинально переменилась. Старшие сыновья Андрея – Александр и Михаил Гулевичи умерли молодыми, а младший Дмитрий ушел в католический Орден «доминиканцев», взяв имя «Ипполит» и передав свою «отчину» - православный храм Св.Димитрия во владение католиков-доминиканцев. Причины, побудившие последнего представителя этой ветви Гулевичей к такому шагу доподлинно неизвестны. Последствия же были для православной общины весьма плачевны.

 

В 1610 году Мелетий Смотрицкий под именем Ортолога в книге "Плач Восточной церкви" жалуется на потерю важнейших русских фамилий. Это строки, выражали  сознание в тех успехах, какие уже одержал тогда католицизм среди знатного русского дворянства. "Где тот бесценный камень, — спрашивала православная Церковь, оплакивая свои потери, — который я между иными перлами, как солнце между звездами, носила в короне на главе моей, — где дом князей Острожских, сиявший более всех других блеском своей древней веры? Где и другие драгоценные камни той же короны — роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Збаражских, Сангушек, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломерецких, Головчинских, Крашинских, Масальских, Горских, Соколинских, Лукомских, Пузынов и других, которых перечислять пришлось бы долго? Где и иные мои драгоценности, — где древние, родовитые, сильные, во всем свете славные своим мужеством и доблестию Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Дорогостайские, Войны, Воловичи, Зеновичи, Пацы, Халецкие, Тышкевичи, Корсаки, Хрептовичи, Тризны, Горностаи, Мышки, Гойские, Семашки, Гулевичи, Ярмолинские, Калиновские, Кирдеи, Загоровские, Мелешки, Боговитины, Павловичи, Сосновские, Скумины, Поцеи?"

 

«Злодеи отняли у меня эту драгоценную одежду и теперь ругаются над моим бедным телом, из которого все вышли!».

 

Какое впечатление произвела книга Смотрицкого, видно из того, что сам знаменитый иезуит Петр Скарга поспешил издать в том же году свое "Предостережение Руси греческой веры против Плача Феофила Ортолога", а чрез два года (1612) и ученый униат Илья Мороховский, королевский секретарь, напечатал в Вильне свое "Утешение, или утоление, Плача Восточной Церкви Феофила Ортолога". Оба автора с ожесточением нападали на Смотрицкого, называли его учеником Лютера и Кальвина и старались доказать вопреки его доказательствам, что Римская Церковь сохраняла всегда и сохраняет истинное учение веры, а напротив, Восточная уклонилась от него, как только прервала связь и единение с Римскою.

 

Не следует, конечно, понимать, будто все эти русские дворянские роды изменили православию уже в период унии и в целом своем составе или во всех своих отраслях: некоторые, приняли протестантство и затем католичество или прямо католичество еще до унии, а в других родах  (каковы: Скумины, Соломерецкие, Гулевичи) оставались еще отрасли, которые и теперь держались православия.

 

Желая воспрепятствовать распространению "Фриноса" Смотрицкого, враги православных донесли королю, находившемуся тогда под Смоленском с войском, будто в виленской друкарне Свято-Духовского братства тайно печатаются книги, наполненные пасквилями и возбуждающие бунт против власти духовной и гражданской. И Сигизмунд издал повеление (7 мая 1610 г.), чтобы никто не покупал и не продавал тех книг под опасением штрафа в пять тысяч червонных злотых, а виленскому войту и магистрату приказал друкарню ту отобрать, книги также отобрать и сжечь, печатников же и авторов тех пасквилей, равно и "корректора их Логвина Карповича, особенно если он не шляхтич", посадить на ратушу или в какую-либо тюрьму до дальнейшего распоряжения. Виленские бурмистры скоро (13 июня) отобрали 36 книг "Фриноса", на что тогда же старосты православного Виленского братства и принесли жалобу в трибунальный суд. Но друкарню свою и шрифт братство, вероятно, успело спасти и перенести в местечко Евье (ныне Вевис на территории Литвы), имение своего братчика и бывшего старосты князя Богдана Огинского (в 35 верстах от Вильны). По крайней мере здесь именно, как в типографии "виленского братства Святого Духа", с 1611 г. иноки виленского общежительного монастыря Святого Духа начали печатать свои книги, одни "коштом и накладом" вельможного пана Огинского, а другие собственным, и в течение трех лет (1611 — 1613) издали Псалтирь и Новый Завет (в одной книге), Часослов, Диоптру и Анфологион.

 

Падение последнего оплота православного населения в Луцке содействовали формированию нового направления в деятельности, оставшихся верных православной церкви представителей Гулевичева рода. Во главе этой борьбы теперь стали представители  Воютинской ветви этого семейства, в частности, земский луцкий писарь Семен Гулевич - Воютинский, а также Павел и Андрей Гулевич-Воютинские. В городе Луцке, в котором до унии числилось восемь православных церквей, теперь не было ни одной, и окрестные православные дворяне, часто посещавшие этот город по своим делам, не находили в нем места, где бы во дни праздников могли помолиться. Только в полуверсте от Луцка, на острове за рекою Стырем оставался небольшой православный монастырь Чернчицкий или Черчицкий, куда и прибегали православные по своим духовным нуждам. Здесь подвизался благочестивый схимник Григорий Микулич, прежде бывший игуменом Чернчицкого монастыря и называвшийся Герасимом. Он предложил православным мысль основать в Луцке церковное братство, и в 1617 г. в члены этого братства записались кроме самого Григория преемник его по игуменству иеромонах Исаакий Борискович, несколько священников и светских лиц, в том числе князь Федор Святополк-Четвертинский, Михаил Гулевич, подсудок луцкий, Лаврентий Древинский, чашник земли Волынской, Владимир Зубцевский, городничий луцкий. Поводом к учреждению братства послужило то, что во время сильного пожара, бывшего в Луцке, сгорела до основания русская богадельня, или госпиталь, и не находилось места для призрения больных и нищих русской веры. Братство и образовалось с целью соорудить вновь русскую богадельню в Луцке, а при ней построить и церковь, как для больных и нищих, так и для всех православных, и школу для воспитания детей. Король по ходатайству дворян Волынского воеводства и жителей Луцка утвердил (20 февраля 1619 г.) вновь составившееся русское "братство милосердия" и дозволил братству выстроить не только богадельню, но и церковь и школу, иметь о них попечение и беспрепятственно содержать при церкви духовенство. Когда место для предполагаемых построек в Луцке было избрано братством, члены братства из дворян, указывая на то, что они не живут постоянно в городе, поручили особым своим листом (от 1 сентября 1619 г.) младшим братчикам — луцким мещанам — иметь надзор за постройками и по окончании их заведовать церковию, школою и госпиталем, а сами обязались помогать во всем этим мещанам, заступаться за них и везде защищать их.

 

Часть 5. Фундаторы

 

Начало 17 в. вписало в историю западнорусских земель еще одно известное имя из семейства Гулевичей.

В 1615 году, 15 октября жена маршалка повета Мозырского Стефана Лозки Анна (Гальшка) Гулевичевна явилась в земский суд г. Киева вместе с мужем своим и с его соизволения просила записать в земские киевские книги следующую запись: "Я, Анна Гулевичевна... живя постоянно в древней православной вере святой Восточной Церкви и пылая к ней благочестивою ревностию, к распространению славы Бога, в Троице единого, из любви и приверженности к братиям моим — народу русскому с давнего времени помышляла сделать добро для Церкви Божией. Ныне, приводя мою мысль в исполнение, даю правоверным христианам народа русского, в поветах воеводств Киевского, Волынского и Брацлавского состоящим, сословия духовного и светского, князьям, дворянам и всем, какого б они звания ни были, но только неизменно пребывающим в православной вере, под благословением святейшего Константинопольского патриарха, на вечные времена даю, дарю, записываю и отказываю мое собственное наследственное имение, пользующееся правами и вольностями шляхетскими: двор мой и землю, полученные мною в вечный дар от моего мужа и находящиеся в Киеве между известными улицами, со всеми угодьями и доходами, к тому двору принадлежащими... И все это назначаю на монастырь патриаршей ставропигии общежительный, по чину Василия Великого, и на школу для детей, как дворянских, так и мещанских, и на гостиницу для духовных странников веры Церкви Восточной, с тем чтобы монастырь тот, и школа, и весь чин устраивались по закону кафолической Восточной Церкви... А чтобы настоящая моя фундация возымела свое действие, я тотчас же ввела в тот двор с землею духовных и светских православных, именно священноинока Исаию Копинского и других из монашествующих, ввела также и школу, передав им равно и всем православным, духовным и светским, жертвуемое мною в действительное владение и заведование при возном и дворянах, на то назначенных...1615 г., месяца октября, четырнадцатого дня".

 

Супруга Мозырского маршалка Стефана Лозки, киевлянка Гальшка (Альжбета, Гамика, Анна) Гулевичевна была дочерью упомянутого уже Василия Федоровича Гулевич - Затурецкого и в первом браке была замужем за Кристофором Потием, сыном будущего униатского митрополита. В отличие от семьи Потиев, в которой господствовали униатские настроения, Гальшка оставалась верна Православию. По этой причине она серьезно рассорилась с родней первого мужа. Возможно, что передача собственного наследственного владения под православный монастырь мыслилась Гальшкой Гулевичевной как своего рода компенсация за урон, нанесенный православным киевлянам со стороны ее свекра - униатского митрополита Ипатия, захватившего в Киеве ряд православных храмов. Передаваемое Гальшкой владение находилось на киевском Подоле – центре сосредоточения киевской жизни той эпохи.

 

Мотивы подобного поступка Гулевичевны имеют достаточно глубокие корни, связанные не столько с принципиальной семейной традицией православных Гулевичей, сколько с общей политической ситуацией, сложившейся в период, когда русская православная культура под напором римо-католической власти стала сдавать свои позиции даже в своих, казалось бы, незыблемых центрах, каким, безусловно, являлись и древняя Волынская земля и, конечно же Киевщина, с некогда стольным градом всех Древнерусских земель. «Местная православная шляхта, неорганизованная и затопленная с самого начала польским шляхетским потопом, уже на первых порах была сбита со всех позиций, отодвинута и отстранена от всего так, что лишь приноравливаясь к господствующему польскому элементу, и только ополячиваясь и окатоличиваясь могли достичь фактического равноправия. К началу 16 в. все, что было выдающегося, стремившегося к власти и значению среди местной шляхты Галиции, Подолии, Холмской земли – за небольшими исключениями – уже ополячились совершенно, а в 16 в. то же самое начинает повторяться и на Волыни, и на Поднепровье», - писал в своей «Истории Украины» Михайло Грушецкий.

 

Высшие слои здешнего населения понимали, что им не устоять перед государственной машиной окатоличевания, и даже на Волыни, в этом гнезде православной аристократии – князей и магнатов, начинает быстро ополячиваться, лишая православных русинов того единственного класса, какой мог иметь хоть некоторое влияние и значение в деле существования русской политической нации в составе Речи Посполитой. Те же процессы происходили и на территории так называемой Белой Руси, которые вконец обескровили и ополячили литвинов – некогда могущественную местную аристократию. Крестьянство, не способное занять место государствообразующей национальной силы вместо покинувшей ее ополячившейся шляхты, вынуждено было довольствоваться той локальной национально-социальной нишей, явившей  впоследствии, белорусский народ – народ, который вопреки процессам ополячивания с одной стороны и русификации с другой, сохранил и до сих пор сохраняет ядро литвинской нации, потомков канувшего в лету ВКЛ.

 

Так и на Волыни, бывшие православные паны быстро ополячивались, и следующее поколение их выставило даже прямых врагов православию, каковыми были дети самих ревнителей православной веры – сын Курбского Димитрий, сын Острожского Януш. Сыновья Константина-Василия Острожского уже были католиками, один только Александр оставался православным, но он умер еще при жизни отца, и старший Януш, унаследовавший богатые Острожские имения вместе с организованной там широкоизвестной Острожской православной школой и типографией, рано перешел в католичество – за что и получил высокую должность краковского кастеляна. Януш Острожский на корню уничтожил деятельность Острожского кружка и его учреждений, пришедших при нем в упадок.

 

И в Слуцке, что на землях Белой Руси, со смертью основателя Слуцкой православной школы князя Юрия Семенович Слуцкого (ум.1587), владения его перешли в руки его преемников из числа католиков, и все зачатки православной просветительской работы замерли. Дети магнатов и богатой шляхты отправлялись в католические школы, в особенности к иезуитам, основывавшим свои школы в Вильне, Ярославе, Люблине и др. городах, куда стекалось молодое поколение бывшего Великого княжества Литовского. В эти школы, иезуиты привлекали именно детей из высших классов и воспитывали их ревностными католиками. Подобные процессы коснулись частью и шляхетские ветви Гулевичей, впоследствии поглотив в католичество практически всех их потомков, оставшихся на земле предков, дав с течением времени, к слову, и истинных патриотов Польского государства.

 

«Со страхом наблюдали русские (украинские и белорусские) патриоты этот ужасающий упадок своей народности», - писал Михайло Грушецкий. Подобные потери вынуждали оставшихся православных объединять свои усилия в деле укрепления своей народности и веры, основывая православные братства, цель которых, главным образом заключалась в просвещении, столь необходимом в этот сложный для православных русинов период. Кроме старейших братств, Львовского и Виленского, возникли братства в Перемышле, Слуцке, Минске, Могилеве, Луцке и других городах. Подобные объединения православных пытались отстоять православные епархии, отданные центральной королевской властью сторонникам унии.

 

Во главе униатов с 1599 г. стоял киевский митрополит Ипатий Потий (Потей), в бытность епископом Владимирским и Брестским ставший главным действующим лицом в Унии с римо-католической церковью. Родившийся в 1541 г. в православной семье, будущий тесть Гальшки Гулевичевны - Адам Львович Потий получил образование в кальвинской коллегии князей Радзивиллов, высшее образование в Краковской Академии. Долго служил при делах князей Радзивиллов и в это время открыто принял протестантизм. Двигаясь по линии государственной службы, достиг звания пана-радца, т.е. сенатора. Женился на дочери одного князя, через что связался родством с кн. Константином–Василием Острожским. Около 1574 г., по-видимому, в атмосфере семейного родства, принял снова свое природное от колыбели православие. Затем овдовел, и вот в это время в 1588 г. обнаруживается его пока секретная решимость пойти на унию.

 

Луцкий римо-католический епископ Бернард Мациевский в 1588 г. писал папскому нунцию в Польше, архиепископу Аннибалу: «В июне месяце, когда я отправился в Подляхию, в другую половину моей епархии, там проезжал в Москву Константинопольский патриарх Иеремия. Сверх моего ожидания он очень скоро проехал тот город, где я находился. Наступившая ночь помешала мне нагнать его. И я поспешил в Брест, где, казалось, он остановится. Но и оттуда он уехал раньше моего прибытия. Через несколько дней господин Брестский судья (Адам Потий), хотя и схизматик, но по авторитету, образованности и опытности, человек выдающийся и в религиозных делах, по-видимому, самый сведущий среди своих. После нескольких бесед ο религии с находящимся здесь со мной о. иезуитом, Потий не раз приходил ко мне и с величайшей настойчивостью убеждал меня, чтобы мы с другими епископами богословами католиками позаботились об унии русских с римской церковью, особенно в настоящее время, когда представляется столь удобный случай, какой едва ли повторится. Потий говорил, что само провидение Божие устроило так, что в наши края прибыл Цареградский патриарх. Прибавлял, что следует больше стараться ο собеседованиях с греками, чем об издании сочинений против русских, или чем ο возражениях русским, какие бывают в наших проповедях. Если патриарх согласится на беседу и будет побежден и обличен в заблуждении, тогда он — судья (Потий) и многие другие, знатные родом и добродетелями, ничего так не желающие, как того, чтобы состоялось в духе любви и кротости собеседование наших с патриархом, не захотят более подчиняться ему и следовать его заблуждению. Если же он уклонится от состязания, то подпадет под подозрение в действительной схизме и тем скорее будет покинут русскими. Передавал еще почтенный муж, что он со своими весьма внимательно будет наблюдать: прибыл ли патриарх, чтобы обобрать своих владык и попов, или чтобы позаботиться ο спасении вверенных ему душ. Поверьте, что слышанное нами премного утешило нас и обнадежило. И я убежден, что и Ваше преосвященство отнюдь не упустите настоящего, столь удобного случая поддержать наших русских в их ревности, которой они пламенеют».

 

Ничего не подозревая, тесть Адама Потия - князь Острожский сам рекомендовал его королю, как блестящего кандидата на должность епископа, после смерти владыки Мелетия Хребтовича. Православный епископ Луцкий, Кирилл Терлецкий (еще один сторонник унии), сам постриг Адама и нарек ему имя Ипатий. Β 1593 г. король Сигизмунд III уведомил князя Константина Острожского, что «дал владычество Владимирское Брестскому каштеляну Адаму Потею за его заслуги пред королем и Речью Посполитой». Высокий образовательный ценз, свободное владение латинским языком, родственные связи с знатными родами и сознательный план унии делали из Ипатия Потия фигуру фатальную для обессилевшей сверху русской православной церкви. Так Ипатий Потий стал личным творцом унии.

 

После смерти константинопольского Патриарха Иеремии, в конце 1594 г. несколько высших екзархов православной церкви, в числе которых были епископ Владимирский Ипатий Потий, епископ Луцкий Кирилл Терлецкий, владыка Туровский Пельчицкий, Холмский епископ Зборовский, а также епископ Львовский Гедеон Балабан и киевский митрополит Михаил Рогоза составили декларацию папе Римскому и королю, в которой заявили о своем решении отдаться под власть папы и привести к этому прочее духовенство и свою православную паству. В конце 1595 г. Потий и Терлецкий отправились в Рим и 23 декабря на торжественном заседании перед всем папским двором и кардиналами от имени всех епископов засвидетельствовали свое подчинение и принесли присягу на верность папе Климентию VIII и  католической церкви.

 

6 октября 1596 г. во владениях Потия в Бресте был созван объединительный собор для подписания церковной Унии. В стане противников резко против Унии выступили князь Константин-Василь Острожский и его сын Александр, епископы львовский Гедеон Балабан и перемышльский Копыстенский (первоначально бывшие среди сторонников Унии), немало монашеского духовенства, шляхты, представителей братств и мещан, неблагосклонных к воссоединению, таких как князь Юрий Чарторыйский и князья Олельковичи (из Слуцка), или сторонники кальвиниста Радзивилла. Все они, не желая ни разговаривать с "папежниками", ни принимать участия в совместных совещаниях, параллельно провели собственный Собор в Бресте под руководством приехавшего из Молдавии протосинкела  Никифора, называвшего себя уполномоченным представителем и заместителем Константинопольского Патриарха. В конце концов Унию приняли: киевский митрополит Михаил Рагоза, владимирский епископ Ипатий Потий, луцкий экзарх Кирилл Терлецкий, полоцкий архиепископ Гермоген, пинский епископ Иван Гоголь, холмский епископ Денис Зборовский, а, кроме того, три архимандрита - брацлавский, лавришевский и минский, значительная часть епархиального духовенства и шляхты. Присутствовали при этом в качестве папских делегатов латинские епископы Ян Соликовский, Бернард Мацейовский, Станислав Гомолинский, а также в качестве богословов известный иезуит-проповедник Петр Скарга, Юстин Раб, Мартин Лятерна и Каспер Нехай. В Вильне с осуждением Унии выступило ставропигиальное Братство, а с ним известные священники Василий, Герасим и дидаскал (учитель) Стефан Зизаний...

 

Несмотря на противодействие унии и взаимные проклятия, король решительно поддержал униатов.

 

Митрополи­том Киевским Ипатий Потий стал после смерти Михаила Рагозы, не проявлявшего особого усердия для распространения унии (о нем даже говорили, что и умер он с горя, оттого что православные заклеимив предательством прокляли его). Потий же был талант­ливым проповедником, полемистом, администратором, однако в борьбе за унию действовал преимущественно силой. Острую реакцию православных вызвали попытки Потия доказать, что западно-русская церковь всегда была като­лической, а также его намерение передать униатам древние православные святыни. Собственно, этим объясняется тот факт, что Ипатий Потий, имея титул киевского митрополита, вынужден был находиться в Вильне. В Киев его не пустили казаки и православная шляхта. 

 

Как писал Михайло Грушецкий: «…Берестейское братство король с местным епископом Потием разгромил вконец. В Вильне, центре белорусской церковной и культурной жизни, силой, при помощи войска отбирались у православных церкви – разбивались замки и двери, и церкви передавались униатам. Король случился в это время в Вильне; православные, обступив его на улице, с женами и детьми падали перед ним на колени, молили, чтобы не насиловали их совести, не отнимали у них церквей, но это не прекратило насилий». Примечательно, что одной из таких церквей была, располагавшееся в районе «Росса», церковь Св. Георгия, по имени которой назвалось православное Русское Юрьевское Братство в Вильне. Уже тогда там находился большим цментарь (кладбище), на месте которого (или неподалеку от него) два века спустя расположилось знаменитое кладбище «Росу» с весьма неясной для современников этимологией, так как к тому времени упоминания об изначально  православной и «русской части» Вильни было значительно стерто в сознании живущих там людей, преимущественно, идентифицирующих себя с польской нацией или по-просту тутэйшими… 

 

Когда митрополит Потий ободренный разгромом православной Вильни, попробовал сделать то же самое в другой своей митрополичьей столице, Киеве, и послал туда своего наместника, - казачий гетман Тискиневич предостерег последнего, чтобы он не вздумал принуждать местное духовенство к повиновению, так как на случай этого он, гетман, уже отдал приказ: этого наместника «где бы не случилось, убить как собаку (1610).

 

Когда король захотел отобрать от православного архимандрита Никифора Тура Печерскую лавру, Константин-Василь Острожский, будучи киевским воеводой никак не отреагировал на королевский приказ. А когда король послал своего дворянина с поручением отобрать силой Печерский монастырь у Тура и передать его митрополиту Потию, Тур с оружием в руках отстоял монастырь, а затем, с различными «Наливайками», как жаловались униаты, вооруженной силою защищал Печерские поместья.

 

Точно так же православные отстояли и Жидичинский монастырь – наиболее выдающийся среди волынских монастырей.
Ипатий Потий умер 18 июля 1613 года и был захоронен, согласно завещанию, в соборной Успенской церкви во Владимире-Волынском «перед вратами царскими, между амвоном и дверью». От брака имел трех сыновей - Яна, Петра и Кристофера. Младший Кристофер Потей (ум. до 1615 г.) и стал первым мужем Гальшки Гулевичивны (1575-1642), от брака с которой имел дочь Катерину Потиивну, жену оршанского хорунжия Миколы Млечко. Гальшка Гулевичевна и Кристофор Потий жили в местечке Несвич, подаренном ей отцом Василием Гулевичем.

 

Второй муж Гальшки, Стефан Лозка, имел в Киеве богатый дом с землями, который Елизавета Васильевна, "ревнуя православной вере", подарила в 1615 г. "на монастырь патриаршей ставропигии общего жития, по чину Василия Великого", на школу, как для детей дворянских, так и мещанских, и на гостиницу для странников. Условием этого дара было то, чтобы это место со своими учреждениями ни в каком случае не выходило из православного владения. Гальшка оставила за своими потомками право отнять у братства подаренное ею место, если бы какими-нибудь путями оно перешло в руки неправославных, и обязывала их в таком случае отделить на своей собственной земле другое место для той же цели.  Приняв от Гулевичевны такое щедрое пожертвование, православные немедленно образовали в Киеве церковное братство "по благословению", как сами говорят в своем "уписе", вселенского Константинопольского патриарха Тимофея, согласно с уставами других братств, Львовского, Виленского, Могилевского, и, целуя крест "каждый за всех и все за каждого", принимали на себя обязанность служить — к утешению и утверждению в вере сынов восточного православия, обывателей воеводства Киевского, к воспитанию призреваемых учеников, как духовных, так и светских, — для защиты вдов, сирот и для вспомоществования всяким людям бедным. Это происходило, вероятно, 4 января 1616 г. или несколько раньше, судя по заметке, сделанной одним из духовных лиц, вписавшихся тогда в реестр нового братства. Братство это по церкви, построенной на подаренной Гулевичевной земле назвалось Богоявленским.

 

В 1620 году патриарх иерусалимский Феофан утвердил устав братства и благословил его, чтобы это братство со своей церковью было патриаршею ставропигею, т.е. не подлежало никакому другому духовному начальству, кроме константинопольского патриарха. В то же время по просьбе волынских дворян и мещан, патриарх благословил правом ставропигии Крестовоздвиженскую церковь в Луцке, при которой основано было Луцкое братство со школою, а константинопольский патриарх Кирилл Лукарис дал со своей стороны грамоту, которою утвердил уставы братских школ в Луцке и Киеве.

 

Так получили свое начало монастырь и школа, из которых первый был известен как Киево-братский училищный Богоявленский монастырь, ктитором которого стал воспитанник Острожских школ, гетман реестрового казачества Петр Конашевич-Сагайдачный. Он украсил обитель великолепным Богоявленским собором (строительство храма было окончено около 1620 г., позднее он был перестроен на средства гетмана Мазепы; уничтожен по решению советских властей в 1935 г.). А вот школе при монастыре было суждено перерасти в знаменитую Могилянскую коллегию, и далее - в Киево-Могилянскую академию.Сама Гальшка Гулевичевна, вернувшись под конец своей жизни в родной ее семейству Луцк, согласно тестаменту от 2 апреля 1641 г. передала местному православному братству 200 золотых на братскую церковь, столько же на братский монастырь и 50 золотых на больницу при нем.

 

Поддержала Гальшка и Чернчицкий женский монастырь, пожертвовав на него 30 золотых , а священникам Чернчицкого и Пречистенского монастырей по 10 золотых.Меценатской деятельностью в пользу православных соотечественников были отмечены и другие Гулевичи. Так двоюродная племянница Гальшки – Анна Гулевичева-Дольжецкая (ее дед Януш был родным братом отца Гальшки – Василия) также жила в Киеве, и жертвовала на школы и монастыри, в частности Кирилловскому монастырю (1629 г.).

 

Щедрый дар  в количестве 1 тыс. золотых, обеспеченных местечком Иванков и сопредельными селами в Киевском воеводстве, пожертвовала Анна православному Луцкому Братству. Данило Гулевич-Воютинский тестаментом от 1642 г. пожертвовал на братскую церковь в том же Луцке 300 золотых. Раина Гулевич-Дрозденская передала  50 золотых священнику Пречистенской церкви в местечке Паволоч (Подольское воеводство) и 30 золотых на паволочский «русский» госпиталь (тестамент от 1617 г.). Жена кн. Христофора (Кшистофа) Козеки – Анна Гулевичевна (ум. не позднее 1634 г.), похороненная в Зимненском монастыре, завещала на эту обитель 70 золотых. На Покровскую церковь в Воютине пожертвовали: 20 золотых Яцко Гулевич-Воютинский (тестамент от 1626 г.), 10 золотых Иван Гулевич-Воютинский (тестамент от 1627 г.). Семен Гулевич-Дрозденский жертвовал в 1647 г. 200 золотых на церковь в Гудчем Броде, а местному священнику – 10 золотых на вино и ладан. Гневош Гулевич-Дрозденский в 1613 г. выделил своему духовнику, ктитору Луцкого братства, схимнику Герасиму Микуличу – остров и землю у села Дрозды для основания там православного скита.

 

Часть 6. Духовенство православное и католическое XVI-XVIII вв.

 

Из числа Гулевичей, кто принял духовный сан в лоне Православной церкви  известны епископ Луцкий Феодосий (в миру Федор Гулевич), Перемышльский владыка Сильвестр (в миру Семен Гулевич-Воютинский - писарь Луцкого земского суда) и архимандрит знаменитого Почаевского монастыря Петроний (в миру Петр Гулевич-Воютинский).

 

Феодосий Гулевич православный епископ Луцкий и Острожский принял священнический сан после того как овдовел. До этого, Федор (Федко) Гулевич упоминался как один из владетельных дворян, вместе с братом выставлявший и содержавший для войска ВКЛ несколько всадников, что свидетельствовало о его основательных финансовых возможностях.  В списке луцко-острожских епископов его, вероятно ошибочно, помещали между епископами Дионисием I (около 1416 г.) и Евфимием (около 1450 г.). В листе (дарственной грамоте слуге Стреченовичу) литовско-русского князя Швитрикгайла (Свидригайла, 1355—1452 г.), датированном 2 сентября 1438 г. в Остроге, сказано: "А при том были сведоки наша рада — владыка луцкий Феодосий" и др. В другом листе того же князя, о "надании своему слуге" Олферу или Олыйферу села Глухни и селища Стан, 14 июля 1446 г. в Луцке, опять сказано: "А при том были сведки верная наша рада: владыка луцкий Феодосей, пан Иван Гулевич" и др. (см. H. И. Теодорович, "Город Владимир, Волынской губ., в связи с историей Волынской иерархии", Почаев, 1893 г. — Archivum ks. Lubartowiczow Sanguszkow w Slawucie", t. I (в Львове, 1887), 35, 42—43; тут же в объяснениях к документам есть ссылки на Метр. лит. (25), на Архив Ю.-З. России (II) и на грамоты литовского князя). Однако, по общепринятому сейчас мнению Феодосий Гулевич управлял своей епархией с 1540 по 1548 гг. (по другим данным – до 1558 г.). Именно с именем Феодосия Гулевича связано восстановление и возобновление деятельности древней церкви св. Димитрия в Луцке, которую Гулевичи считали своим родовым владением со времен «древних» русских князей.

Неслучайно, один из его сыновей - воевода (войский) Владимирский Василий Гулевич принял за должное отвоевать церковь и прилегающее к ней владение, когда угроза навечного попадания ее в руки униатов оказалась достаточно реальной.

 

Деятельный сын епископа Феодосия -  Василий Федорович Гулевич часто упоминается в документах того времени, постоянно конфликтуя за имущество и владения, как с соседями и родственниками, так и с церковными иерархами. Известна, например, жалоба Василия и сябров его: Михайло Дрозденского (Гулевич-Дрозденского), Олехно Олиезаровского, Ивана Селецкого о том, что владыка Владимирский и Брестский Феодосий, лично предводительствуя многочисленным вооруженным отрядом и ведя за собой более ста плугов своих крестьян, приказал им распахать уже засеянные жалобщиками поля, близ села Любитово (1574 г.). В другой раз, некие заговорщики при поддержке казацкого гетмана Косиньского, попытались «оттягать» имущество Василия Гулевича «в маентках Сутеских в пользу пана Михайла Гулевича…»

 

По прошествии ста лет, значительно расширившаяся фамилия Гулевич дала еще одного церковного деятеля, ознаменовавшего собой непримиримую борьбу между православной традицией и союзом с Римским престолом.

 

После того, как открывшийся в феврале 1635 г., Сейм принял так называемые «Статьи примирения», подписанные королем Владиславом IV, Перемышльская и Луцкая епархия возвращалась православным, тогда как за униатами должны были оставаться навсегда: архиепископство Полоцкое, епископства Владимирское, Пинское, Холмское, Смоленское с монастырями, церквами и имениями, им принадлежащими, виленский монастырь Св. Троицы с братством и церковию св. Пятницы, монастыри - Гродненский, Жидичинский, Могилевский, Минский, Новогрудский, Онуфриевский, Мстиславский, Плытинский, Полоцкий, Брацлавский и другие. А в Витебске, Полоцке, Новогрудке «неуниаты» не должны были иметь никогда ни одной церкви.

 

И даже возвращение двух епархий православным была сопряжена с определенными условиями. Так Луцкое епископство должно было, согласно королевской привилегии православным, оставаться за нынешним униатским епископом до его смерти, а после его смерти оно будет передано со всеми издревле принадлежащими к нему имениями епископу неуниатскому, избранному волынскими обывателями и уже посвященному. Если же этот неуниатский епископ умрет прежде, то король отдаст Луцкое епископство тому, кого предлагают уже волынские обыватели. А когда Луцкое епископство будет передано неуниату, тотчас Жидичинская архимандрия должна быть передана униату со всеми своими имениями, с церковию Пресв. Троицы и с домом, принадлежащим архимандрии в городе Луцке".  

 

Подобными же условиями было обставлено возвращение Перемышльской епархии православным. В довершение ко всему православные сталкивались с проблемой сопротивления решениям короля со стороны униатов.

 

Для передачи церквей православным король назначал особых комиссаров, но униаты везде оказали им сопротивление. В Вильне например, приказано было (грамотою от 16 марта) возвратить православным две церкви: святого Иоанна Предтечи и Пятницкую или, вернее, пляцы этих церквей с принадлежностями, так как самые церкви уже не существовали. Но когда королевский комиссар виленский же городничий Константин - Евстафий Залесский, пригласив с собою нескольких духовных особ от Свято-Духовского братства, явился (11 июля) на означенные пляцы, то на одном из них встретил отца Николая Рубицкого, пресвитера Пречистенского собора, а на другом - отца Сильвестра Котлубая, которые от своего имени и от имени митрополита Рутского протестовали на словах и подали комиссару свою протестацию на бумаге. Залесский не решился делать насилия, а донес о всем королю и предоставил обеим сторонам ведаться пред самим королем. То же повторилось и в Минске. Когда назначенный комиссар Христофор Володкович, земский писарь Минского воеводства, вместе с игуменом минского православного Петропавловского монастыря Феофилактом и другими православными монахами и дворянами пришел (2 июня) к Свято-Троицкой церкви, которую велено было возвратить православным, то увидел вокруг нее множество униатов, и в числе их игумена минских униатских монастырей и наместника митрополичьего Иосафата Бокиа. Выслушав грамоту короля, они не хотели ей покориться и подали комиссару свою протестацию, в которой заявляли: в дипломе, который дал король православным во время своей коронации от лица всей Речи Посполитой, он обязался приступить к исполнению "Статей", утвержденных им при его избрании, не прежде первого имеющего быть сейма; следовательно, тогда может последовать и передача православным назначенных им церквей, а отнюдь не теперь. Комиссар принял протестацию и донес обо всем королю. Удачнее, по-видимому, обошлось дело в Пинске. Здесь 14 мая воспротивились передаче православным церкви святого Феодора Тирона униатские священники и вся капитула в присутствии возного и шляхты и говорили королевскому комиссару Феодору Корсаку, что об этой передаче вовсе не упомянуто в дипломе, который дан православным королем и всею Речью Посполитою на коронационном сейме. Комиссар принял протест и удалился, а между тем, когда с 15 на 16 мая священник Федоровской церкви пришел в третьем часу ночи к заутрене, то увидел, что церковные ворота и самая церковь отперты, что в церкви находилось множество православных и совершалось православное богослужение. Тогда Пинский епископ Рафаил Корсак (будущий униатский митрополит Киевский (1637-1640) занес об этом протестацию в пинские городские книги.

 

Еще удачнее, казалось, совершилась передача церкви Богоявления в Бельске мещанам, составлявшим при ней некогда, до появления унии, православное братство. Комиссар Семен Гулевич-Воютинский земский писарь луцкий, в сопровождении возного и многих дворян воеводства Подляшского, пришедши к этой церкви (3 августа), беспрепятственно отомкнул ее и передал православным мещанам со всею утварью, также с школою, госпиталем, поповским домом и церковными грунтами, и православные спокойно начали отправлять в ней свое богослужение. Но как только узнал об этом Владимирский униатский епископ Иосиф Баковецкий, он прислал в Бельск своего наместника Симоновича, который, собравши толпы латинян и униатов, вооруженных разным оружием, напал на Богоявленскую церковь (8 сентября) и отнял ее у православных со всеми ее принадлежностями. Такое же сопротивление оказали униаты в Гродне, Слониме, Новогрудке, Клещелях и других местах.

 

С подобным сопротивлением пришлось столкнуться и новоизбранному Перемышльскому владыке. В 1636 г. православная шляхта остановила свой выбор кандидата на Перемышльский епископат на волынском дворянине, уже знакомом нам писаре земском луцком Симеоне Гулевич-Воютинском, принявшем в монашестве имя Сильвестра. Он был горячо поддержан тогдашним митрополитом Киевским – Петром Могилой. Сильвестр Гулевич получил привилегию короля и был произведен в епископы Перемышльской епархии и в сопровождении королевских комиссаров отправился в свою епархию. Однако, униатский епископ Крупецкий не пожелал уступить новоприбывшему свою резиденцию в Спасском монастыре. Возникший спор решили силой. В результате нападения, монастырь был захвачен сторонниками Сильвестра Гулевича, а униатский епископ  был схвачен и едва не убит. Сильвестр собственноручно спас своего противника, отведя его в ризницу под замок, а в полночь тайно вывел, дав ему возможность скрыться. Однако Крупецкий принес жалобу на Гулевича, и собравшийся в 1637 г. трибунал заочно осудил Гулевича и его сообщников на инфамию – бесчестие, весьма тяжкому наказанию, приравнивавшемуся к баниции, или изгнанию из края, с лишением всех гражданских прав. Волынская шляхта тщетно добивалась отмены приговора, поручая своим послам ходатайствовать на сеймах 1638 и 1639 гг. за Гулевича. Об отмене приговора ходатайствовал и сам Сильвестр, находясь в Варшаве. После сейма 1640 г. у Сильвестра  совсем было отобрали монастыри и церковные имения, ему назначенные. Но на следующем сейме, вероятно, он был освобожден от инфамии, так как было постановлено ввести его во владение теми самыми монастырями и имениями. Однако повторная попытка утвердится в Перемышльской епархии, снова натолкнулась на нежелание Крупецкого освобождать Спасский монастырь, который Гулевич решил сделать и своей резиденцией. После ареста  послов униатским епископом, Сильвестр в 1644 г. снова прибегнул к силе. Эта затяжная борьба закончилась, в конце концов, смертью Сильвестра Гулевича, вероятно, в следующем 1645 г.

 

Другой представитель этой ветви - Петроний (в миру Петр Гулевич - Воютинский) сделал успешную духовную карьеру. Его имя встречается в документах под 1617 г., когда будучи архимандритом Почаевского монастыря, он получил под свое управление, на основании королевского привилея, еще два монастыря в Овруче (Успенский и Васильевский) вместе с прилегаемыми владениями. Сам же Почаевский монастырь со времени игуменства преподобного Иова (в миру Иван Железо) (1551-1659) становится главным защитником Православия в Западной Руси от католиков и униатов.

 

Искали духовного сана  и представители  Дрозденской ветви Гулевичей. Известно что в семье Гневоша Гулевича и Анны Витаньской было не менее пяти детей, четверо из которых приняли монашеский постриг. Имя одного из них – монаха Афанасия (в миру Андрей Гулевич - Дрозденский) связано со скандалом в истории Луцкого братства. Имеется ввиду факт, когда, будучи еще светским человеком, Андрей, имеющий намерение в ближайшее время принять постриг, подарил в 1642 г. Луцкому братскому монастырю родовые владения в селах Дроздни, Довге, Семеренки и Гудчий Брод, о чем имелась дарительная запись. Однако другие документы дают основание к выводу, что дарения монастырю на самом деле не было.

 

9 октября 1643 г. монах Афанасий подал протест на своего игумена, который, как выяснилось, его обманул, когда в 1642 г. подложил ему на подпись дарственную для монастыря, а Гулевич, будучи человеком доверчивым, не читая, подписал этот документ, вовсе не предполагая одаривать, кого бы то ни было. Вследствие этого Афанасий попал в неприятную ситуацию – владения его незаконно отобраны, а с родственниками, которые опротестовали запись дарения, отношения испорчены. Понятно, что Афанасий испортил отношения не только со своими родичами, но и с настоятелем монастыря. Может быть поэтому, в конце 1643 г. Афанасий Гулевич уже находится не в монастырской обители, а в своих владениях, где, к слову, жестоко обращался с селянами. Что касается владений, переданных им по псевдодарственной записи от 1642 г., то они, вероятно, так и не перешли во владения монастыря.

 

Путь монашеской жизни выбрала также родные сестры вышеназванного Афанасия (Андрея) – Анна, Гальшка и Кристина Гулевичевны - Дрозденские. Первые две стали монахинями Соловитского Честнохрестского, а Кристина – Киевского Печерского Вознесенского монастырей. Известно о них немного. В 1641 г. Гальшка и Кристина своему отцу квитанцию на выплату им 500 золотых на основании тестамента их родственника – Филона Гулевича. Монахиня Анна в 1644 г. дала квитанцию своему брату Семену Гулевичу-Дрозденскому на выплату части суммы (200 золотых) от пожертвования  в размере 600 золотых, которые определила ей своим тестаментом мать – Анна Витаньска.

 

В 1623 г. среди монахинь Четвертинского православного монастыря упоминается Марина Гулевичевна. Позднее, в 1634 г. она проживала в женском Воскресенском монастыре в Жидичине и, очевидно, владела солидными суммами. На начало 1639 г. она отдолжила Луцкому православному епископу Афанасию Пузфне 4 тысячи золотых на потребности кафедральной церкви свю Иоанна Богослова, за что получила село Дубищи вместе с местным монастырем.

Следует отметить, что в тестаменте Федора Гулевича - Воютинского от 1622 г. упоминается его сестра – монахиня Маруша, которая, вероятно, была православной, но более подробных сведений о ней пока что не найдено.

 

Начиная с века 17-го волынские Гулевичи, в массе своей постепенно переходившие в католичество, как и иные важнейшие семейства бывших русских окраин; выдвигают из своих рядов деятелей римско-католической церкви.

 

Дмитрий Андреевич Гулевич, последний представитель «Затурецкой» линии Гулевичей, став членом католического ордена Св.Доминика, принял монашество с именем "Hipolit", отписав ордену свои родовые владения вместе с «фамильной» церковью Св.Димитрия в Луцке (1624,1625). Членом этого же ордена в Луцке стал и представитель «Радощинской» ветви Гулевичей, сын Яна Юрьевича Гулевича – Юрий (Ежи) Гулевич в монашестве "Tomasz". Важнейшим направлением деятельности доминиканцев было углубленное изучение теологии с целью подготовки грамотных проповедников. Их главной обязанностью была проповедь и обращение неверных в лоно римо-католической церкви.

 

Другой известный католический орден «Общества Иисуса» (лат. «Societas Jesu») принял в свои ряды представителя «Поддубицкой» ветви Гулевичей, сына Анджея Романовича Гулевича – Павла Гулевича (1730). Членов ордена, известных как «иезуиты», часто называли «пехотинцами Римского папы», отчасти потому, что они давали обет прямого и безусловного подчинения Папе Римскому и активно помогали Римскому престолу в мессионерской деятельности везде, где бы они не находились.

 

Монахиней ордена Св. Бригитты в Луцке стала дочь Юрия (Ежи) Демьяновича Гулевич (из «Радощинской» ветви) – Марианна Гулевич (уп. 1640), а монахиней ордена Базилианок в том же Луцке – также Марианна (1693), дочь Петра Григорьевича Гулевича из «Поддубицкой» ветви этой фамилии.

 

Дочь Марека Михайловича Гулевич - Должецкого – Марина, в первом браке ставшая женой Самуэля Ганского (ум.1661), во втором за Александром Шостаковским, после смерти в 1682 г., была похоронена в монастыре «доминиканцев» в Луцке.

Схоластиком Брестским и каноником Луцким являлся представитель «Поддубицкой» ветви волынских Гулевичей, сын Романа Романовича Гулевича - Гулевич Элиаш. Известен также ксендз в костеле Св.Екаба в Луцке (ок.1700 г.) – представитель той же «Поддубицкой» ветви – Петр Гулевич (сын Романа Петровича Гулевича).

 

В более позднее время в Житомирском деканате Луцкой католической епархии в 1843 г. значится некий Примус Улевич (вероятно из Дрозденской ветви Гулевичей), бывший викарием в монастыре Св.Франциска.

 

Часть 7. Шляхта и казачество

 

После окончательного и вполне добровольного присоединения бывших земель Киевской Руси к власти литовской династии Гедеминовичей, при его сыне Ольгерде (1345-1377) началось закрепление отдельных ее областей за определенными ветвями новой княжеской династии. В северной части Волыни, около Ковеля, земли получил Федор Ольгердович, родоначальник князей Сангушко, потомки Корибута-Дмитрия Ольгердовича обосновались в Южной Волыни и Киевской земле, по обеим сторонам Днепра южнее Киева,  дав поросли князей Вишневецких, Заславских,  Корецких и Ружинских. Владимир Ольгердович стал хозяином Киева и земель севернее его, вплоть до Слуцка, дав начало династии Олельковичей. Вигунд-Василий и Андрей Ольгердовичи получили уделы в Северской земле, а Константин Ольгердович (родоначальник кн. Чарторыйских) – Чернигов и Чарторыю на Волыни. Наконец сыновья Корьята Гедеминовича (брата Ольгерда) утвердились в Подолии, дав начало семьям Корьятовичей и Курцевичей. Однако последних из Подолии вытеснили прибывшие туда представители польских родов.

 

На Волыни и в западной части Подолии новоявленным княжеским родам пришлось иметь дело с довольно сильным местным боярскими родами, в основном укоренившимся там еще со времен Галицких князей, т.е. задолго до них. И если местное население и мелкие собственники принимали смену династии спокойно, то бывшее привилегированное сословие пыталось сопротивляться. Еще Гедемин предпринимал попытки избавиться от местной боярской верхушки, высылая их или попросту изгоняя с земель. Так, житомирский староста после передачи города был вместе с «русским рыцарством» отправлен в Литву, а в Луцке и его пригородах посадили старосту и «рыцарство литовское». Земли, приобретенные литвинами, были розданы великим князем в виде ленов служилым людям - «рыцарству литовскому». Среди них оказались и Гулевичи (см. предыдущие главы), незадолго до этого (кон.14 – нач. 15 в.) переселившиеся на Волынь из соседней Галицкой земли.

 

Обязанные своим возвышением литовскому великому князю, Гулевичи, естественно, взяли сторону местных династов (в частности кн. Свидригайло) в их противостоянии с Польшей, которая в своих целях пыталась воспользоваться противоречиями в среде новоприбывших князей и их сподручников с еще достаточно сильными и независимыми местными боярами.

 

В 1434 году Подолье, а спустя 20 лет и Волынь были отторжены от Литвы в пользу Польши, но фатальных последствий Гулевичам это не принесло. К тому времени великий князь литовский был одновременно и королем Польским, а местные бояре русские и служилые литовские (происхождение их не имело значения, так как сами Гулевичи в поздних генеалогических работах характеризуются как стародавний русский род) получили права шляхты польской.

Однако, не все представители фамилии, вероятно, были уравнены в правах с коронной шляхтой. Определенно можно говорить только о потомках Александра «з Броха» Гулевича и его брата Микиты (Дмитрия), за потомками которых были закреплены гербы «Nawina» и «Sokola», несмотря на то, что многие из этих потомков  еще долгое время не изменяли православию и вероятно, лишь с переходом в католичество им были жалованы и польские гербы. Наверное, поэтому, среди родов Гулевич существуют и такие, которые принадлежат к трем другим гербам «Nalecz» «Szeliga» и «Wieniawa». Это можно объяснить тем, что представители оных скорей всего не являлись потомками вышеозначенных братьев и перешли в католичество, приобретя все права польской шляхты или раньше или (что более вероятно) позже и независимо друг от друга.

 

Но тогда можно предположить, что оставались и такие отрасли, которые в виду своего незначительного положения так и остались вне польского шляхетства и даже сохранили православие. И если более менее зажиточные православные дворяне постепенно переходили в католичество или оставляли свои земли, ища счастья вне Короны, то менее зажиточные православные рода – мельчали еще более и переходя в разряд однодворцев, практически ничем не отличающихся от селян, а часто находясь на услужении более богатых родов, теряли для себя и собственный двор.

 

Среди братьев Александра и Дмитрия есть еще, по крайней мере, два брата – Пархом (Павел) и Яцко, о потомстве которых практически ничего не известно. Не известно и о потомстве их дяди Микиты с Дублян и двоюродного деда Маско (Михаила) Гулевича. Все они (а это только известные по источникам), теоретически, могли стать родоначальниками различных ветвей Гулевичей (и без них достаточно разросшихся), которые не вошли в состав польской шляхты, или вошли в нее независимо от других ветвей этого рода, присоединившись к различным «гербовым братствам». А если учесть, что сама фамилия уже зафиксирована в источниках начиная с 11 в. (!), то подобное расслоение могло произойти и много раньше.

 

Принадлежность к польской шляхте после присоединения Подолии и Волыни, конечно же, давала определенные выгоды служилому дворянству, поэтому и бывшие бояре и дружинники литовские (т.е. более мелкие собственники, к числу которых примыкали и различные отрасли Гулевичей) предпочитали селиться  там, нежели оставаться в землях, управляемых потомками литовских князей. На землях последних они оставались лишь в роли княжеских слуг, тогда как на Волыни они могли пользоваться определенными вольностями, притом, долгое время, отстаивая и свою старину, – приверженность православной традиции и некоторых других местных привилегий.

 

Этим можно объяснить то огромное количество шляхтичей, богатых и мелких, о которых свидетельствуют все акты, относящиеся к Волыни в 16-17 столетиях, при малочисленности и почти ничтожестве шляхетского сословия в воеводствах Киевском, Брацлавском и Черниговском.

 

Но подобное настроение не разделялось представителями менее привилегированных сословий. Более того, наблюдается обратное движение – из всех земель, захваченных от Литвы Польшей, простые обыватели, селяне, равно как и авантюристы-одиночки, бегут в привольные приднепровские степи, находя там норму жизни, подходящую их выгодам и понятиям и защищенную оружием таких же, как и они воинствующих собратьев. 

 

Князья, на землях которых обосновывались подобные полувоенные общины, также были заинтересованы в подобном притоке, так как они избавляли их от обязанности держать на собственные деньги наемное войско и поддерживать формирование аристократии, в пользу которой неминуемо следовало бы со временем уступить часть своих прав на вотчинные владения. Такие общины формируются в вотчинных владениях князей Корецких, Вишневецких, Ружинских, Чарторыйских, отчасти Олельковичей и польских шляхтичей Лянцкоронских, утвердившихся в Южной Подолии. Представители этих фамилий часто сами и возглавляют подобные военизированные отряды.

 

Таким образом, в 15-16 вв. на землях Поднепровья, на основе местного, туземного, сохранившегося еще с домонгольских времен тюркско-славянского населения (черные клобуки, торки, бродники и др.), с приливом бежавших от польской экспансии на вольницу различных, но большей частью  представляющих непривилегированное сословие элементов, возникает такой общественный порядок, который в дальнейшем формирует понятия казачество – полувоенный люд, обязанный своей службой владельцам вотчинных земель. Находились и такие, кто уходил и дальше, обосновываясь за днепровскими порогами, избавляясь от всякой, даже формальной опеки властьимущих.

 

Начиная с 16 века отдельные казацкие отряды под водительством вотчинных владельцев кн. Дмитро Вишневецкого (Байда) (уб.1564), Прецлава Лянцкоронского и кн. Евстафия Ружинского успешно действуют против татар и турок. Последний уже ведет за собой не только своих казаков, но и распространяет власть на казацкие общины, находящиеся в уделах других. Таковы например полки Лубенский, Каневский и Переяславский, находящиеся во владениях кн. Вишневецких, Брацлавский из вотчинных земель Лянцкоронских, Киевский Олельковичей, удел которых в 1471 г. был превращен в воеводство напрямую зависимое от великого князя. Владельцы уделов пытались протестовать, апеллируя к великому князю и королю Польши Сигизмунду I, но успехи Ружинского против татар и турок показали, сколь полезную военную силу может представлять подобная организация казаков для государства. После смерти Ружинского, выборное начало окончательно торжествует перед вотчинным и военноначальника-гетмана выбирают сами казаки из самой казачьей среды, но пользуясь смутами, бывшие владельцы земель еще не раз пытаются утвердить свои прежние права среди казаков.

 

С подписанием в 1569 г. унии между Литвой и Польшей, бояре литовские и русские были уравнены в правах со шляхтой польской, вследствие этого, все предыдущее устройство власти в Литве, состоящее из системы князей, бояр и служилого люда (дворян) друг от друга зависящих – рушилось. Все перед лицом закона были уравнены в правах и стали на одну ступень дворян-шляхты. Все недворянское население было отдано дворянам, до сих пор владевшим ими на основе литовского, ограниченного, ленного права в безусловную собственность. Признавалось только три сословия – шляхетское, хлопское (подневольное) и мещанское (эти концентрировались в немногочисленных городах, одаренных Магдебургским правом и даже для Польши считались иностранным заимствованием). Казаки же вообще в эту структуру не вписывались и поэтому считались аномальным явлением, что совершенно не способствовало утверждению нового польского порядка вещей на присоединенных к Короне в результате унии землях. Причисление их к холопам могло дорого обойтись новообразованному Польско-Литовскому государству, так как закрепление за ними статуса подневольных, должно было попрать их права на личную свободу и на искони установившийся общинный порядок, что, несомненно, привело бы к решительному противодействию многочисленных и военизированных казацких общин. С другой стороны расширение шляхетского сословия за счет казаков вызвало бы  противодействие самой шляхты, с ревностью дорожившее своими исключительными привилегиями и неохотно делившиеся своими преимуществами, опасаясь уронить их значение.

 

Король Сигизмунд Август, инициатор унии решил действовать постепенно в направлении причисления отдельных казацких общин к шляхте. Шляхетские права получали целые села вольных общинников, начиная с местностей, в которых села не отличались многочисленностью и располагавшихся главным образом в северной части Киевского и Волынского воеводства. Такие «нобилированные» села сохраняли свои дворянский статус: это так называемые шляхетские села или околицы, жители которых, имея дворянские права, не представляют ничего общего с остальной шляхтою ни по образу жизни, ни по языку, а иногда и по вероисповеданию, оставаясь православной.

 

Вероятно, подобное нобилирование могло коснуться и отдельных представителей семьи Гулевич. Так известен Гулевич Иосиф Иванович, 1769 года рождения, шляхтич, римского исповедания. В 1796 году проживал в селе Бужанка Вознесенского наместничества (позднее Киевской губернии), вместе с другими шляхтичами, в чем можно подозревать вышеупомянутую шляхетскую околицу.

 

Однако, преемник Сигизмунда Августа, король Стефан Баторий такую практику прервал и разделил казаков по категориям, предоставив дворянство и все права лишь шести тысячам избранных семейств (на усмотрение казацких старшин), тогда как остальные должны были слиться с крепостным населением и поступить в подданство к шляхтичам, которым подарил король их земли. Расчет короля был на всемерное ослабление казачьей вольницы, но не оправдался в полной мере, никого не удовлетворив и вызвав только ропот и противодействие. Шляхта не желала принимать в свои ряды 6 тыс. новоизбранных, поставив под сомнение само право короля на подобные действия. Ни один сейм не пожелал одобрить это нововведение, казаков отказались допускать к избранию короля и отказывали в праве посылать на сеймы депутатов, мотивируя это отсутствием прав гражданства их, рассматриваемых суть как наемное войско на службе у Польско-Литовского государства. Так и не добившись дворянства и связанных с ним привилегий, реестровые казаки (официально признанное войско) начали сближаться с нереестровыми, на которых выпала вся тяжесть реформы и которых правительство рассматривало априори как крепостных. Последние же с самого начала стали движущей силой всех казацких восстаний, вовлекая в свои ряды как крепостное мужицкое сословие, так  и представителей известных православных семей, недовольных ограничением их прав со стороны Короны.

 

Представители обедневших шляхетских семей, часто приставали к казачьему войску, видя в них способ поправить свое бедственное положение либо избежать ответственности, желая скрыть личные интересы под личиной общей законной борьбы.

 

Действия правительства, направленные на усмирение казацкой вольницы вызывали еще большее упорство со стороны казаков. В 1593 г. король Сигизмунд III своим универсалом призывает шляхту Киевского, Волынского и Брацлавского воеводств на поголовное ополчение для подавления казацкого выступления, восставших под предводительством Кшистофа Коссинского, шляхтича из Подляхии, перебежавшего к казакам по неизвестным причинам.

 

Во время своего выступления казаки Коссинского занимали земли и города королевские и шляхетские, жгли их и разоряли, забирали у шляхтичей имущество и угоняли скот, увозили пушки и оружие. Шляхтичей же убивали или сажали в тюрьмы или насильно приводили к присяге и таким образом, заявляли желание отложиться от Речи Посполитой и уничтожить гегемонию шляхетского сословия. Но помимо общих выступлений, или отдельных набегов, совершаемых на панские имения с целью грабежа, казаки вмешивались и в споры панов между собою, помогая за плату или часть добычи то одной, то другой стороне.

 

Все, недовольные своим общественным или личным положением, даже сами шляхтичи, пользуясь всеобщим смятением, и получая помощь от Коссинского, пытались заявлять свои права и притязания. Известен такой факт: шляхтич Михаил Гулевич (речь идет о сыне Януша – Михайло Гулевич-Дольском) выпросил у Коссинского две сотни казаков и навербовав множество слуг, бросился отнимать имения у своего родного дяди – Василия Гулевича, войского владимирского, отца известной Гальшки Гулевичевны. Василь был одним из богатейших представителей гулевичевской ветви и вызывал неудовольствие многих завистников, включая и ближайших родственников. У того же Михаила, оборотистый дядя, незадолго до известных событий  выторговал принадлежащую ему часть маентка Долгое, параллельно выкупив и другие части у родственников – Гулевичей. Видимо оружием и с помощью казаков, Михаил решил вернуть утраченное отцовское наследство и проучить родного дядю. Михаилу удалось занять имения Василя в Брацлавском воеводстве, но ненадолго. Своей чрезмерной неистовостью, Михаил навлек негодование крестьян и был прогнан. А вот его родная племянница Анна, также отличилась на ниве меценацтва как и дочь Василия (о ней и Гальшке см. предыдущие главы). Между тем, по некоторой информации, сын Василия Гулевича (если конечно речь не идет об Александре Гулевиче, сыне Демьяна) был в отрядах Наливайко, поднявшего восстание спустя некоторое время. (Сергiй Лепявко. Козацькi вiйни кiнца XVI ст.в Украiнi, Чернигов, 1996 , сс.89,187,188).

 

Волынь была центром притяжения для шляхетских семей, отчасти потому, что Волынь одна из первых вошла во владения Короны Польской. Но, завлекаемые сюда выгодными для себя правами и привилегиями, многочисленные шляхтичи, гордые своим влиянием на политические дела государства, своими гражданскими правами и осознанием превосходства над остальными сословиями, часто находились в совершенной нищете. Они не могли заниматься никоим промыслом, из-за страха потерять приобретенное шляхетство, но и наниматься на военную службу не могли, так как она требовала больших издержек на экипировку, вооружение и прочее. Гражданские же должности замещались по выбору исключительно представителями зажиточных семейств – шляхтичей имевших значительную земельную собственность. Следовательно, не имевшим оной, и достаточных средств к своему образованию, представлялся один путь – наниматься в слуги к более состоятельным.

 

Нередко представители одной фамилии могли быть как в одной, так и в другой группе шляхты. В этом смысле показательна судьба Гулевичей: Согласно переписи 1528 г. войска Великого княжества литовского значатся 9 представителей семейства из 6-ти его ветвей. В 16 веке источники свидетельствуют уже о 16-ти отраслях Гулевичского дома: собственно Гулевичи, а также Воютинские, Дольжецкие (Дольские), Дрозденские (встречается и форма Дроздецкие), Дублянские, Затурецкие, Зброховичи, Зглобицкие, Зубиленские, Перекальские, Поддубецкие, Радощинские, Серницкие, Смолиговские, Твердинские и Цевонские, свои прозвания получившие по владениям в Луцком повете Волынского воеводства.

 

Ниже приведен фрагмент реестра шляхты за 1569 г., в котором значатся некоторые представители уже разросшегося рода Гулевичей:

Волынская губерния, Луцкий повет, шляхта, 1569 год, 6 июня:
- Дроздецкий Михайло зъ Дрозден (ветвь Гулевичей)
- Дроздецкий Богдан зъ Дрозден (ветвь Гулевичей)
- Журавницкий Василей зъ Журавник
- Пузыня Юрий, ловчий Волынский
- Пузыня Михайло, шляхтич
- Гулевич Иван зъ Смолигова
- Гулевич Гаврило зъ Серник
- Гулевиговая Полагя зъ Бокоймы

 

Однако, в 1-й половине 17 в. многие из этих отраслей захирели, некоторые (например Гулевичи - Затурецкие, к коим принадлежал Василь Гулевич и его дочь - меценатка Гальшка) пресеклись, и на слуху у источников остаются лишь наиболее весомые по своему положению Гулевичи - Воютинские, Гулевичи -Дольские, Гулевичи - Дрозденские и Гулевичи - Перекальские. Согласно Поборовому реестру Волынского воеводства за 1629 г. названы 28 Гулевичей, владельцев 45 населенных пунктов, в которых было 1129 домов-хозяйств. В 15-17 вв. представители одной только Воютинской ветви занимали различные должности на Волыни в других землях Речи Посполитой:  писарей гродских и земских (9), стольников (5), подкомориев (5), войских (4), подсудков (4), хорунжих (3), ротмистров (3), подстарост (3), судьей гродских и земских (3), ловчих (2), подстолиев (2), каштеляна (1), старосты (1). При должностях были и представители трех других означенных ветвей, но, вероятно, не все ветви Гулевичей удержали свой изначальный статус и постепенно переходили в разряд бедной шляхты.

 

Такое положение значительно ограничивало права и свободы шляхтича и, безусловно, тяготило его. Поэтому, многие представители шляхты, нанимающиеся в слуги, нередко ждали только удобного момента, чтобы ограбить хозяина и распорядиться его средствами по-своему. А потом, целые толпы слуг-шляхтичей, бежавших от своих хозяев, собираются в ватаги, именуют себя казаками (это при том, что с казаками они никакой связи не имеют и находятся в местности, где казачество никогда не успело развиться).  Они грабят и бесчинствуют, разоряя местных жителей без разбора, побуждаемые часто лишь личной местью или жаждой наживы. И наконец, уходя от ответственности, действительно примыкают к казакам, тем самым пополняя их ряды шляхетским сословием.

Такие беглецы нередко нападали на усадьбы шляхтичей, у которых они ранее были на службе. Так, в поданной Василием Гулевичем жалобе на своего слугу Ивана Путошинского сказано, что отправил он своего слугу с поручением, дав ему двух лошадей, но Путошинский использовал их в свою пользу, к господину своему не вернулся, а пользуясь отъездом Гулевича в Краков, явился в его имение Сутесцы и на основании фальшивой доверенности принял ее в свое управление…Спустя время, новоявленный управленец вконец разорил имение, употребив в свою пользу все его пожитки, устроил в нем притон для таких же как он разбойников, с которыми вместе промышлял по окрестностям. Наконец, убил одного беглого казака с целью наживы, чем навлек на хозяина имения - Гулевича судебное преследование, и, опасаясь приезда его, бежал неизвестно куда.

 

В борьбе с приверженцами унии, бывший победитель Коссинского князь Константин Острожский – православный магнат и богатейший человек на Волыни, привлек на свою сторону своих вчерашних противников. Правда, открыто он не призывал подобного рода своевольных людей из казачьей и шляхетской среды, но всячески оказывал им свое расположение, давая в своих имениях безопасное пристанище и нацеливая на личности, которые, по его мнению, заслуживали кары в деле насаждения унии.

 

В 1592-93 гг. 12-летний Федько Гулевич из села Воютин убежал из Острожской школы в отряд Наливайко, чтобы воевать против поляков. В 1595 г. Казаки побывали в Луцке, где Наливайко зазывал к себе охотников в казаки; составлялись сотни, избирались сотники и атаманы. Кто не хотел потакать казачеству, того грабили. Сам Наливайко отправился на север в Литву, на территорию современной Беларуси. И там казацкие отряды смогли взять Могилев. Восстание казаков и в литовских землях находило себе сочувствие; панские слуги и крестьяне сбегались в казацкое полчище… Восставшие причину своего недовольства видели в унии и прежде всего, обрушивались на сторонников оной. Как в Пинском повете мстили за возникавшую унию на имениях епископа луцкого, так в Луцком доставалось старосте Александру Семашке, также одному из руководителей унии.

 

В отличие от Коссинского, восстание Наливайко носило ярко выраженный антипольский и антиуниатский характер, поэтому его поддерживали и широкие слои православной шляхты, большей частью бедной. Но на Волыни открыто держали сторону мятежников и некоторые зажиточные дворяне; между прочим, князь Януш Воронецкий давал в своем имении Омельнике убежище сподвижникам Наливайко; другим сообщником Наливайко называют Александра Гулевича из владетельной семьи Гулевичей. Вероятно, речь идет об Александре Демьяновиче Гулевиче (ветвь Гулевичей-Радощинских) – одном из предводителей (сотнике) отряда «свовольных» (как они себя называли) казаков. Будучи приближенным к князю Константину Острожскому, пан Александр Гулевич, вместе с князем Петром Александровичем Воронецким и братом Северина Наливайко – Дамианом, выступили из Острога на имения луцкого старосты-униата. Северин Наливайко с главными силами следовал за ними, но непосредственного участия в нападении на земли Александра Семашко не принимал. В местечке Тучин, что принадлежало старосте, Дамиан Наливайко распустил слух, что брат его Северин не намерен нападать на имения Семашко, чем ввел в заблуждение тучинского урядника, сам же напал на двор и забрал весь скот и лошадей, которых по беспечности своей урядник не припрятал. Александр Гулевич и князь Воронецкий со своими сотнями окончательно разграбили как двор, так и жителей местечка, потом сопроводили Дамиана с добычей, а сами двинулись в село Семашково – Коростятин, ограбив там двор и поиздевавшись над жителями села…

 

В 1596 г. восстание все-таки удалось подавить. Наливайко вместе с другим козацким вождем Лободой и полковником Мазепой были казнены в Варшаве. Но, Александр Гулевич и не думал складывать оружие. Приверженец православной партии и принципиальный враг сторонников унии, он продолжал наезды на своих врагов их слуг и крестьян.

 

В 1599 г. Александр вместе с отцом Демьяном, ворвавшись в имение, принадлежащее к тому времени умершему луцкому старосте, убили князя Яна Несвицкого. Надо сказать, что подобные шляхетские войны были обычным явлением того времени. Шляхтичи-соседи воевали за имущество друг друга и не гнушались нападениями на челядь, разграблениями дворов и даже убийствами своих противников. Так, известный московский эмигрант князь Курбский, получивший от короля земли на Ковельщине, сначала сам испытывал притеснения соседей, а затем полностью перенял их тактику и действовал в округе как настоящий разбойник. Дошло до того, что во время поездки князя из Луцка в Ковель 5 июня 1573 г., он получил известие о готовящемся на него покушении со стороны засевшего в ближайшем лесу Демьяна Романовича Гулевича (отца упомянутого Александра). Курбский был готов сразиться, но нападение по каким-то причинам не состоялось. Но подобные угрозы не останавливали, ни Курбского, ни других шляхтичей. Тяжбы между шляхтой не прекращались ни в суде, ни на поле брани. И хотя правительство пыталось обуздать зачинщиков с помощью закона, но это удавалось не всегда.

 

В 1599 г. жаждущий отмщения, младший сын Александра Семашко от его второго брака – Марциан, устроил засаду отцу и сыну Гулевичам по дороге на сейм в Варшаву. Оба были убиты, но ответ не заставил себя долго ждать. Двое других сыновей убитого Демьяна Гулевича, в свою очередь расправились с Марцианом.

 

17 век являет собой следующий этап развития казачества, апофеозом которого стало грандиозное восстание под руководством выходца из мелкой галицкой шляхты Зиновия-Богдана Хмельницкого. В это время Гулевичи заявляют о себе с обеих сторон.

 

Из реестра 1649 г. по Киевскому полку, Ходосовской сотне значатся Олешко Гулевич и Феско Гулевиченко, вероятно его сын.

 

С польской стороны встречаем Яна Гулевича – ротмистра поветового Луцкого воеводства (1649) и более известного по источникам Лукаша Гулевич-Воютинского – старосту звенигородского, ротмистра поветового Луцкого (1649), а затем и королевского. Он принял активное участие в походах против войск Богдана Хмельницкого; участвовал в Корсуньской битве 1648 г., обороне Збаража (1649), осаде Винницы (1651), в Берестейской битве (1651) и во многих других стычках и сражениях с восставшими казаками. В марте 1651 г., когда коронное войско окружило отряд Ивана Богуна у Винницы, Лукаша Гулевич-Воютинского выбрали посланником для переговоров с ними.  «…В понедельник  под вечер казаки выслали парламентариев, прося мира. С польской  стороны выехал ротмистр Гулевич, автор интересной реляции про эту винницкую осаду, с другим шляхтичем, подстолием браславским Ржевуским; с казацкой несколько сотников. Они вели переговоры допоздна, продолжили потом на следующий день (во вторник), почти договорились».

 

Сам Лукаш Гулевич, участник осады Винницы так описывал события марта 1651 г. под Винницей: «…Мы пошли дальше и подошли к Виннице, где застали Богуна, полковника винницкого, человека хоть и шляхетского, но при этом очень грубого… 11 марта утром нашли место…а сам Богун в Монастыре с козаками…при этом мещане винницкие и местный простой люд заперлись». Также он сообщал, что с начала осады Винницы, Богун с несколькими сотнями товарищей пытался бежать, переправившись на другую сторону Буга, но польские хоругви, стоявшие в поле, заметили это движение и преградили им путь. В сражении кого-то убили, кого-то взяли в плен, а сам Богун, раненный в лицо, возвратился к монастырю, укрывшись за его стенами.

 

Гулевич и Ржевусский добивались выдачи Богуна, передачи оружия и знамен. Казаки выдавать Богуна не торопились, но соглашались отдать ранее захваченные польские хоругви (знамена), коней и пленников, готовы были заплатить контрибуцию, а оружие сдать при выходе. Гулевич соглашался на этих условиях выпустить осажденных казаков, открыв им дорогу к отступлению, но вопрос о судьбе Богуна оставался открытым. Наконец начальники коронного войска Калиновский и Лянцкоронский дали согласие, однако, замыслили нарушить договоренности, как только казацкое войско выйдет из цитадели и, окружив их, заставить силой выдать их старшину и урядников, а если не подчинятся, то бить. Но сперва, утвердили договоренности, приняли присягу и обменялись закладными. В качестве заложников, в польский стан отправились несколько казацких сотников, а к казакам – два шляхтича. Были ли эти шляхтичи те самые Гулевич и Ржевусский, в точности неизвестно, но вполне вероятно. Однако казаки условием своего выхода поставили отход коронного войска от Винницы минимум на милю, а после отказа поляков, разорвали договоренности.

 

С польской стороны считали, что во всем виновата шляхта, что была с казаками (около 70-ти человек), которой было невыгодно принимать капитуляцию, так как они вполне обоснованно могли опасаться за свою судьбу как предатели Короны.

 

Все попытки польского войска силой захватить крепость были тщетны. Как писал в своей реляции Гулевич: казаки отступили до третьей линии своих укреплений, часть коней выгнали и уничтожили польских разведчиков, пытавшихся их ловить. Поляки пробовали лишить их воды, но не удалось. Обстреливали из гармат, огненными пулями, но казаки их гасили и особого ущерба не терпели. Дошло до того, что в самом польском стане из-за интриг и неудач войско постепенно деморализовывалось, а авторитет неуловимого казацкого вождя Богуна, рос с каждым днем. Когда же основные силы казаков подошли на выручку осажденным, поляки в последний раз предприняли атаку на укрепления и, не добившись цели, начали отступать к Браилову и далее к Бару и Каменцу. Лукаш Гулевич в этом же году принял участие в битве с казаками Хмельницкого под Берестечком, которая также оказалась несчастливой для польского оружия. Нашел же свою гибель королевский ротмистр в 1655 г., когда Польша не только не могла уже повергнуть Хмельницкого, но одновременно переживала вторжение со стороны московского царя и шведского короля. Это время в польской историографии именуют кратко – Потоп, в украинской – Руина.

 

Активное участие в войне 1648-1757 гг. принял и ближайший родственник Лукаша, его родной дядя Габриэль Богушевич Гулевич - Воютинский (ок. 1595 – 1672). Но в отличие от своего племянника, - на стороне казаков. Многие представители дробной православной волынской шляхты предпочли сражаться против Короны, среди них оказался и кальвинист Габриэль и еще несколько менее известных представителей фамилии Гулевич. Выходец из достаточно обеспеченной и весомой на Волыни ветви Гулевичей - Воютинских, Габриэль получил хорошее образование и как депутат от волынского дворянства, четыре раза, начиная с 1637-го года, представлял их на сеймах Речи Посполитой. Будучи по вероисповеданию кальвинистом, т.е. придерживающийся реформаторского течения западного христианства, он мог представлять и интересы православной партии (как это делал в свое время такой же кальвинист Демьян Гулевич).

 

В 1621 г. Габриэль принял участие в Хотинской войне, где заодно с коронным войском против турок сражались запорожские казаки гетмана Сагайдачного. В 1642 Габриэль Гулевич занял должность черниговского хорунжего, принимал участие в сеймах и как посол от Черниговского воеводства, был также депутатом Радомского трибунала. В 1644 г. был делегирован волынской шляхтой на синод кальвинистов, состоявшийся по инициативе князя Януша Радзивилла в литовской Орли. В 1645 г. стал послом от воеводства Брацлавского. После начала всеукраинского восстания 1648 г., Габриэль Гулевич в качестве черниговского хорунжего выступил на стороне казаков, против короля. По приглашению Хмельницкого, прибыл в его ставку в Чигирине вместе с Юрием (Ежи) Немиричем. Во время вторжения шведских войск в Польшу в 1655 г. (так называемая Северная война 1655-1660 гг.), Габриэль вместе с сыном Павлом-Эразмом одним из первых перешел на сторону шведов. Позднее, он присоединился к войскам трансильванского князя Дьердя II Ракоци. За предательство Короне, оба представителя семьи Гулевич были подвергнуты баниции, т.е. лишению всяких шляхетских прав и должностей.

 

На сейме 1659 г. к королю была подана нижайшая просьба о восстановлении шляхетского достоинства  указанных лиц. Но лишь в 1662 г. принимая во внимание заслуги рода Гулевич, и то, что 13 представителей этого фамилии погибло в войнах во время правления короля Яна-Казимира, баниция была снята специальным королевским универсалом, и Габриэль Гулевич был восстановлен в шляхетском достоинстве и должности хорунжего, которую занимал вплоть до 1668 г. Должность хорунжего Черниговского занимал и его сыновья – Кшистоф и Павел-Эразм (впоследствии – подкоморий Черниговский).

 

Среди тех Гулевичей, кто твердо стоял на позициях служения Короне Речи Посполитой, и как указывалось выше, нередко погибавших во славу короля, был и королевский ротмистр (капитан) Вацлав Гулевич, подшенк луцкий (1646), полковник луцкого земского ополчения, возглавлявший одну из конных панцерных хоругвей коронной армии в Чудновской компании 1660 г. Под его началом состояло 94 кавалериста. Панцерными же назывались после начала казацкого восстания Хмельницкого бывшие коронные казацкие хоругви, сохранившие верность Речи Посполитой. Следует заметить, что этот Вацлав был родным племянником казацкого предводителя Александра Гулевича, сыном его брата – Юрия (Ежи). Владелец маентка Конюхи, с 1661 г. – подкоморий Луцкий, сеймовый маршалок и посол Волынского воеводства на Сеймах 1658-1670 гг., в 1643 г. был депутатом коронного Трибунала. В качестве доверенного королевского лица, подписывал с воеводством Волынским элекции королей Яна-Казимира и Яна III Собесского. К концу жизни Вацлав занял престижную должность каштеляна Брацлавского (1679).

 

В следующем веке, другой Гулевич – Йозеф (Józef na Drodniach y Hończybrodzie Nowina-Hulewicz (ок.1698 - 1770), подчаший Волынский, ротмистр хоругви панцерной войск королевских (1734), происходивший из Дрозденской ветви фамилии Гулевич герба «Nawina», выказал себя верным союзником польского короля Станислава Лещинского.

 

12 сентября 1733 года сейм повторно избрал Лещинского на польский престол. В ответ его противники, собравшись на оккупированной русскими войсками территории (в Вильно), 5 октября 1733 года избрали другого короля – курфюрста саксонского Фридриха Августа (под именем Фридриха Августа III).

 

Во время начавшихся военных действий русские войска заняли в январе 1734 года Торунь, а 7 июля 1734 года Гданьск. Лещинскому пришлось бежать из своего королевства в Кенигсберг, а большинство польских магнатов перешло на сторону Августа III. Йозеф Гулевич, поддержавший в свое время Лещинского и приведший в 1731 г. под его знамена свою хоругвь в составе 60-ти всадников, остался верен ему и на этот раз.

 

Согласно семейным преданиям, сохранившимся у потомков, Йозеф последовал вместе с упомянутым монархом после его отречения в Лотарингию (где Лещинскому предоставили титул герцога), а затем, возвратившись в страну, Йозеф задержался по дороге в Великой Польше, что было продиктовано желанием связать себя брачными узами с Йоанной Байерской из Байерза (Bajerza) герба «Vogelvander».  Из других источников следует, что в 1739 году супруги арендовали имение Млодзевичи (Mlodziejeowiecke), расположенное на восток от Вржесни (Wrzesnia) в Познаньском воеводстве, основав там местную ветвь Гулевичей.

 

Среди многочисленных потомков ротмистра – его сын Игнаций, судья Вроцлавский (1787), награжденный последним польским королем Станиславом Понятовским орденом «Белого Орла»; внуки – капитан войск княжества Варшавского Клеменс Гулевич (1785-1826) и его брат, подпоручик кавалерии войска польского, участник польского восстания 1830-31 гг. Йозеф Гулевич (1803-1869); полковник пехоты и один из руководителей великопольского восстания Богдан-Йозеф-Флориан Гулевич (1888-1968).

 

Начиная с 17 в. Гулевичи получают должности и за пределами Волыни, прежде всего в Черниговском, Брацлавском и Киевском воеводствах, а начиная с 18 столетья и позже и в других землях Речи Посполитой.

Те из Гулевичей, кто обосновался на украинских землях, которые впоследствии вошли в состав России, смогли добиться права на дворянство Российской империи и в 19 веке имели свои поместья не только на Волыни, но и в Подольской, Киевской и Черниговской  губернии.

 

После Зборовского договора 1649 г., заключенного Богданом Хмельницким с польским королем Яном-Казимиром, фактически признававшего права Украины на особый статус в землях Речи Посполитой, явилось новое административно-территориальное деление воеводств, откуда была изгнана польская администрация. Вся территория свободной Украины теперь делилась на полки и сотни.

 

Само Полковое разделение возникло еще в 20-х годах XVII века. Но тогда оно определяло лишь территорию, население которой было обязано содержать на собственные средства казацкий реестровый полк, который дислоцировался на этой земле. Однако, начиная с 1638 года, до полков и сотен как территориальных единиц причисляли все население, и на него распространялась власть полковых и сотенных правительств. Согласно Зборовским договору, территория свободной Приднепровской Украины охватывала три воеводства - Киевское, Брацлавское и Черниговское, которые делились на 16 полков и 272 сотни. В 1650 году насчитывалось уже 20 полков. Это было территориальное ядро Украинского государства, где проживало около полутора миллионов населения. За следующим, Белоцерковским договором территория Украины ограничивалась только Киевским воеводством.

 

Управление на местах осуществляли полковые и сотенные правительства. Полковое правительство состояло из полковника и полковой совета, который избирал полковую и сотенную старшину. Сотенное правительство было представлено сотником и его помощниками.

 

Как уже упоминалось выше, согласно Реестру войска Запорожского от 1649 г. за Киевским полком, в Ходосовской сотне (территория около Киева) числились Олешко Гулевич и Феско Гулевиченко. Окончание на  -енко в украинских фамилиях свидетельствовало о родственной принадлежности ее носителя к коренной фамилии, в данном случае – Гулевич. Обычно, так именовались сыновья (сравните Юрась Хмельниченко — младший сын гетмана Богдана Хмельницкого). Поэтому можно с некоторой долей вероятности предположить, что указанный Феско Гулевиченко был в родственных отношениях с Олешко Гулевичем, и по всей видимости, мог быть его сыном.

 

В 1725 г. при перечислении личного состава малороссийской казацкой старшины всех полков и сотен,  упомянут Данило Гулевич – асаул Олишевской сотни, Нежинского полка. Должность есаула подразумевало собой командование казачьей сотней, но при наличии должности самого сотника, можно предположить, что есаул выступал в качестве помощника либо адъютанта последнего. Сам полк был создан в 1648 г., и занимал левый берег Десны, приблизительно между Черниговым и будущими Сумами; начиная от м. Салтыковой Дивицы до впадения в Десну реки Ивотки и - оба берега Сейма, из его устья до впадения речки Клевени, которая служила восточной границей полка, и наконец - оба берега Остра (приток Десны), начиная от м. Мринадо истока этой речки. В 1663 северная часть полка вошла в состав Стародубского Полка (в 1648-49 и в 1654-55 выделялся Борзнянский полк с центром в г. Борзна). В 18 веке состоял из 22 сотен. После расформирования территория вошла в Черниговское Наместничество.

 

До XVII века местность, которая была закреплена за Нежинским полком, была малозаселенным порубежьем Московии и Речи Посполитой, которая являлась также и плацдармом для нападений татарских отрядов на Путивльские и Черниговские рубежи обоих государств соответственно.  Местность была открытой, и укрыться оседлому населению было практически негде. Лишь начиная с XVII века, там появляются первые укрепленные поселения. Нежин в грамоте 1625 года, называется «новоосилым городищем». В том же 1625 году «садился» и Батурин; несколькими годами позже основан был Конотопский «городок» и около того же времени заселено было селище древнего Глухова; тогда же возникли Борзна, Ивангород, Кролевец. Под защитой этих городков начали возникать и села. Основу населения составили пришлые люди из-за Днепра, отыскивающие лучшие условия  жизни в слободах левобережной Украины, нежели в землях зависимых от польских панов.                                                                      

 

После Деулинского перемирия (1618) между Москвой и Варшавой, эту часть Северской земли захватили в свои руки панская шляхта в лице Пясочинских, Оссолинских, Цацей, Киселей и других, выпросивших у короля обширные участки Заднепровской Украины. 

 

Но уже в июне 1648 г. Путивльский воевода доносил в Москву, что «гетман Хмельницкий разослал от себя полковников и сотников с запорозкими козаками по сю сторону Днепра, « в украинские городы, и велил им прибирать (т.е. набирать) Козаков; и урядников, и державцов, и поляков, и жидов велил побивать... А паны и поляки, и жиды, все бегут в Польшу...» К осени 1648 г. территория Нежинского полка была от поляков очищена совершенно и затем нет сведений, чтобы они сюда возвращались после Зборовского договора.

 

Каким образом в Нежинском полку явились представители семейства Гулевич, пока доподлинно неизвестно. Определенно только то, что в реестре казацкого  войска за 1649 г., по этому полку никаких Гулевичей еще не значилось.

 

Но в 1725 г. среди старшины Олишевской сотни находится уже упомянутый есаул Данило Гулевич, а в 1767 году значковый товарищ (соответствует сотенному уряднику) Родион Гулевич, по всей видимости, родственник, а может быть и сын предыдущего. Говоря о звании Родиона, следует отметить, что подобные почетные звания-должности предоставлялись зажиточным казакам, не занимавших военно-административных должностей в казачьем войске, но выполнявших особые поручения полковников.

 

Этот Родион после собрания шляхты весной 1767 г. в Нежине и подписания наказа об избрании гетмана был подвергнут аресту. Опираясь на «записки» Якова Марковича, беспорядки заключались в том, что собравшиеся в Нижине 29 марта и 28 апреля 1767 г. казацкая старшина для выбора депутата в комиссию для составления нового уложения, положили в своем наказе к нему, просить об избрании гетмана, институт которого в Российской империи был к тому времени отменен.

 

За такое вольнодумство многих участников собрания арестовали и содержали в Глухове до особого разбирательства. По этому случаю императрице Екатерине II была составлена жалоба от арестованных, в числе прочих подписанная и Родионом Гулевичем.

 

Неизвестна дальнейшая судьба арестованных по этому делу казацких старшин, но известно, что депутатом Малороссийской губернии в Комиссии составления уложения 1767 г. был сын Родиона – нежинский канцелярист Лев Родионович Гулевич; в Месяцеслове на 1773 г. фигурирующий еще и как Новеногулевич, т.е. принадлежащий к гербу «Nawina». Последнее уточнение весьма важно, так как напрямую связывает его род с волынской шляхтой Гулевич, носителями того же герба. Статский советник в Черниговской губернии, советник в Казенной палате (сведения из того же Месяцеслова за 1773 г.); Могилевский губернский секретарь, Лев Гулевич явился между прочим составителем в марте 1776 г. описания дворца П.А.Румянцева-Задунайского в Гомеле. В описании г. Чернигова и его окрестностей в 1810 г. значится и хутор, принадлежащий Льву Родионовичу, по соседству с владениями коллежского асессора Павла Домонтовича и дворянина Ивана Здора.

 

Род Льва Родионовича Гулевича был причислен к дворянству и внесен во II-ю часть родословной книги Черниговской губернии.

 

Один из его сыновей – майор Николай Львович Гулевич был городничим в Борзне (1802); с 1817 г. надворный советник (упомянут также в 1847 г.). Другой, полковник артиллерии, герой Отечественной войны 1812 г., Георгиевский кавалер – Лавр Львович Гулевич (1782-1814) отличился при Аустерлице (1805) и Браилове (1809), Бородино и Вязьме (1812). Участвуя в заграничном походе русской армии, был тяжело ранен в сражении при Бар-сюр-Обе (15.02.1814) и вскоре скончался.

 

Среди потомков Льва Родионовича, связавших себя с военной карьерой, значатся: капитан Петр Николаевич Гулевич (1814 г.р.) – его внук, сын борзненского городничего; правнуки штабс-ротмистр Николай Петрович Гулевич (1858 г.р.); уездный воинский начальник Одесского Военного округа, Симферопольский воинский начальник (1909, 1910), полковник Сила Петрович Гулевич (1861 г.р.); их брат Владимир Петрович Гулевич (1862 г.р.) – капитан Воронежского дисциплинарного батальона. Наконец, следующее поколение военных из этого рода представляли подпоручик 58-го пехотного Прагского полка – Петр Силович Гулевич (1887 г.р.) и его брат, генерал-лейтенант артиллерии (1944 г.) – Сергей Силович Гулевич (1892 г.р.) в годы Великой Отечественной войны командующий артиллерией 18-ой армии.

 

Гулевич Сергей Петрович.

 

P.S.

В настоящее время, на основании найденных архивных документов, результатах исследования ДНК и данных геногеографии, можно с определенной долей

уверенности говорить о более раннем появлении представителей рода Гулевич: на острове Рюген в 700 – 900 гг.; землях Померании в 900 – 1100 гг.;

землях «Кашубии», славянского Поморья, Галиции, Волыни, Валахии, Трансильвании, Молдавского Княжества, Великого Княжества Литовского,

Речи Посполитой, Московии и Российской Империи в 1000 – 1400 гг.