Михаил Довбищенко

Киев

На перепутье религиозного выбора: драма семьи Гулевичей.

Гулевичи в религиозных движениях

конца XYI – первой половины XYII века

История шляхетского рода Гулевичей и их вклад в общественно-религиозные движения на Украине пока не нашли достаточного освещения в историографии. Отдельные упоминания о нём можно встретить в исследованиях историков украинских и заграничных, пишущих об истории Церкви в польско-литовском государстве. При этом нередко говорится, что был это род старый и влиятельный, а его представители занимали достойное место в истории Украины. Однако даже среди современных историков, занимающихся тем периодом времени, интерес к этой семье ограничивается в основном двумя её представителями – известными защитниками православия – фундаторкой братской школы в Киеве Гальшкой Гулевичевой (Halszka Hulewiczowa) и – значительно реже – Перемышльским владыкой Сильвестром

Гулевичем-Воютинским (Sylwester Hulewicz-Wojutynski).

Если же Гальшке Гулевичевой посчастливилось – в связи с историей Киевско-Могилянской Академии, а также луцкого братства её жизненный путь (хоть и с пробелами) немного зарисован, то фактографическая база деятельности иных влиятельных представителей рода Гулевичей ещё потребует значительного дополнения. Более того, даже прежде введённые в научный оборот документы, часто проигнорированы современными исследователями. В результате, в работах опытных историков-концептуалистов можно встретить ошибки принципиального характера. Приведём лишь один пример. В одной из своих работ известная украинская исследовательница Наталья Яковенко вспоминает, что Сильвестр Гулевич-Воютинский в 1633-1637 годах был Перемышльским епископом, а с 1637 до 1647 года – архимандритом монастыря Святого Спаса в Лаврышове (Lawryszowie).[1] К сожалению, эта информация не отвечает истине и может ввести в заблуждение читателей и начинающих историков.

Перемышльский епископ не жил так долго, как предполагает исследовательница. Давно и без каких-либо сомнений установлено, что владыка Сильвестр Гулевич умер уже в 1645 году (самое позднее – в начале 1646 г.), но не в 1647 году. Ещё на переломе XIX и XX в. историки установили, что период его управления епископатом в Перемышле был значительно дольше – с 1633 г. до смерти (1645/46), а не до 1647 г., как усвоила Н.Яковенко. Сильвестр Гулевич не мог быть и архимандритом Лаврышова монастыря (monasteru lawryszowskiego), как и то, что эта знаменитая белорусская община (которая не имела никакой формальной связи с Перемышльской епархией) пребывала тогда в руках униатских монахов Ордена Василия Великого (Zakonu Bazylego Wielkiego). Всем историкам Церкви этот факт известен. Вероятнее всего Н.Яковенко не слишком внимательно отрабатывала литературу и, как обычно бывает, перепутала Лаврышов монастырь и не с одним, а с двумя – в Лаврове (Святого Ануфрия) и Спасе (Святого Спаса). Тот последний, в действительности, в течение некоторого времени находился в управлении владыки Сильвестра Гулевича. Оттуда, наверное, возникла эта фигура – Лаврышов монастырь Святого Спаса.

Подобные фактографические ошибки наших историков-концептуалистов в очередной раз подтверждают опасность очень поспешных обобщённых выводов, не опирающихся, к сожалению, на точном изучении первоисточников. Поэтому исследование региональной истории в опоре на новый архивный материал остаётся чрезвычайно важной проблемой. Без её разрешения наши уважаемые классики и дальше будут путать белорусские и украинские топонимы и по собственному усмотрению устанавливать годы жизни заметным деятелям украинской истории регионального уровня. Надеюсь, что эта статья сыграет свою скромную роль в данном научном процессе.

***

Гулевичи это один из старейших шляхетских родов на Волыни, который, согласно Н.Яковенко, имел галицкие корни. По мнению этой исследовательницы, в пользу такого тезиса говорит особенная топонимика псевдонимов Гулевичей, например, Дублянские (Dublanscy), а также то, что самое раннее упоминание о них связано со Львовом (1407 г.). В 1432-1451 годах Гулевичей видим среди членов рады Свидригайлы (Swidrygielly), а в XYI веке они уже стали расселённым родом, который крепко пустил свои корни на Волыни.[2] В начале XYII в. структура семьи, наконец, выкристализовалась путём выделения шести основных ветвей рода. Это были Гулевичи (Hulewicze), Воютинские (Wojutynscy), Дрозденские (Drozdenscy), Должецкие (Dolzeccy), Затурецкие (Zatureccy) и Перекальские (Perekalscy, Przekalscy).

В первой половине XYII в. род Гулевичей разросся так буйно, что даже современники начали теряться в хитром сплетении их семейных связей. Отсюда, доходило до курьёзных ситуаций. Так, после вооружённого захвата архиепископом Сильвестром Гулевичем-Воютинским Спасского монастыря в Лаврове (о том в статье далее), большинству участников того события была объявлена инфамия (Infamia – бесчестье, сопряжённое с лишением некоторых прав – А.Г.). В их числе был и родственник архиепископа Александр (Aleksander) Гулевич. При этом дошло до замешательства, так как судебные чиновники перепутали Гулевичей и акт об инфамии вручили не тому Гулевичу, которому следовало – тоже Александру, но из другой ветви рода. В связи с этим полагаю, что в отличие от иных шляхетских родов Волыни составление правдоподобной и документально обоснованной генеалогической схемы Гулевичей дело почти невозможное.

В середине 20 годов XYII в. окончательно также определилось имущественное расслоение в этом роду. Согласно списку подымного (подати, взимаемой с каждого дыму (жилья) - А.Г.) Волынского воеводства от 1629 г., Гулевичи выступают как семья магнатская, в руках которой было 46 осад (поселений - А.Г.) с общим числом 1129 дымов. Однако сюда нужно внести существенное дополнение – магнатский характер имела только одна ветвь (Гулевичей), главный представитель которой – луцкий подкормчий Ежи (Jerzy) Гулевич сосредоточил в своих руках 19 осад, насчитывающих 529 дымов. Отсюда, имущественный статус остальной части представителей рода (27 человек, владеющих 26 осадами) был достаточно скромным.[3]

В целом имущественное расслоение четырёх ветвей рода Гулевичей, согласно реестру подымного от 1629 г., представляет собой следующее: ветвь Гулевичей (3 лица) – 605 дымов (53,6% общего имущества семьи), ветвь Дрозденских (5 лиц) – 174 дыма, (15,4%), ветвь Должецких (3 лица) – 34 дыма (3%) и ветвь Перекальских (1 лицо) – 10 дымов (0,9%). Оставшаяся одна особа, принадлежащая неустановленной ветви, имела 3 дыма (0,2%).[4] Данные об имущественном состоянии представителей линии затурецкой в реестре от 1629 г. отсутствуют. Можно предположить, что в момент, когда Дмитрий (Dymitr) – Ипполит (Hipolit) Гулевич стал доминиканцем, затурецкая линия этого рода фактически угасла.

Однако необходимо обратить внимание на тот факт, что преобладающее большинство лиц из рода Гулевичей, состоявшее из мелкой либо средней шляхты, пользовалось серьёзным авторитетом в обществе. Об этом свидетельствует длительное представительство членов рода на высоких должностях в местном шляхетском самоуправлении Луцкого уезда (powiatu), брачные связи с представителями княжеских родов, а также выделяющееся место в среднем и высшем духовенстве Церкви православной. Волынском хорунжим в годах 1568-1574 был Григорий (Grzegorz) Гулевич-Должецкий, владимирским, а позднее луцким войским в годах 1590-1601 – Василий (Wasyl) Гулевич-Затурецкий, а наивысшим выборным чиновником – луцкое подкоморство – занимал в годах 1618-1637 Ежи (Jerzy) Гулевич. Кроме того, в тот период Гулевичей встречаем на должности луцкого земского писаря, а также видим их как подсудков владимирского и луцкого земских судов. Говоря о влиянии Гулевичей в местном обществе, не лишним будет заметить, что средние зажиточные представители рода вступали в супружеские связи с княжатами Корецкими (Koreckimi), Воронецкими (Woroneckimi), Боремельскими (Boremelskimi), Дольскими (Dolskimi) и Полубинскими (Polubinskimi), а двое из Гулевичей - Феодосий (Teodozy) и Сильвестр (Sylwester) стали православными епископами.[5]

Принадлежность рода Гулевичей к кругу старых и влиятельных родов Волыни органически соединялась с неспокойным, и даже скандальным, образом жизни большинства его представителей. Это обстоятельство, как увидим дальше, имело влияние на специфику взаимоотношений данного рода, как в целом с местной общественностью, так, и в особенности, с Церковью. Выяснение взаимоотношений в шляхетской среде путём вооружённых набегов на имения, что приводило к локальным столкновениям вооружённых отрядов, не было вещью чрезвычайной в общественной жизни Речи Посполитой конца XYI – первой половины XYII века. Однако отработанные мной актовые материалы волынского воеводства дают основания сделать предположение, что Гулевичи, по сравнению с другими шляхетскими родами того времени, отличались особой склонностью к разрешению проблем с помощью сабли.

Существенным с этой точки зрения станет анализ завещаний Гулевичей, поскольку в документах такого типа человек, как правило, обнаруживает такие стороны своей внутренней жизни, которые большей частью как бы остаются «за кадром» иных исторических источников. Автор настоящей статьи, обработав много актовых книг и много содержащихся в них документов, убедился, что тогдашние люди, стоя на пороге Вечности, нечасто, именно в послании этого вида, заключали свои претензии к ближайшей родне и жаловались на неприятности, какие от неё испытали. С Гулевичами же такие ситуации происходили. Так, например, в завещании владимирского войского Василия (Wasyla) Гулевича от 1601 г. есть пассаж, в котором звучит жалоба, как в адрес сыновей, так и в адрес супруги. В этой связи пишет он так: «Я, будучи шляхтичем небогатым и имея сыновей, не усматриваю любви между ними, хоть одна мать их породила, да не один обычай дала».[6] Полагаю, что эта фраза многозначительная и в большей мере говорит не столько о сыновьях и супруге завещателя, как о характере самого Василия Гулевича. Немного мягче, но также с претензиями, пишет в своей последней воле в 1622 г. Теодор (Teodor) Гулевич-Воютинский о братьях, которых отодвигает от опеки над своими детьми. Особенно выделяет он здесь брата Петра (Piotra) Гулевича-Воютинского, о котором вспоминает, что никогда не жил с ним в согласии.[7] Подобные свидетельства очень симптоматичны и при обращении на них внимания кажется странным поведение членов этой семьи, которые сами не раз давали поводы соседям для подачи жалоб на них в уездные суды как на людей «неспокойных».

Обратим внимание, что не только люди светские, но и Церковь имела сложные и неоднозначные общения с Гулевичами. При этом терпели от их вспыльчивости в равной мере как представители Костёла римско-католического, так и Церквей православной и униатской. К примеру, владимирский войский Василий Гулевич из затурецкой линии (тот, который жаловался в завещании на свою жену за плохое воспитание сыновей) сам не был образцом благотворительности и уважения к закону. В его завещании мы не найдём обычных в таком случае, хотя бы символичных, пожертвований на церкви и монастыри, либо на святыню, где он сам хотел бы найти последний покой. Василий Гулевич не считал это за необходимость. Очевидно, был он человеком индифферентным в религиозных делах. Зато его нельзя было подозревать в безразличии по отношению к церковному имуществу. Ещё во времена короля Стефана Батория (точной даты не установлено) Василий Гулевич отличился нападением на садовское имение, принадлежащее луцкой католической децезии (децезия – административная единица в христианских костёлах – А.Г.), чем причинил ущерб на сумму 1853 коп (1 копа – 60 грошей – А.Г.) и 15 литовских грошей. Таскание его по судам пришлось на 1592-1593, до тех пор, пока Гулевич был вынужден признать свои действия противоправными. Однако он и дальше последовательно уклонялся от возмещения ущерба луцкой капитуле (капитула – коллегия или совет духовных лиц при епископе, епископской кафедре – А.Г.).[8] Одновременно его «плохо воспитанные сыновья» - Михаил (Michal) и Бенедикт (Benedykt) – в том же 1592 г. добавили хлопот своему отцу. Заявившись без приглашения в дом костельного слуги в Луцке, братья затеяли там пьянку, которая закончилась дракой и изнасилованием жены хозяина дома.[9]

Не проявляли особого уважения к Церкви также дети конвертита-католика Ежи (Jerzego) Гулевича (из линии гулевичевской). Это на себе почувствовали униаты. Ярким примером того может стать поведение сына Ежи – Яна (Jana) Гулевича, который вместе со своими слугами 9 сентября 1641 г. на глазах собравшейся в большом количестве шляхты затеял драку с панами Туровецкими (Turoweckimi) на кладбище невдалеке от Успенского собора во Владимире. В ход пошли сабли и Туровецкие, получив многочисленные ранения, спасались бегством в церковь. Тогда несколько десятков вооружённых слуг Гулевича вторглись в святыню и причинили новые раны своим противникам, залив кровью пол в соборе. Не обращая внимания на возмущение присутствующей там шляхты (так как в то время в храме проходил съезд волынской шляхты по выборам делегатов в Люблинский Трибунал), Ян Гулевич не посчитал необходимым что-либо выяснять и, демонстративно покинув съезд, выехал из города. [10]

Стало быть, понятно, что своевольный характер большинства членов рода Гулевичей никоим образом не способствовал добрым отношениям их с соседями – шляхтой, мещанами и евреями из Луцка. Трагическая судьба одного из них – Бенедикта (из затурецкой линии), выразительное тому подтверждение. После серии конфликтов и процессов с рядом влиятельных лиц в луцком суде спровоцировал он против себя выступление луцких мещан. Решились они на беспрецедентный шаг – убийство Бенедикта Гулевича всей громадой средь бела дня на околице города. Не спасло Бенедикта ни укрытие в монастыре Пречистой Богородицы, где мещане вывесили двери и выломали в келье окно, ни сам настоятель монастыря, который успокаивал нападающих, ни, наконец, стража замка, которая с оружием бросилась разгонять толпу. Гулевич был жестоко убит таким образом, что фрагменты его тела были позже обнаружены во всём монастыре. Не комментируя степени вины исполнителей той трагедии, обратим внимание, что даже в тех суровых временах на Волыни подобные случае были очень редкими. [11]

На фоне зарисованных событий характерно, что актовые материалы не дали нам никаких данных, свидетельствующих о какой-то значащей поддержке Церкви светскими представителями рода Гулевичей вплоть до конца XYI века. Естественно, что встречаются упоминания о драгоценностях, подаренных ими семейной церкви-мавзолею в Луцке (Святого Дмитрия). Это даёт основания для вывода о том, что представители рода оказывали материальную поддержку православному духовенству. Однако в каких-то более широких просветительных или благотворительных акциях в пользу православных институций в период до 1596 года они участия не принимали. Отсюда, возможно, что семья Гулевичей вошла бы в историю Церкви преимущественно в негативном свете, если бы не памятное событие, каким был Брестский собор, когда вместе с оглашением церковной унии начался новый этап общественно-политической активности русской шляхты. Именно во время этого исторического перелома, который дал новый, мощный стимул к развитию религиозной полемики и конверсиям, сознательно и достаточно выразительно выкристаллизовалась позиция Гулевичей относительно религиозной жизни на Руси. Потому-то в ходе дальнейшего повествования в этой статье мною целенаправленно и обоснованно разделяются представители рода на четыре условные группы – православную, римско-католическую, униатскую и протестантскую. Сразу обращаю внимание на то, что в круг их членов включены не только верующие упомянутых христианских вероисповеданий, но все представители рода Гулевичей (безотносительно вероисповеданий), которые в разные времена выделили на пользу того или иного вероисповедания какую-то помощь материальную либо политическую, руководствуясь религиозным, личным или политическим замыслом.

Гулевичи – православные.

С момента провозглашения Брестской унии православная шляхта Волыни и окрестных земель в своей борьбе с униатской Церковью активно использовала методы политического давления на своих противников, прежде всего, через свою активность на сеймиках и в сейме. Эта «парламентская борьба» была одним из наиболее успешных способов защиты прав православной Церкви до самого её правового признания в начале 30-х годов XYII столетия и здесь нужно признать, что роль рода Гулевичей в той борьбе была весьма заметной. Парадоксально то, что первым Гулевичем, кто решительно встал на стражу прав православной Церкви, был Дамиан (Damian) Гулевич (неизвестно из какой линии), который был арианином (арианство – течение в христианстве, утверждавшее тварную природу Иисуса, которое получило название по имени основания – александрийского пресвитера Ария – А.Г.). Он принимал участие в работе православного (антиуниатского) собора в Бресте в октябре 1596 г.[12]

Гулевичи последовательно включились в эту политическую борьбу. Итак, в 1601 г. декларацию волынской шляхты о готовности к защите люблинского братства при местной церкви Преображения Господня (Przemienienia Panskiego) подписали четверо представителей рода – луцкий земский писарь Михаил (Michal) Гулевич-Воютинский, Андрей (Andrzej) Гулевич (Zaturecki?), Михаил (Michal) Гулевич (Zaturecki?), а также Ежи (Jerzy) Гулевич (возможно, ветвь гулевичевская).[13]

Самым активным из упомянутых лиц был, несомненно, Андрей Гулевич, который, по меньшей мере, дважды – в годах 1608 и 1616 подписывал инструкции волынской шляхты, предназначенные для депутатов на сейм, где содержались требования защиты прав православной Церкви.[14]

Среди авторов инструкции 1608, 1616, 1632 и 1639 годов, которые включали пункты в защиту православной Церкви, находим также имя упомянутого ранее Михаила Гулевича, а также иных – Теодора (Teodora), Лукаша (Lukasza) и Даниила (Daniela) Гулевичей-Воютинских.[15]

Депутатские инструкции, это был не единственный способ выражения своей воли участниками уездных сеймиков, желающих защитить права Церкви. Они также могли подавать протестации (протестация – протест, объявление, торжественное заверение – А.Г.) в уездные суды. Анализ такого типа источников приводит к расширению круга Гулевичей, заангажированных в политическую борьбу на стороне православия. Мне известны два случая, связанных с внесением такого типа протестаций.

Первый, это протестация от 10 сентября 1607 г. против назначения на луцкое владычество Астафия Ело-Малинского (Ostafiego Jelo-Malinskiego), которую поддержали Гневош (Gniewosz) и Иван (Iwan) Гулевичи (ветвь не установлена).[16]

Другая протестация происходит от 1 сентября 1632, и направлена была против кандидатуры Иосифа Баковецкого (Jozefa Bakoweckiego) на архиепископа кафедры во Владимире-Волынском. Эту протестацию поддержали четверо Гулевичей: луцкий подкормчий Ежи (ветвь гулевичевcкая), луцкий земский писарь Симеон (линия воютинская), Павел (также ветвь воютинская) и Иван (линия не установлена).[17]

Важным вкладом Гулевичей в политическую борьбу волынской православной шляхты с унией было также участие представителей рода в заложении православного братства в Луцке. Известно, что среди его основателей в годах 1617-1619 было семеро Гулевичей: четверо из линии воютинской – луцкий подсудок Михаил (Michal), Яцек (Jacek), Симеон (Semen) и Теодор (Teodor), а также происходящие от неустановленной линии – Иван (Iwan), Роман (Roman) и Пётр (Piotr).[18]

Политическая борьба между униатами и православными (о которой был разговор выше), время от времени превращалась в акции с применением силы. В ряде таких случаев одна из сторон (как униаты, так и православные), опираясь на вооружённые отряды своих сторонников, добивалась своих прав там, где вследствие слабости исполнительной власти не могла перенять тех церквей и имений, которые перешли в её владение согласно постановлениям соответствующих судов. При этом нужно отметить, что в подобных случаях Гулевичи уделяли православной Церкви весьма серьёзную поддержку. К примеру, во время конфликта епископа Сильвестра Гулевича-Воютинского с униатским епископом Афанасием Крупецким (Atanazym Krupeckim) (о чём подробнее в дальнейшей части статьи) на сторону православных встали Александр и Даниил Гулевичи-Воютинские. За активное участие в штурме монастыря Святого Спаса (Sw. Spasa) им объявили инфамию.[19]

Гулевичи брали также участие в антиуниатских акциях на Волыни. В октябре 1637 года луцкий православный епископ Афанасий Пузына (Atanazy Puzyna) отобрал имения луцкой униатской капитулы, которые после смерти епископа Иеремии Почаповского (Jeremiasza Poczapowskiego) должны были перейти к православным. В ситуации, когда униаты не хотели добровольно уступить положенные им имения, владыка Афанасий прибегнул к применению силы. В днях 30-31 октября отряд из нескольких сот вооружённых лиц под командованием Яна (Jana) Гулевича (линия гулевичевская) занял местечко Ружище (Rozuszcze) и селение Водырады (Wodyrady), выгнав оттуда униатских капелланов и хозяйственных управляющих капитулы униатов.[20]

Борьба «за души» между сторонниками и противниками унии велась разными путями и методами. Кроме упомянутых уже форм борьбы очень эффективным было использование шляхтой права патроната по отношению к церкви и монастырям в своих имениях. Эта сфера деятельности имеет в наших рассуждениях особое значение, поскольку ярко иллюстрирует личное (а не коллективное) отношение Гулевичей к конкретной ситуации, которая вытекала из религиозного конфликта.

По праву, действующему в польско-литовском государстве, каждый шляхтич, обслуживаемый церквями в своих наследственных владениях, имел вытекающее из этого право так называемого представления и насаждения капеллана в парафии. В условиях религиозного конфликта только от владельца зависело, засядет ли в той или иной парафии капеллан православный либо униатский. Документы, которые сохранились до наших времён, свидетельствуют о том, что последовательные сторонники православия из рода Гулевичей активно пользовались правом насаждения капелланов в борьбе с униатами. Свидетельством тому был конфликт, возникший вокруг церкви Святого Дмитрия в Луцке.

Спор между луцким епископатом православным и родом Гулевичей о праве собственности на церковь Святого Дмитрия и имение Коршовец (Korszowiec) тянулся своими корнями с XYI века, когда один из Гулевичей – луцкий епископ Феодосий (Teodozy) – отстроил ту святыню, стоявшую затем в течение ряда лет запущенной. Более того, в среде Гулевичей функционировала семейная традиция, что якобы это их предки заложили тот храм ещё «во времена князей русских», а их наследники – литовские князья и польские короли якобы подтверждали право патроната рода над той церковью.[21]

Иной в том вопросе была позиция луцких православных епископов, для которых деятельность владыки Феодосия Гулевича была доводом того, что церковь Святого Дмитрия вместе с имением Коршовец должна быть именно в их насаждении. Ситуация усложнялась отсутствием каких-либо документов, подтверждающих права той или иной стороны, в связи с чем проблема святыни и имения оставалась неразрешённой, продляя вражду между Гулевичами и луцкими православными епископами. Однако до 1596 г. та проблема ещё не набрала какой-то особой остроты, оставаясь одним из многих имущественных споров Гулевичей с их соседями. Ситуация диаметрально изменилась после Брестского собора 1596 г., когда семья Гулевичей-Затурецких приняла отчётливо антиуниатскую позицию. Таким образом, луцкий владыка-униат стал не обычным участником имущественного спора, а приобрёл черты противника идеологического.

Следовательно, Гулевичи имели как религиозные, так и идеологические основания для ведения борьбы с луцкими униатами. Отсюда, не удивительно, что представители именно этого рода в конце XYI – начале XYII в. проявляли особую активность в религиозных спорах в Луцке. Так, например, упомянутый уже Василий Гулевич (Затурецкий) незадолго до его смерти включился в борьбу с унией – в ноябре 1600 г. он занял имение Коршовец, а также присоединил к своей волости земли луцкого замка вместе с церковью Святого Дмитрия.[22] Старания луцких епископов обвинить Гулевичей через суд не имели успеха. Таким образом, до создания братства в Луцке церковь Святого Дмитрия была единственным православным храмом в городе.

Итак, понятно, что именно вокруг этой церкви велась борьба между сторонниками и противниками унии в Луцке. Православные капелланы в силу непосредственного указания потомка Василия (Wasyla) Гулевича – Андрея (Andrzeja) Гулевича (Затурецкого), открыто агитировали парафян церквей униатских против унии, отправляли литургию в частных жилищах и т.п. Попытки униатов, направленные на то, чтобы опротестовать действия противной стороны, в установленном законом порядке были безуспешными.

Весьма характерным был случай, имевший место летом 1615 г., когда три православных капеллана освятили елей в жилище мещанки Лецукович (Maciejowej Lecukowicz), которая была парафянкой униатской церкви Святого Михаила (Sw.Michala). Когда об этом стало известно членам униатской капитулы, они тотчас же прибыли на место происшествия в товариществе возного (возный – лицо, заменявшее исполнительную полицию – А.Г.), требуя объяснений. Православные капелланы совершенно не восприняли присутствие служащего и с большой откровенностью ответили: «Пришли обрести потерянных, и желаем себе не только ваших парафян, но и вас самих обрести». И добавили многозначительно: «А вы не можете нам этого запретить и не запретите, но разве только останетесь в своей шкуре».[23]

Реакция на то событие луцкого униатского епископа Евгения Ело-Малинского (Eugeniusza Jelo-Malinskiego) была очень острой – собравши отряд вооружённых слуг, он вторгся в церковь Святого Дмитрия и, подёргав за бороду православного капеллана, находившегося там, вынес из храма антиминсы (антими́нс - четырёхугольное полотно с зашитыми частицами мощей христианских святых и надписями епископа, используемое в Литургии – А.Г.).[24]

Таким образом, церковь Святого Дмитрия, будучи под патронатом Андрея (Andrzeja) Гулевича, была центром православной оппозиции в Луцке в начале XYII века. Именно при ней велась довольно активная антиуниатская деятельность, при ней желали себе найти вечный покой влиятельные представители местной православной громады. Эта святыня начала тратить значение в конце второго десятилетия XYII века. Предполагаю, что случилось это по двум причинам. Во-первых, археологические исследования показывают, что церковь Святого Дмитрия была очень маленькой. Поэтому после создания братства именно в новую братскую церковь был перенесён центр духовной и политической жизни православного сообщества Луцка. Во-вторых, не позднее чем в 1623 г. умер активный защитник православия, а также патрон церкви Святого Дмитрия Андрей (Andrzej) Гулевич. После того святыня перешла в руки его католических потомков, а немного позднее, к ордену доминиканцев.

Об этих драматических событиях в истории рода Гулевичей будет разговор в дальнейшем. Сейчас припомним только то, что переход святыни под патронат монахов-казнодеев (казнодей – проповедник – А.Г.) создал условия для появления нового – антикатолического (латинского) – направления деятельности Гулевичей, которые упорно добивались в судах передачи церкви под патронат православной части рода. В этой борьбе отличился луцкий земский писарь Симеон (Semen) Гулевич-Воютинский вместе со своими родственниками из линии воютинской – Павлом (Pawlem) и Андреем (Andrzejem).

Этот род, помимо политической поддержки, содействовал православной Церкви также с помощью фундаций. Здесь несомненным лидером была всеобще известная в украинской истории Гальшка Гулевичева (Halszka Hulewiczowa). По мнению некоторых современных историков-концептуалистов, происходила она из должецкой линии той семьи. Такое предположение высказала, главным образом, Наталья Яковенко в своей работе об украинской шляхте. Однако обнаруженное мной завещание Василия (Wasyla) Гулевича подтвердили правильность вывода, выраженного известной исследовательницей истории Киевско-Могилянской Академии З.Хижняк (Z.Chizniak), что Гальшка происходила не из должецкой линии Гулевичей, а из затурецкой.[25]

Известно, что Гальшка Гулевичева всегда была усердной верующей Церкви православной. В её жизни были два события, благодаря которым имя этой выдающейся женщины вошло в украинскую историю наравне с её выдающимися современниками – Петром Могилой, Иовом Борецким и Петром Сагайдачным. Первое и наиболее важное, это фундация братского монастыря и школы в Киеве, в опоре на которую позднее возникла Киевско-Могилянская Академия. Фундация эта была произведена 14 октября 1615 г., когда Гальшка жила в Киеве вместе со своим вторым мужем Стефаном Лозкой (Stefan Lozka). Школе и монастырю она подарила резиденцию с землёй, находящуюся в центре на Подоле недалеко от рынка. Деяния свои фундаторка мотивировала усердием в отношении Восточной Церкви, а также любовью к «народу русскому».[26]

Во-вторых, Гальшка Гулевичевна стала благотворительницей украинского православия в последние годы своей жизни. Проживая в старости в Луцке (умерла в 1642 г.), она была крепко связана с местным православным братством, в пользу которого отписала в своём завещании (от 2 апреля 1641 г.) часть своего имения. Будучи тогда не слишком зажиточной шляхтянкой, подарила тому значащему духовному и просветительскому центру православия на Волыни всё, что могла – 200 злотых на братскую церковь, 200 злотых на монастырь и 50 злотых на больницу.[27] Кроме того, в пользу братства должно было перейти серебро, оставленное у игумена Мефодия (Metodego), в сумме 13 гривен (серебро то нужно было, однако, выкупить).[28] В силу своих возможностей Гальшка также поддержала чернический женский монастырь, жертвуя ему 30 злотых, а черническому и пречистенскому капелланам обещала по 10 злотых.[29]

Деятельностью благотворительной в пользу православной Церкви отметились также другие представители рода Гулевичей, каждый в меру своих финансовых возможностей. Так, в 1634 г. Анна (Anna) Гулевичева (линия затурецкая, кузина Гальшки по дяде) пожертвовала луцкому братству 1000 злотых, обеспеченных в городке Иванков и в окрестных сёлах киевского воеводства.[30] Сохранились также сведения о взносах в пользу Церкви в завещаниях иных Гулевичей. Известно, что другая Анна (Anna) Гулевичева (умерла не позднее чем в 1643 г., её линия не установлена, была женой князя Кшиштофа Козыки (Krzysztofa Kozyki) была погребена в Зимненском монастыре под Владимиром и подарила этой общине 70 злотых.[31] В свою очередь, на церковь Покрова (Pokrowy) в Воютине (Wojutynie) пожертвовали деньги в своём завещании Яцек (Jacek) (20 злотых, завещание от 1626 г.), а также Иван (Iwan) Гулевич-Воютинский (10 злотых, завещание от 1627 г.).[32]

Актовый материал подтверждает то, что Гулевичи не ограничивались только политической и финансовой поддержкой православной Церкви. Установлено, что представители этого рода становились также монахами, чтобы поддержать родную Церковь постом и молитвой. Наиболее знаменитой личностью из рода Гулевичей, которые приняли духовный сан, был, несомненно, Перемышльский епископ Сильвестр (Sylwester) Гулевич из линии воютинской. Речь здесь идёт, конечно же, о Симеоне (Semen), некогда писаре луцкого земского суда, о котором был разговор ранее.

Жизнь этого человека решительно изменилась после смерти короля Сигизмунда III (Zygmunta III), когда под натиском православной оппозиции новый король Владислав IY (Wladyslaw IY) признал православную иерархию в Речи Посполитой и согласился передать ей епархии, где униаты имели ограниченное влияние. Одной из таких епархий была перемышльская, в которой с 1611 года весьма активно, но без видимых успехов, силился ввести униатство епископ Афанасий Крупецкий (Atanazy Krupecki). Представляется, что православная сторона выдвинула кандидатуру Гулевича на епископат перемышльский не случайно. Он был известен как человек решительный и горячий (как и большинство представителей того рода), и в связи с этим он не должен был согнуться под не менее упёртым и решительным епископом Афанасием Крупецким. И нужно сказать, что ожидания православных, связанные с личностью Гулевича, вполне подтвердились.

20 марта 1633 г. состоялось избрание его на перемышльский и самборский епископат, которое стало свидетельством массовой поддержки и большой степени доверия, оказанного Гулевичу, со стороны православного сообщества Червонной Руси. Акт этого избрания, помимо митрополита Петра Могилы (Piotra Mohily) и епископа Иосифа Борисковича (Jozefa Boryskowicza), поддержали примерно 80 православных монахов и капелланов, а также около 100 светских шляхтичей перемышльской земли – вместе около 200 особ.[33]

Новый епископ увеличивал претензии к польской власти в отношении трёх монастырей на Подкарпатье – в Лаврове, Спасе и в Смольнице вместе с их имениями и принадлежностями. Эти стремления не признавал униатский епископ, который вместе со своими сторонниками засел в Спасском монастыре, не желая уступить православным. Имея целью добиться своих прав, Сильвестр Гулевич решился на беспрецедентный шаг – собрал 10-тысячное шляхетское ополчение перемышльской земли и во главе его двинулся на своего противника. В 1636 г. имело место драматическое событие в деятельности Церкви русской – отряды епископа Сильвестра Гулевича под его личным предводительством взяли штурмом монастырь Святого Спаса возле Самбора – резиденцию униатского епископа. Дошло до настоящей битвы – обе стороны открыли огонь из рушниц (рушница - род огнестрельного оружия, приспособленного для стрельбы с рук – А.Г.), а монастырь был подвергнут артиллерийскому обстрелу. В результате этого столкновения погиб брат епископа Крупецкого, несколько сот его участников получили весьма серьёзные повреждения.[34] Спустя незначительное время после тех событий, в руки православных перешли и монастыри в Лаврове и Смольнице.

Таким образом, решительно (в стиле Гулевичей) разрешение религиозных проблем владыкой Сильвестром создавало возможность православной стороне полностью занять перемышльскую епархию вместе с её имуществом, доведя влияние там униатского епископа до минимума. Но окончательной победы в той борьбе Сильвестр Гулевич так и не добился. Его конкурент – владыка Афанасий Крупецкий проявил необычайную энергию и упорство и добился в судах признания деяний Гулевича, как незаконных. Православному епископу и многим участникам штурма на Спасский монастырь объявили инфамию. В 1638 г. Крупецкий возобновил попытку возвращения утраченных монастырей и имений. Попытка была неудачной. Сторонники Гулевича противостояли ей вооружённым способом. Наконец, в 1641 г. спор этот был разрешён путём компромисса – взамен на снятие инфамии Гулевич уступил Крупецкому монастырь в Лаврове, оставляя за собой общины в Спасе и Смольнице вместе с их имениями.[35]

Свою пастырскую деятельность владыка Сильвестр Гулевич-Воютинский провёл в длительной борьбе со своим униатским конкурентом. Точная дата его кончины неизвестна. Доступные мне первоисточники упоминают перемышльского владыку до года 1646 – ещё как действующего, а в 1646 – уже умершего. Поэтому дата его смерти – 1645 г. – предложенная издателями сборника источников AOSBM, представляется наиболее вероятной.[36]

Владыка Сильвестр это не единственный член рода, который принял духовный сан. Известно, что в начале XYII в. другой представитель воютинской линии семьи – Петроний (Petronij) Гулевич сделал достаточно большую карьеру в Церкви православной. Его имя встречаем в документах от года 1617, когда он, будучи архимандритом Почаевского монастыря, получил согласно королевской привилегии под своё управление ещё два монастыря в Овруче вместе с их имениями.[37]

Искали своего места в монашеском состоянии также два представителя ветви дрозденской рода Гулевичей. Известен факт, что от связи Гневоша (Gniewosza) Гулевича и Анны Витонижской (Anny Witonizskiej) родилось не менее пяти детей, двое из которых совершили монашеский постриг. Имя одного из них – Афанасия (Atanazego) Гулевича – связано с точно невыясненным обстоятельством в истории луцкого братства. Всеми предполагается, что, будучи ещё лицом светским и имея намерение вскоре стать монахом, Афанасий (Андрей) Гулевич подарил в 1642 г. монастырю луцкого братства свои наследственные сёла Дроздин (Drozdzin), Долгое (Dolhe), Семеренки (Semerenki), а также Худчий Брод (Chudczyj Brod). Текст этого легата (легат – в римском праве – специально установленный завещателем в определённой форме дар, предназначенный конкретному лицу (легатарию) в качестве вычета из общей наследственной массы – А.Г.) был помещён в сборнике документов об истории луцкого братства.[38] Однако новые обнаруженные документы в актовых книгах городского луцкого суда дают возможность выдвинуть вывод, что такого легата в пользу монастыря, в действительности, не было. Так как монах Афанасий 9 октября 1643 г. подал протестацию против своего игумена, который, как оказалось, коварно его обманул. Годом раньше (в г.1642), вместо пленипотенции (пленипотенция – полномочия действовать в деле от определённого лица или государства – А.Г.), касающейся какого-то долгового дела, игумен подсунул ему на подпись текст о пожертвовании вышеупомянутых местностей в пользу монастыря. Гулевич, как человек доверчивый, подписал оный документ, не читая его. В результате этого события монах Афанасий оказался в весьма неприятной ситуации – незаконным способом у него отобрано имение, а с родителями, которые тот документ опротестовали, он имел очень плохие отношения.[39]

Очевидно, что Афанасий Гулевич испортил отношения не только с собственными родителями, но и с игуменом своего монастыря. В связи с этим новое вхождение в распорядок монастырской жизни было для него очень сложным. Потому уже в конце 1643 года мы встречаем Афанасия Гулевича не в монастыре, в собственных имениях, где – добавим – достаточно сильно он прижимал местных крестьян. Если говорить о семейной собственности, касающейся вышеупомянутой псевдофундации 1642 г., то вероятнее всего она не перешла во владение монашеского братства.[40]

Культовый жизненный путь выбрала также родная сестра упомянутого ранее монаха Афанасия – Анна (Anna) Гулевичевна (из линии дрозденской), которая стала монахиней Словицкого монастыря.[41] О ней не много известно. В 1644 г. сквитовала она своего брата Симеона (Semena) Гулевича с уплаты части суммы (200 злотых) от всей суммы записи в её пользу, насчитывающей 600 злотых, которую в своём завещании оставила её мать Анна Витонижская (Anna Witonizska).[42]

В 1623 г. среди монахинь православного монастыря в Четвертне упомянута Марина (Maryna) Гулевичева (линия не установлена).[43] Помимо того, в завещании Теодора (Teodora) Гулевича (линия воютинская) с 1622 г. упомянута его сестра - монахиня Маруша (Marusza), которая вероятнее всего была православной, но более подробных сведений о ней не удалось обнаружить.[44]

Итак, роль Гулевичей в защите интересов Церкви православной в конце XYI-первой половине XYII в. была весьма значимой. Православная группа той семьи очень многочисленна – удалось идентифицировать около 30 особ, которые разным способом поддерживали Церковь православную, демонстрируя при этом свою активность практически во всех сферах общественно-религиозной жизни. Гулевичи выделялись на сеймиках, принимали участие в совместных декларациях и протестациях в деле защиты православия, стояли у источников основания луцкого братства, пополняли ряды православного монашества, а когда было нужно, то с оружием в руках завоёвывали униатские монастыри и церкви.

Абсолютное большинство из них составляли верующие Церкви православной, хотя по неустановленным мотивам помощь православию уделяли также те Гулевичи, которые признавали римский католицизм и арианство. Однако же группа православная имела и свои слабые стороны. Примером этой слабости пусть будет своего рода спонсорская деятельность Гулевичей. По имеющимся у нас сведениям, документально подтверждена передача в том периоде в пользу Церкви православной через различных представителей рода усадьбы в Киеве, 1600 злотых, а также 13 гривен серебра. Относительно скромный вклад Гулевичей, как жертвователей, можно объяснить тем, что православие поддерживали политически активные, но, преимущественно, незажиточные представители семьи, в основном, из линии воютинской и затурецкой. Это первая черта деятельности коалиции Гулевичей. Вторая же черта – постепенное угасание православной линии Гулевичей-Затурецких в 20-х и 30-х годах XYII века и перемещение главного центра борьбы антиуниатской в среду Гулевичей-Воютинских.

Гулевичи – римские католики.

Энергичная общественно-политическая, а также благотворительная деятельность православной части семьи Гулевичей была настолько видимой, что некоторые современные исследователи стали явно игнорировать заметный факт конверсий представителей рода к иным христианским вероисповеданиям, особенно к римскому католицизму. Например, в одной из своих работ Наталья Яковенко утвердительно опровергала правдоподобность данных, касающихся религиозных конверсий, представленных в работе Мелетия Смотрицкого «Тренос» (Melecego Smotrickiego «Trenos». Факт массового перехода представителей десятков магнатских и шляхетских семей к иным конфессиям, приведённый Смотрицким, был объяснён как обычный полемический оборот. Н. Яковенко утверждала, что Смотрицкий «оплакивает чрезмерно» конверсию Гулевичей, приведя пример общественно-религиозной деятельности Гальшки Гулевичевой.[45]

Не считаю подобный подход научно-обоснованным, так как пример, касающийся одной личности, не может быть основанием для выводов об общей ситуации в роду, особенно таком многочисленном, как Гулевичи. И не взирая на то, что представленный ранее результат исследований на первый взгляд может подтвердить концепцию Н.Яковенко, архивные данные свидетельствуют о том, что Мелетий Смотрицкий, всё же знал, о чём пишет. Следовательно, обратимся к тем данным.

Документы, которыми мы сейчас располагаем, представляют римско-католическую часть семьи Гулевичей преимущественно в плоскости их благотворительности и за небольшой религиозный период. Именно в этой сфере деятельности особенно ярко представлена та семейная драма, какую пережили Гулевичи на фоне религиозного конфликта между православием и католицизмом на Волыни в первой половине XYII века. Наиболее болезненно эта драма отразилась на затурецкой линии рода.

Ранее было сказано, что именно Гулевичи из линии затурецкой с самого начала религиозного конфликта, связанного с прокламацией Брестской унии, твёрдо встали на защиту Церкви православной. Отличились в этой борьбе особенно Андрей (Andrzej) Гулевич, а также его сестра Гальшка Гулевичева. Однако же активное участие в конфликте с Костёлом римско-католическим и Церковью униатской, как в имущественном, так и в религиозном аспекте, не уберегло семью от потрясений, связанных со сменой конфессиональных симпатий её представителей.

Когда Андрей Гулевич боролся с униатами в Луцке, его сын – Дмитрий (Dymitr) Гулевич – незаметно вырастал под бдительным оком католиков. В результате этого между отцом и сыном обозначился – как предполагаю – типичный для тех времён конфликт поколений. Дмитрий Гулевич не разделял религиозных взглядов своего отца и так далеко зашла его тяга к католицизму, что он ещё в молодом возрасте вступил к доминиканцам, приняв монашеское имя Ипполит (Hipolit). Вполне возможно, что был он в то время последним представителем затурецкой линии рода мужского пола. К такому предположению склоняет тот факт, что в его руках сконцентрировалась наибольшая часть родовой собственности Гулевичей в воеводстве Брацлавском и Волынском, которую разделил между своими детьми его дед – Василий (Wasyl) Гулевич, а также отсутствие в подымном реестре Волынского воеводства с 1629 г. сведений о линии Гулевичей-Затурецких.

Переход Дмитрия Гулевича за стены доминиканского ордена определил также судьбу его имущества. Дня 9 октября 1623 г. совершил он фундацию в пользу Луцкого монастыря, в котором жил сам. Фундация та, без сомнения, была самой богатой из всех передач, которые получал какой-либо вероисповедный союз от той семьи. Согласно этой передаче в распоряжение доминиканцев переходили волынские сёла Коршовец (Korszowec), Вербеев (Werbiejow), Пулганы (Pulhany) и Голешув (Holeszow), неназванная ферма с двором на луцком предместье, а также двор при луцком замке с церковью Святого Дмитрия. Кроме того, доминиканцы получили право на девять имений в Винницком уезде Брацлавского воеводства. Были то следующие сёла: Сутыски (Sutyski), Ворошиловцы (Woroszylowce), Витава (Witawa), Шеринев (Szeriniow), Барсуков (Borsukow), Яцков (Jackow), Маснов (Masnow), Жуковцы (Zukowce) и Джунков (Dzunkow).[46]

Такой щедрый дар в пользу Костёла не мог вызвать удовлетворения у родственников отца Ипполита. Но если опротестование пожертвования через суд практически было невозможным, то ситуация с церковью Святого Дмитрия и двором в луцком замке давала шанс на успех и Гулевичи его использовали. При этом нет уверенности, отдавал ли сам жертвователь себе отчёт в том, какой скандал он спровоцировал, желая передать православную святыню католическому монастырю.

Во-первых, его православные родственники (прежде всего, по линии воютинской) объявили, что церковь Святого Дмитрия находится под опекой всех Гулевичей и является родовым мавзолеем, а потому отец Ипполит не имел права самостоятельно отдавать его доминиканцам.

Во-вторых, в святыни хранились ценности[47] и передача их в руки чужих людей вызывала естественное в таких случаях возмущение.

Наконец, в-третьих, в разжигании этого спора сыграл свою роль, как допускаю, и чисто психологический аспект этого дела. Напомню, что переданная доминиканцам церковь носила имя Святого Дмитрия – имя, которое получил при крещении будущий Гулевич-доминиканец, и которое было им изменено при смене вероисповедования на монашеское имя Ипполит. Несомненно, усердные защитники православия усматривали в том для себя какой-то зловещий символ. Вдобавок ситуация вокруг церкви Святого Дмитрия усложнилась, когда в спор о ту святыню вступил в роли третьей силы униатский епископ Иеремия Почаповский (Jeremiasz Poczapowski), возобновляя претензии луцкой децезии и к церкви и к имению Коршовец.[48]

Вполне естественно то, что события, происходящие вокруг церкви Святого Дмитрия, быстро вышли за круг чисто семейного конфликта и получили широкую огласку в среде шляхетского общества Волыни. И хотя святыня та не была заменена доминиканцами на костёл (фактически они получили только право патроната над ней, зато реально владели имением Коршовец), но Гулевичи постоянно подчёркивали религиозный аспект этого дела. Не обращая внимания на то, что проигрывали один судебный процесс за другим, они в течение длительного времени не оставляли на усилия, направленные на то, чтобы разбирательство этого дела постоянно возобновлялось в судах различных инстанций. Борьба за храм продолжалась на протяжении нескольких десятилетий и закончилась проигрышем Гулевичей, которые должны были признать за факт, что церковь и имение остались под патронатом доминиканцев.[49]

Тем не менее, отец Дмитрий-Ипполит Гулевич был, без сомнения, хоть и наиболее известным, но не единственным сторонником римского католицизма в той семье в первой половине XYII века. В актовых книгах Волынского воеводства сохранились документы, свидетельствующие о поддержке Костёла и иными представителями этого рода. В их числе выдающееся место занимает самый богатый из Гулевичей – луцкий подкормчий, волынский магнат Ежи (Jerzy), происходивший из гулевичевской ветви рода. Известно, что уже в 1610 г. он подарил иезуитской коллегии недвижимость на луцком предместье – ферму Патриковщина (Patrykowszczyzna).[50] Своей фундаторской деятельности тот магнат не прекратил и позднее. В 1631 г. он подарил некоторую сумму, одолженную когда-то умершим Андреем Гуревичем (Andrzejem Gorewiczem), луцкому доминиканскому монастырю. Сумма на те времена была солидной и составляла 1116 польских злотых и 20 грошей.[51]

Дети Ежи Гулевича были воспитаны в католической вере. Одна из его дочерей, Анна (Anna) Гулевичева, стала монахиней в монастыре бригиток (brygidek) в Луцке. Другая дочь Марианна (Marianna) не позднее 1644 г. пожертвовала на тот монастырь 1000 злотых.[52] Хоть они и жила при том монастыре, но её статус – монахини или гостя – не был определён.

Благотворительная деятельность Ежи и Марианны Гулевичей вскоре сделалась объектом общественного интереса. В 1648 г. монахини из монастыря бригиток в Луцке подали в суд на сыновей Ежи Гулевича – Вацлава (Waclawa) и Яна (Jana), обвиняя их в утаивании завещания отца. По утверждениям истиц, последняя воля луцкого подкормчего была – щедрый дар в пользу костёлов и больниц. В их числе был и монастырь бригиток в Луцке. Деньги, согласно легату, должны были быть предназначены также на провизию для его дочери монахини Анны Гулевич, живущей при том монастыре. Ущерб, причинённый сыновьями Ежи Гулевича, бригитки оценили в 3000 злотых. Вацлав и Ян Гулевичи, в свою очередь, под присягой утверждали, что никогда не владели никаким завещанием своего отца. Поэтому суд, вследствие отсутствия каких-либо доказательств существования такого завещания, отказал бригиткам в положительном разрешении их требований.[53]

Более продуктивным для бригиток стал процесс против Гулевичей, касающийся последней воли Марианны Гулевич. Известно, что в 1644 г. в связи с отказом выплаты денег согласно её легату, Яну и Вацлаву Гулевичам была объявлена инфамия и в итоге в результате длительных процессов они были вынуждены заплатить бригиткам 1000 злотых.[54]

Пожертвования в пользу Костёла делали также другие представители рода. Объектом их благотворительной деятельности, помимо луцкого монастыря бригиток, был также местный доминиканский монастырь. Именно эта монашеская община была одарена в силу завещания Елены (Heleny), жены Матея Чарлинского (Macieja Czarlinskiego) (1618 г.) и Павла (Pawla) (1623 г.) Гулевичей. Елена отписала на луцкий костёл Пресвятой Девы Марии (Najswietszej Maryi Panny – А.Г.) 800 злотых (кроме того, 50 злотых завещано было на луцкую римско-католическую больницу).[55] Павел на ту же цель предназначил 300 злотых.[56] Кроме них и Бенедикт (Benedykt) Гулевич (их линии затурецкой) не позднее 1612 г. отписал луцким доминиканцам 14 злотых ежегодного взноса.[57]

Таким образом, архивные документы доказывают, что, не взирая на устоявшийся в отечественной истории взгляд о Гулевичах, как роде шляхетском и преимущественно православном, римско-католическая его часть, хотя и небольшая с точки зрения численности (источники подтверждают принадлежность к ней 7 особ), была весьма влиятельной.

Можно утверждать, что в первой половине XYII века верующими Костёла римско-католического были представители магнатской – гулевической и, частично, затурецкой, линии семьи. Двое из них – Ипполит и Анна, вступили в монашество – доминиканцев и бригиток. Гулевичи – римские католики – выделялись как фундаторы, совершив в пользу Костёла огромные по тем временам пожертвования – 4 села, 11 имений и ферм, двор при луцком замке вместе с церковью Святого Дмитрия, 3266 злотых и 20 грошей живыми деньгами, а также 14 злотых ежегодного взноса. Как видно, размер пожертвований римско-католических католиков Гулевичей многократно превышал то, что передала Церкви православная часть рода.

Гулевичи – униаты.

В том роду сторонников унии было очень мало (в разных периодах унию поддерживали 6 особ из семьи) и источники свидетельствуют о них только эпизодически. Упоминание о них, во всяком случае, пока найдено только на уровне политических деклараций, поддерживающих иерархию униатов.

В первый раз подобный случай отмечен был в 1603 г., когда Бенедикт (Benedykt) Гулевич (ветвь затурецкая) подписал люблинское заявление волынской шляхты, направленное королю и сенату, в котором он соглашается на унию и новый календарь, а также выражает свою благодарность авторам дела объединения костёлов.[58]

Во второй раз Гулевичи, как сторонники унии, проявили себя в 1641 году. Тогда почти 100 человек из состава волынской шляхты выступило в защиту чести и достоинства луцкого униатского епископа Иосифа Баковецкого (Jozefa Bakoweckiego) в связи с его конфликтом с владимирским плебаном (плебан – католический приходский священник – А.Г.). Подписанты засвидетельствовали, что епископ ведёт жизнь побожную и скромную, и подчеркнули его особые заслуги перед Церковью и государством. Среди панов, которые присоединились к этому заявлению, находим пятерых представителей рода Гулевичей. В их числе – четверо (черниговский хорунжий Гавриил (Gabriel), будучи протестантского вероисповедания), а также Николай (Mikolaj), Александр (Aleksander) и Лукаш (Lukasz) Гулевичи – принадлежали к ветви воютинской. Псевдоним пятого Гулевича – Томаша (Tomasza), пока не удалось установить.[59]

Как представляется, приобщаясь к упомянутым выше инициативам, Гулевичи руководствовались не столько религиозными мотивами, сколько корпоративными или чисто политическими. К примеру, Бенедикт (Benedykt) Гулевич был политическим клиентом лидера волынских униатов князя Ежи Михайловича Чарторыйского (Jerzy Michajlowicza Czartoryskiego). Потому его подпись на люблинском заявлении 1603 г. была, вероятнее всего, выражением солидарности со своим благодетелем. Таким же образом можно объяснить неожиданное участие Гулевичей-Воютинских (которые ведь традиционно поддерживали православие) в подписании заявления от 1641 г. К этому шагу их могло склонить влияние волынского воеводы Адама Сангушки (Adama Sanguszki).

Итак, поддержка унии со стороны Гулевичей носила характер эпизодический и исходила из актуальной политической конфигурации. До сего времени не обнаружено никакого завещания либо фундации, как деяний представителей этого рода, которые бы приводили к однозначному подтверждению их принадлежности к кругу верующих униатской Церкви.

Гулевичи – протестанты.

Роль Гулевичей в протестантском движении на Украине освещена до сих пор очень слабо. Информацию о них можно найти преимущественно в работах польских историков, посвящённых деяниям протестантских движений Речи Посполитой. Источники и литература, которые мне были доступны, дали возможность идентифицировать протестантские группы Гулевичей только способом лёгкой зарисовки. Вероятнее всего нужно учитывать, что протестанты, в отличие от представителей иных традиционных христианских вероисповеданий (православных, католиков), с религиозной точки зрения были слабее интегрированы с обществом. Потому и актовый материал, будучи основным источником сведений в этой статье, по настоящей проблеме не может дать исчерпывающей картины.

Однако, невзирая на это, источники и литература, какими я располагал, позволили сделать вывод, что небольшая протестантская группа семьи (пока оцениваю её в три особы) была достаточно влиятельной и имела своих убеждённых сторонников. По мнению известного польского историка Томаша Кемпы (Tomasza Kempy), арианство, расширяющее свои влияния в Польше, уже в конце XYI века признавал Демьян (Demian) Гулевич. Последний, однако же, более известен как защитник православия на соборе в Бресте в 1596 г.[60] Зато правдоподобно установлено, что самым знаменитым представителем той группы был, без сомнения, черниговский хорунжий Гавриил (Gabriel) Гулевич (из линии воютинской), кальвинист. Наиболее активные страницы его жизненного пути относятся к временам казацких войн второй половины XYII века. Однако уже раньше он дал о себе знать как активный, влиятельный политик и общественный деятель, обладающий большим авторитетом среди протестантов всей Речи Посполитой. Известно, например, что в 1644 г. он был делегирован от имени протестантской волынской шляхты на диссидентский съезд в Орли (Orli) в Литве. В то время протестанты готовились к заключению соглашения с католиками на предстоящей встрече в Торуни, а орлинский съезд играл роль предшествующего ему совещания протестантов по подготовке стратегии для будущих переговоров.[61]

В источниках сохранилась информация ещё об одном протестанте в том роду – волынском поборце Адаме (Адаме) Гулевиче (родовая линия не была установлена), который в сложных для верующих реформированной религии в 40-х годах XYII в. достаточно решительно демонстрировал свои религиозные убеждения. Из протестации луцких бригиток от 1648 г. следует, что Адам Гулевич, будучи сторонником «арианской секты», во дворе, находившемся вблизи монастыря, проводил встречу той громады при участии каких-то протестантских пасторов. Желая досадить католическим монахам, он позволял себе громко акцентировать внимание на истинности веры арианской, вынудив, таким образом, монахинь убежать в свои монашеские кельи, чтобы не слышать обидных для них «вздоров». Интересно, что при этом среди монахинь, которые потерпели от действий Гулевича, была его родственница – бригитка Анна Гулевичева, проживающая в том монастыре.[62]

Таким образом, хоть и не удалось представить целостного образа участия Гулевичей в протестантских движениях того периода, несомненным является факт заметного влияния протестантских идей в среде того рода. Об этом свидетельствует непрерывность традиции кальвинизма и арианства среди Гулевичей, распространение реформаторских влияний среди влиятельных лиц из семьи, занимающих высокие должности в государственном аппарате, а также авторитет её представителей в протестантских кругах Речи Посполитой.

***

С точки зрения истории вероисповеданий и религиозных движений на Волыни Гулевичи обнаруживают как очень разнообразная семья, которая наиболее выразительно сфокусировала в себе черты своей эпохи. Этот многочисленный род выдал политических сторонников и усердных верующих практически всех существовавших на Волыни христианских вероисповеданий – православия, католицизма западного и восточного, а также протестантства. Одновременно, будучи неотъемлемой частью шляхетской общественности Волыни, Гулевичи естественным образом были носителями всех его черт и признаков – как отрицательных, так и положительных. Потому-то в их среде выступали как скромные религиозные деятели, фундаторы, жертвователи, так и личности, отличающиеся грубостью, которые, пользуясь принадлежностью к магнатской семье, позволяли себе публично заливать кровью святыни, при этом демонстративным способом игнорировать общественный резонанс.

Изученный архивный материал дал возможность акцептировать роль и значение в религиозной жизни Волыни католической группы Гулевичей, которая, концентрируя в своих руках большую часть материальных средств рода, совершила в пользу Костёла значительные пожертвования. Именно с деятельностью этой части семьи в значительной мере связана характерная черта эпохи, которая существенным образом оставила пятно на роду Гулевичей. Речь идёт о драме конфликта поколений, связанного с религиозными конверсиями. Общеизвестен факт, что в семьях усердных православных верующих очень часто вырастали дети, которые не принимали идеалов отцов и становились не менее пылкими католиками-конвертитами. Подобные события не миновали Гулевичей, а особенно болезненно вторглись в затурецкую линию этого рода. Печальным финалом жизни протектора православия из Луцка Андрея (Andrzeja) Гулевича было вступление его сына Дмитрия (Dymitra) в доминиканский орден, который, к тому же, всё отцовское наследство вместе с родовой церковью Святого Дмитрия передал в руки своей новой католической семьи монахов-казнодеев.

Не нашла удовлетворения в своём сыне и фундаторка братской школы в Киеве Гальшка Гулевичева. Напрасно учился он в заложенной матерью братской школе в Киеве. Михаил (Michal) Гулевич доверил свою душу под опеку Костёла католического. В завещании Гальшки чувствуется прохладное недоверие матери к сыну – слишком выразительно подчеркнула она его ответственность перед богом, если посмеет он не выполнить её последней воли.

Потому-то, не обращая внимания на численность и политическую активность православной ветви рода, известный ортодоксальный писатель и полемист Мелетий Смотрицкий (Melecy Smotrycki) безошибочно заметил такую опасную для своей Церкви тенденцию, как переход в ряды римских католиков представителей магнатской линии Гулевичей. Как раз в момент выхода печатного издания «Треноса» наиболее зажиточный представитель рода Ежи (Jerzy) Гулевич публично определился как искренний католик и благотворитель Костёла. Мелетий Смотрицкий очень хорошо усвоил для себя возможности, роль и значение магнатства в получении преимущества одной религии над другой, что имело место в обществе. Поэтому можно понять его отчаяние в связи с утратой этой семьи для православия. Естественно, что автор «Треноса» довёл это событие до гиперболизации, что, в общем-то, понятно с точки зрения полемического характера произведения. Однако реальность начала XYII века, а также события ближайшего будущего – возрастание пожертвований в пользу материального развития Костёла, идущее в паре с ростом числа членов рода, исповедующих римский католицизм, «миграция» Гулевичей к протестантству и эпизодическая поддержка Церкви униатской – свидетельствуют, что Мелетий Смотрицкий хорошо знал, о чём пишет.

---

[1] Н.Яковенко, Украiнска шляхта, Киiв 1993, s. 140.

[2] Там же, s. 138.

[3] Там же, s. 139.

[4] Проводившийся подымный сбор с 1629 г. по неизвестным причинам не выделил среди Гулевичей линии Должецкой. Это дало основание для ошибочного включения Н.Яковенко в линию Гулевичей тех, кто не имел при своей фамилии псевдонима. Имущественный и семейный образ этого рода был дополнен мною по отысканию завещания от 1638 г. жены волынского хорунжего Григория (Grzegorza) Гулевича-Должецкого - княгини Александры Дольской (Aleksandry Dolskiej). В своём завещании она вспоминает сыновей Петра (Piotra) и Романа (Romana), внуков, а также её наследственное имение Поддубцы (Poddubce). Это неопровержимое свидетельство того, что должецкая линия Гулевичей в то время не угасла. Реестр подымного от 1629 г. выделяет троих наследников Поддубец – упоминаемых уже Петра и Романа, а также Ивана (Iwana) Гулевичей, которые совместно владели 34 дымами. Эти три особы я засчитал в линию Гулевичей-Должецких. Источники: О. Баранович, Залюднення Волиньского воеводства, Киiв 1930. 144; Н.Яковенко, Украiнска шляхта, s. 139; Центральный державний iсторичний архiв Украiны у Киевi (дальше – ЦДIАК, Украiни), ф.25, оп.1, спр.210, k.547v-549.

[5] Подробное обсуждение проблемы в: Н.Яковенко, Украiнська шляхта, s. 138-140. О свадьбе волынского хорунжего Григория (Grzegorza) Гулевича c княгиней Александрой (Aleksandra)) Дольской, ист. её завещание с 1638 г. ЦДIАК Украiни, ф.25, оп.1, спр.210, к.547v-549.

[6] ЦДIАК Украiни, ф.26, оп.1, спр. 40, к. 744v.

[7] ЦДIАК Украiни, ф.25, оп.1, спр. 131, л. 1146.

[8] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп.1, спр.41, k. 267v-269v; спр.43, k.301v-304.

[9] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп.1, спр.42, k. 263-264.

[10] Документи до iсторii унii на Волинi i Kиiвщинi кiнця XYI – першоi половини XYII ст., упорядник тому М.В.Довбищенко, Киiв 2001 (Архiв Украiнськоi Церкви, т.3, вип.1=Пам’ятки, 3, (2001) – Документи до iсторii унii), s. 268-270.

[11] Там же, s. 139-141.

[12] Архивъ Югозападной России, издаваемый Временною коммиссiею для разбора древнихъ актовъ, высочайше учрежденного при Киевскомъ Военномъ, Подольскомъ и Волынскомъ Генералъ-Губернаторе (дальше – АЮЗР), ч.1, т.1, Кiевъ 1859, s.528; Т. Kempa, Konstanty Wasyl Ostrogski (ok. 1524/1525-1608) wojewoda kijowski i marszalek ziemi wolynskiej, Torun 1997, s.147.

[13] Por. АЮЗР, ч.2, т.1, Кiев 1861, s. 38-39.

[14] Там же, s. 102, 115.

[15] Там же, s. 102, 115, 251, 253.

[16] Документи до iсторii унii, s.133.

[17] ЦДIАК Украiни, ф.25, оп.1, спр.184, k. 531v-533. Формально авторы протестации противились выборам кандидата в связи с нарушением процедуры выбора епископа. Однако же религиозные симпатии некоторых из лиц, подписавших протестацию, а особенно, будущего православного перемышльского епископа, а в то время земского писаря Симеона (Semena) Гулевича, не оставляют никаких сомнений относительно антиуниатского характера этого документа.

[18] Памятники, изданные киевскою комиссиею для разбора древних актов, т. I-II, Кiев 1898, s. 4, 7-8.

[19] ЦДIАК Украiни, ф.25, оп.1, спр.206, k. 152-153; спр. 210, k. 265-266v.

[20] Документи до iсторii унii, s. 245-247.

[21] ЦДIАК Украiни, ф.25, оп.1, спр. 171, k. 516v-518.

[22] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп.1, спр. 62, k.105-105v.

[23] М. Довбищенко, Реалii та мiфи релiгiйного протистояння на Волинi в кiнцi XYI – першiй половинi XYII ст., «Соцiум. Альманах соцiальноi iсторii» вип. 2, Киiв 2003, s. 69.

[24] Точнее о конфликте вокруг церкви Святого Дмитрия: там же, s. 68-69.

[25] Н.Яковенко, Украiнська шляхта, s. 137. К сожалению, Н.Яковенко не обосновала происхождения Гальшки Гулевичевой из линии должецкой. Версия о происхождении Гальшки из линии затурецкой Гулевичей (от Василия Гулевича) в работе: З.Хижняк, Гальшка Гулевичевна – фундаторка Киевско-Могилянской Академии, Украинки в истории, Киев 2004, s. 47-48. В завещании Василия Гулевича упоминается дочь Гальшка – муж Krzysztof Pocieja. Это однозначно свидетельствует, что речь идёт о будущей фундаторке киевской братской школы – будущей Киевско-Могилянской Академии. Стоит при этом отметить, что З.Хижняк ошибочно подала, что у Василия Гулевича было две дочери, причём Гальшка была младшей. Согласно завещанию Василия Гулевича, Гальшка была средней дочерью в семье и имела двух сестёр – старшую Анну (Annu), которая была замужем за князем Иеремией Пузыной, и младшую Бону (Bonu), которая вышла замуж за Адама Балабана (Adama Balabana): З. Хижняк, Галшка Гулевичiвна, s. 47; ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп.1, спр.40, k.743v-744.

[26] Памятники, изданные Временной Комиссией для разбора древних актов, т.2, Кiевъ 1846, s. 1-29; З. Хижняк, Галшка Гулевичiвна, s. 48-50.

[27] В сумме это составляло 450 злотых (у З. Хижняк ошибочно 4500 злотых): З. Хижняк, Галшка Гулевичiвна, s. 51.

[28] В том числе крест на 17 гривен, кадильница на 4 гривны и чарка на 2 гривны. Памятники, изданные Временной Комиссией для разбора древних актов, т.I-II, Кiевъ 1898, s. 72-74.

[29] Там же, s. 72.

[30] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 191, k. 72-74.

[31] ЦДIАК Украiни, ф. 27, оп. 1, спр. 149, k. 144v; спр. 160, k. 97v.

[32] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 149, k. 144v; спр. 160, k. 97v.

[33] Акт избрания Сильвестра Гулевича-Воютинского на епископат перемышльский в: ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп. 1, спр. 38, k. 764v-768v.

[34] M. Rechowicz, Hulewicz-Wojutinski Sylwester, Polski Slownik Biograficzny, t.X, Wroclaw 1962-64, s.97.

[35] Там же.

[36] Точнее о деятельности Сильвестра Гулевича-Воютинского, как перемышльского епископа, в упомянутой биографии авторства M. Rechowicza. Сведения об его смерти, наступившей не позднее 1646 г.: ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп. 1, спр. 45, k/ 1469v-1470.

[37] АЮЗР, ч. 1, т. YI, Киiевъ 1883, s. 448-449.

[38] Памятники, изданные киевскою комиссиею для разбора древних актов, т. I-II, Киiевъ 1898, s. 76-79.

[39] ЦДIАК Украiни, ф. 28, оп. 1, спр. 78, k. 431-431v.

[40] Документы, касающиеся деятельности монаха Афанасия Гулевича в: ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 238, k. 215v-216v; ф. 26, оп.1, спр. 44, k. 102-103, 1175v., 1322v-1325, 1338-1338v; ф. 28, оп. 1, спр. 79, k. 1475v-1476v.

[41] То был, как полагаю, монастырь Воздвижения Святого Креста в Словице около Злочева в воеводстве русском. S. Senyk, Women’s monasteries in Ukraine and Belorussia to the period of suppressions, Roma 1983, s. 43.

[42] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 238, k. 215v-216v, 225-225v.

[43] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 133, k. 520v-521.

[44] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 131, k. 1147.

[45] Н.Яковенко, Паралельний свiт, Киiв 2002, s. 16.

[46] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 135, k. 236-237v.

[47] После фундации, сделанной в их пользу отцом Ипполитом Гулевичем, доминиканцы завладели литургическими предметами. В их руки перешли золотые и серебряные кресты и бокалы, церковные колокола, литургические книги и иные вещи того же рода: П. Троневич, М. Хiлько, Б. Сайчук, Втраченi християнськi храми Луцька, Луцьк 2001, s. 16.

[48] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 183, k. 547v-549.

[49] П. Троневич, М. Хiлько, Б. Сайчук, Втраченi, s. 16.

[50] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 89, k. 98v-99.

[51] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 147, k. 313v-314v.

[52] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 159, k. 1247v-1249v.

[53] Точнее в: ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп.1, спр. 47, арк. 121v-123.

[54] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 159, k. 1247v-1248v. Конфликт впоследствии был урегилирован в январе 1648 г., когда бригидки подписали соотвествующее сквитование. ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп. 1, спр. 47, k. 1620-1621.

[55] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 12, спр. 109, k. 213-214v.

[56] ЦДIАК Украiни, ф. 25, оп. 1, спр. 133, k. 242-245.

[57] ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп. 1, спр. 20, k. 950v-953.

[58] С. Zochowski (Киприан Жоховский – архиепископ Полоцкий и митрополит Белой Руси в 17 в. - А.Г.). Colloqium Lubelskie, Medzy zgodna y niezgodna Bracia Narodu Ruskiego, vigore Constitucyey Warszawskiey, na Dzen 24. Stycznia, Anno, 1680 zlozone, Leopolis 1680, s. 37-38; Документи до iсторii унii, s.118.

[59] Документи до iсторii унii, s. 268.

[60] T.Kempa, Konstanty Wasyl Ostrjgski, s. 147.

[61] J. Bakowa, Hulewicz Gabriel, Polski Slownik Biograficzny, t. X, Wroclaw 1962-64, s. 92.

[62] Подробнее о конфликте Адама Гулевича с луцкими бригитками: ЦДIАК Украiни, ф. 26, оп. 1, спр. 47, k. 118v.