Александр Гулевич в воспоминаниях Федора Шаляпина и в рассказе Антона Чехова

Федор Шаляпин. Фрагмент воспоминаний о А.А.Гулевиче

Ф.И. Шаляпин - Страницы из моей жизни.

(Ф.И. Шаляпин. В трех томах. Т. I. М., Искусство, 1976.)

…В конце Пушкинской улицы, за маленькой площадью, на которой стоит крошечный Пушкин, возвышается огромное здание, похожее на цейхгауз – вещевой склад. Это – «Пале-рояль», приют артистической богемы Петербурга. В мое время сей приют был очень грязен, и единственное хорошее в нем, кроме людей, были лестницы, очень отлогие. По ним легко было взбираться даже на пятый этаж, где я жил в грязненькой комнатке, напоминавшей «номер» провинциальной гостиницы. В портьерах, выцветших от времени, сохранилось множество пыли, прозябали блохи, мухи и другие насекомые. В темных коридорах всегда можно было встретить пьяненьких людей обоего пола. Скандалы, однако, разыгрывались не очень часто. В общем же в «Пале-рояле» жилось интересно и весело. Дальский жил в одном коридоре со мною. К нему постоянно приходили актеры, поклонники, поклонницы. Он охотно ораторствовал с ними, зная все на свете и обо всем говоря смело, свободно. Я внимательно вслушивался в его беседы. Часто бывал у нас старик Гулевич, рассказчик, живший в числе «призреваемых» в «Убежище для артистов». Это был человек своеобразно остроумный. Он сам создавал удивительные рассказы о том, как ведут себя римские папы после смерти, как Пий IX желал прогуляться по Млечному пути, что делается в аду, в раю, на дне морском. На страстной неделе Гулевич сказал мне:– У нас в «убежище», конечно, тоже будут пасху встречать, но я приду к тебе.
   В субботу он явился с какими-то узелками в руках. Я обрадовался, думая, что он принес пасхальных яств и питий для разговенья, обрадовался потому, что у меня в кармане ни гроша не было. Но оказалось, что Гулевич притащил десяток бумажных фонариков и огарки свечей.
   – Вот, – сказал он, – сам делал целую неделю! Давай, развесим их а в 12 зажжем! И будет у нас иллюминация!
   Когда я сказал ему, что фонарики – это хорошо, а разговеться нам нечем, старик очень огорчился. На несчастье, дома никого не было. Дальский и другие знакомые ушли разговляться – кто куда. Грустно было нам.
   Вдруг Гулевич поглядел на икону в переднем углу, подставил стул, снял ее и понес в коридор, говоря: – Когда актерам грустно, они не хотят, чтобы ты грустил вместе с ними.
   В коридоре он поставил икону на подоконник лицом к стеклу. Вдруг является человек в ливрее и говорит:– Вы господин Шаляпин? Г-жа такая-то просит вас пожаловать к ней на разговенье!
   Эта г-жа была очень милой и знатной дамой. Меня познакомил с нею Андреев, и я часто пел в ее гостиной. Я отправился, взяв пальто у коридорного, – мое пальто заложили или пропил кто-то из соседей. В столовой знатной дамы собралось множество гостей.
   Пили, ели смеялись, но я помнил о старике Гулевиче, и мне было неловко, скучно. Тогда я подошел к хозяйке и тихонько сказал ей, что хочу уйти, дома у меня сидит старик, ждет меня, так не даст ли она мне разных разностей для него.
   Она отнеслась к моей просьбе очень просто, велела наложить целую корзину всякой всячины, дала мне денег, и через полчаса я был в «Пале-рояле», где Гулевич, сидя в одиночестве и меланхолически поплевывая на пальцы, разглаживал свои усы.
   – Черт побери, – сказал он, распаковывая корзину, – да тут не только водка, а и шампанское!
   Тотчас же принес икону, повесил ее на место и объяснил:– Праздновать вместе, а скучать – каждый по-своему! Мы чудесно встретили пасху, но на следующий день, проснувшись, я увидел, что Гулевич лежит на диване, корчится и стонет.
   – Что с тобою?
   – Черт знает! Не от доброй души дали тебе все это, съеденное нами! Заболел я…
   Вдруг вижу, что бутылка, в которой я держал полосканье для горла, пуста.– Позволь, – куда же девалось полосканье?
   – Это было полосканье? – спросил Гулевич, подняв брови.
   – Ну да!
   – Гм… Теперь я все понимаю. Я, видишь ли, опохмелился им, полосканьем, сознался старик, поглаживая усы.
   В таких вот смешных и грустных полуфарсах проходила моя «домашняя» жизнь в «Пале-рояле», а за кулисами театра я все более чувствовал себя чужим человеком. Товарищеских отношений с артистами у меня не было. Да я и вообще не наблюдал их на сцене казенного театра.
   Что-то ушло из души моей, и душа опустела. Казалось, что, идя по прекрасной широкой дороге, я вдруг дошел до какого-то распутья и не знаю – куда идти. Что-то необходимо было для меня, а что? Я не знал.

Н.Н. Ходотов вспоминает об этом периоде жизни Ф.И. Шаляпина: «Кому из старых петербуржцев не памятен меблированный дом на Пушкинской улице «Пале-рояль»! Главным образом славился он своими жильцами, среди которых были литераторы, журналисты, художники, артисты всех мастей и рангов… Так вот, в этом «Пале-рояле» ютился в номерах в расцвете своих творческих сил Мамонт Дальский – «Кин», «Гений и беспутство» (Мамонт Неёлов - настоящая фамилия Дальского), а у него дневал и ночевал начинающий певец Мариинского театра, мало еще известный в то время бас Федор Шаляпин.

Источник:

http://www.nfilatova.ru/tems/index.php?id=shalyapin_str

Бывшая гостиница. «Пале-Рояль».

Фото 50-х гг. XX-го века

Большой меблированный дом “Пале-Рояль”. СПб, Пушкинская ул., д. 20. Близъ Николаевского вокзала и Невского пр. 175 меблированных комнат от 1 р. До 10 р. в сутки (включая постельное белье). Месячно – уступка. Электрическое освещение бесплатно. Ванны. Телефон. Комиссионеры. Просят извозчикам не верить» – так гласила реклама. «Пале-Рояль» изначально строился в 1875–76 гг. как дом для приезжих. Центральная лестница выходит на Пушкинскую, от нее на всех этажах отходят в обе стороны длинные коридоры. Туда выходят номера – комнаты с альковами. Построил меблированный дом Александр Иванов, тогда молодой тридцатилетний выпускник Академии художеств. Позже архитектор развернуся: к 1917 г. он спроектировал 45 зданий только в Петербурге (из них 3 – на Пушкинской улице), кроме того, множество домов в Москве (в том числе гостиницы «Националь» и «Балчуг») и в провинции. Первоначально гостиница (тогда в ней было 99 номеров) так же, как и соседний дом (Пушкинская,18), принадлежала Анне Петровне Рот, даме из почтенного ост-зейского рода, и называлась «Дом меблированных комнат А.П. Рот». Затем дом на Пушкинской, 18, не меняя своего назначения, отошел к баронессе Таубе (баронский герб до сих пор на фасаде). В 1880–90-е гг. гостиницей управляли совладельцы – баронесса, какой-то заезжий итальянский маркиз Сакрипанте (он же граф Витутти), его жена и некий А.А. Неклюдов. Тогда-то гостиница и получила название «Пале-Рояль». Так называется знаменитый дворец, построенный рядом с Лувром для кардинала Ришелье архитектором Жаком Лемерсье. Известен он был каждому российскому гимназисту по «Трем мушкетерам», именно здесь собирались злейшие враги Д’Артаньяна и других мушкетеров – гвардейцы кардинала. В 1642 г. кардинал умер, а дворец отошел к Бурбонам. Людовик-Солнце подарил его Орлеанам. Перед революцией в 1770-е гг. Герцог Шартрский, будущий Филипп-Эгалите, заказал архитектору Виктору Луи застроить дворцовый сад с трех сторон домами с аркадами, где на первых этажах расположились лавочки (кстати, в одной из них Шарлотта Корде купила нож, которым зарезала Марата) и кафе. Там же разместился театр – будущий «Комеди Франсез». У торгово-развлекательного центра в сердце Парижа прогуливались женщины легкого поведения. Таким образом, в общественном сознании петербуржца 1890-х гг. «Пале-Рояль» отзывался примерно так же, как в сознании петербуржца нынешнего «Куршевель» или «Уимблдон» – нечто европейское, дорогое, легкомысленное, аристократическое.

М.В. Дальский. Фото начала 1890-х гг.

Постояльцы «Пале-Рояля» отличались от обычных гостиничных клиентов. Сюда не пускали случайные парочки на ночь или пару часов (а в этой зоне Невского такие персонажи составляли органичную часть ландшафта). Цена за номер в сутки от рубля и выше была щадящей для среднего класса, но служила барьером для студентов или мелких чиновников: дешевая комната стоила в Петербурге 15 рублей в месяц, минимальная пристойность требовала семейного дохода от 100 рублей. Семейные люди снимали квартиры, небогатые одиночки (вроде князя Льва Мышкина или Родиона Раскольникова) довольствовались «комнатами от хозяйки». В «Пале-Рояле» селились работающие холостяки и «зимогоры», постоянно обитавшие в окрестностях, но наезжавшие в Петербург по делам на несколько суток. Как-то получилось, что постепенно среди них стали преобладать люди свободных профессий, прежде всего литераторы и актеры. Репутацию месту создал Глеб Успенский. Человек прелестный: совестливый, скромный, работящий, он, как и многие из его «разночинного» поколения, пил горькую. Более того, как утверждал русский писатель, он вынужден наблюдать и описывать такие мерзости жизни, что для разрядки ему и остаются только водка, в крайнем случае – бром. Александра Васильевна, жена-страдалица, долго терпела возлияния Глеба Ивановича, пока не увезла его на постоянное место жительства в Чудово: под присмотром и «Власть земли» из крестьянской жизни писать сподручнее, и объект наблюдения рядом. С другой стороны, от столицы недалеко: два часа – и писатель в редакции «Отечественных записок» или «Русского богатства». В «Пале-Рояле» он бывал наездами, почти каждый из которых приводил к загулу. Писатель был, что называется, душой компании, символом поколения, в «Пале-Рояль» к нему приходили приятели, литературные дамы, поклонники таланта, начинающие писатели. Выбраться из этого круговорота удавалось с трудом. Кстати, напротив, на Пушкинской, 17, жил лечащий врач Глеба Успенского – психиатр Борис Синани, который и выводил писателя из запоя. В конце концов ему пришлось отправить окончательно впавшего в белую горячку Успенского в сумасшедший дом, где он после десятилетнего безумия и закончил свое страдальческое существование. Собутыльников Глеба Успенского в «Пале-Рояле» сменили собутыльники Александра Куприна. Мы уже рассказывали в одном из предыдущих выпусков «Квартального надзирателя» о первом неудачном браке писателя, в котором его супруга Мария Карловна пыталась наставить Александра Ивановича на путь истинный. В результате Куприн бросил ее и женился в 1907 г. во второй и последний раз на Елизавете Морицевне Гейнрих, которая не стесняла его животных инстинктов. Теперь Куприн жил как кум королю в Гатчине, а в Петербурге кутил с приятелями – репортерами, авиаторами, цирковыми борцами и прочими мужчинами непростой судьбы. В отличие от серьезных литераторов, окружавших Глеба Успенского, это была богема – рискованная и разнообразная.

Тут же, в «Пале-Рояле», в 1890–1900-е постоянно жили литераторы Петр Перцев и Аким Волынский, близкие к символистам. Это другой круг: никакой водки, все о горнем – Прекрасной даме, итальянском искусстве, каббале. Бывали у них и Василий Розанов, и Валерий Брюсов, и чета Мережковских. А у Зинаиды Гиппиус с Акимом Волынским (знаменитым знатоком балета и ниспровергателем Ницше) так даже роман намечался. Останавливались в гостинице Антон Чехов, Иван Бунин, Леонид Андреев, Константин Станюкович. С 1913 г. в «Пале-Рояле» неделями гостил Владимир Маяковский. Тут протекал и его роман с Софьей Шамардиной, корпулентной брюнеткой, героиней «Флейты позвоночника». Летом 1915 г. Маяковский, живший до того на даче в Куоккале, совершенно ошалел от знакомства с Лилей Брик, бросил на Карельском перешейке «даму сердца, белье у прачки, вообще все свои вещи» и снова вернулся в «Пале-Рояль». В «Пале-Рояле» щедро представлена была и богема артистическая. Главным персонажем, натуральным манком для начинающих актеров, доминирующим самцом гостиницы был, конечно, знаменитый Мамонт Дальский. Невероятный сценический псевдоним принадлежал уроженцу Кантемировки (ср. Кантемировский мост) Мамонту Викторовичу Неелову – дворянину, презревшему повседневность и бежавшему с актерами. Играл в провинции (Вильно, Ростов, Новочеркасск). На 10 лет (1890–1900) осел на Императорской сцене в Александринском театре. Типичный русский трагик (типа Николая Симонова) – Чацкий, Незнамов, Рогожин, Гамлет, Отелло, Карл Моор Пил, имел миллион поклонниц, не вписывался ни в какие рамки; в XX в. продолжил карьеру в провинциальных антрепризах.

Ф.И. Шаляпин и А.И. Куприн. Фото Буллы. 1910 -е гг.

О нем восторженно писал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»: «Мамонт Дальский, драматический актер, трагик, чье имя в недавнем прошлом гремело не менее звучно, чем Росси. Человек дикого темперамента, красавец, игрок, расчетливый безумец, опасный, величественный и хитрый. Выступал редко, только в гастролях. Его встречали в игорных домах в столицах, на юге, в Сибири. Рассказывали о его чудовищных проигрышах… Во время войны участвовал в темных комбинациях с поставками. Когда началась революция, он появился в Москве. Он почувствовал гигантскую трагическую сцену и захотел сыграть на ней главную роль в новых „Братьях-разбойниках“... Когда отдельные группы молодежи, усиленные уголовными личностями, начали реквизировать особняки, он объединил эти разрозненные группы анархистов, силой захватил Купеческий клуб и объявил его Домом анархии. Стояв окне, он говорил перед народом, и вслед за его античным жестом вниз, во двор, в толпу, летели штаны, сапоги, куски материи, бутылки с коньяком». Мамонт Дальский принадлежал к анархистам и кончил бы расстрелом в ЧК, если бы не погиб случайно под колесами трамвая летом 1918 г. В «Пале'Рояле» Мамонт жил в 1890-е. Тогда к нему прибился никому еще не известный оперный актер Федор Шаляпин, проживший на Пушкинской два года и описавший гостиницу в знаменитой «Душе и маске»: «В конце Пушкинской улицы, за маленькой площадью, где стоит крохотный Пушкин, возвышается огромное здание, похожее на цейхгауз – вещевой склад. Это – „Пале-Рояль“, приют артистической богемы Петербурга. В мое время сей приют был очень грязен, и единственное хорошее в нем, кроме людей, были лестницы, очень отлогие. По ним легко было взбираться даже на пятый этаж, где я жил в грязненькой комнате, напоминавшей „номер“ провинциальной гостиницы. В портьерах, выцветших от времени, сохранилось множество пыли, прозябали блохи, мухи и другие насекомые. В темных коридорах всегда можно было встретить пьяненьких людей обоего пола. Скандалы, однако, разыгрывались не очень часто. В общем же в „Пале-Рояле“ жилось интересно и весело. Дальский жил в одном коридоре со мной. К нему постоянно приходили актеры, поклонники, поклонницы. Он охотно ораторствовал с ними, зная все на свете и обо всем, говоря смело, свободно. Я внимательно вслушивался в его беседы». Здесь случилась и история, которую позже Шаляпин любил рассказывать. Молодой Качалов, в то время студент Санкт-Петербургского университета, был одним из устроителей концерта бала. Ему поручили съездить за знаменитым Мамонтом Дальским. Приехав к Дальскому, Качалов обнаружил, что тот пьян и ехать на концерт не собирается. На попытки напомнить ему о концерте, трагик ответил: «Не отчаивайтесь, юноша, я вместо себя своего приятеля пошлю. Отличный певец. Бас... Да где же он?.. Федька!». Вошел худой и долговязый молодой человек с прозрачными глазами. Дальский командует: «Федька, одевайся поживее. На студенческий концерт вместо меня поедешь, в Благородное собрание. Споешь там что-нибудь». Шаляпин уже тогда знал себе цену и попробовал отказаться, но Дальский был неумолим: «Ну-ну, переодевайся! Да поживее!». Шаляпин поинтересовался об аккомпаниаторе, пошел переодеться во фрак, и они вместе сели в карету. Качалов очень переживал, что вместо Мамонта он везет никому не известного певца!

http://kn.sobaka.ru/n15/03.html

Рассказ А.П.Чехова Г-н ГУЛЕВИЧ (АВТОР) И УТОПЛЕННИК

Чехов А. П. Г-н Гулевич (автор) и утопленник // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982.

Т. 2. [Рассказы. Юморески], 1883—1884. — М.: Наука, 1975. — С. 161—162.

В пятницу, 10 июня, в саду «Эрмитаж», на глазах публики, покончил с собой известный талантливый публицист Иван Иванович Иванов. Он утопился в пруду... Мир праху твоему, честный, благородный, погибший во цвете лет труженик! (Покойному не было еще 30 лет.)

Еще утром в пятницу покойный употреблял огуречный рассол и писал игривый фельетон, в полдень он весело обедал в кругу своих друзей, в семь часов вечера гулял по саду с кокотками, а в восемь... лишил себя жизни! Иван Иванович слыл за человека веселого, беспечного, любившего пожить...

О смерти он никогда не думал и не раз хвастался, что проживет «еще столько же», хоть и пьянствует смертельно. Можете же себе поэтому представить, как удивленно вытянулись физиономии всех знавших его, когда из зеленого пруда был вытащен его труп!

— Тут что-то да не так! — пронеслось по саду. — Тут пахнет насилием! У покойного нет ни кредиторов, ни жены, ни тещи... он любил жизнь! Он не мог сам утопиться!

Мысль о насилии уступила свое место подозрению, когда звукоподражатель г. Егоров заявил, что он видел, как за четверть часа до своей трагической кончины покойный катался в лодке с г. Гулевичем (автором). Принялись искать г. Гулевича, и оказалось, что автор в скобках бежал.

Задержанный в г. Серпухове г. Гулевич (автор) показал сначала, что знать ничего не знает, потом же, когда ему сказали, что сознание облегчает вину, он заплакал и чистосердечно во всем покаялся. На предварительном дознании он показал следующее.

— С Ивановым знаком я недавно. Познакомился с ним, потому что уважаю людей печати (в протоколе

слово «уважаю» подчеркнуто). В родстве с ним не состоял, делов никаких не имел. В злополучный вечер угощал его чаем и портером, потому что уважаю литературу («уважаю» опять подчеркнуто и рядом с ним мелким протокольным почерком написано: «Какое упорство!!»). После чая Иван Иванович сказал, что недурно бы теперь на лодочке покататься. Я согласился с ним, и мы сели в лодку.

«Расскажите-ка что-нибудь!» — попросил меня Иван Иванович, когда мы отъехали на средину пруда.

— Я не заставил долго упрашивать себя и начал свое классическое: «Если вам будет угодно»... После первых же двух-трех фраз Иван Иванович ухватился за живот, покачнулся, и широколиственная листва (?) «Эрмитажа» огласилась дружным (?) смехом маститого публициста... Когда я (автор) оканчивал второй анекдот, Иван Иванович захохотал, покачнулся от хохота... Это был гомерический хохот. Так мог хохотать один только Гомер (?). Он покачнулся, повалился на край... лодка наклонилась, и серебристая зыбь скрыла от глаз благодарной России... и — не могу! меня... душат слезы!!

Это показание несколько несогласно с показанием г. Егорова. Маститый звукоподражатель показал, что Иванов вовсе не хохотал. Напротив, когда он слушал г. Гулевича (автора), лицо его было донельзя печально и кисло. Г-н Егоров, находясь на берегу, слышал и видел, как в конце второго анекдота Иванов схватил себя за голову и воскликнул: «Как всё старо и скучно на этом свете! Какая тоска!» Воскликнул и — бултых в воду!

Суду остается теперь решить, какое из этих показаний наиболее заслуживает доверия. Г-н Гулевич взят на поруки.

Смерть Иванова не первый смертельный случай в саду «Эрмитаж», и пора уже оградить ни в чем не повинную публику от повторения подобных случаев... Впрочем, я шучу.

В журнальном тексте к этой фразе дана сноска: «Редакция „Будильника“ с своей стороны свидетельствует, что автор шутит и что вся эта история с начала до конца выдумана, к великому удовольствию г. Гулевича.

Собственно, название «Эрмитаж» саду на Божедомке дал известный французский ресторатор Морель, который арендовал его в середине XIX века. До этого сад именовался «Корсаков сад», по фамилии владельца усадьбы Римского-Корсакова, предка известного композитора, который в 1824 году сделал сад доступным для публичных гуляний. Более ранняя история этого владения восходит к предкам А.С. Пушкина.

Знаменитый ресторатор и предприниматель Морель построил в саду театр-цирк. В саду Мореля играл широко известный в то время оркестр Максимилиана Сакса, устраивались красочные фейерверки, яркие иллюминации, а также полеты воздушных шаров.

Заключительную страницу в историю увеселительного сада на Божедомке, сам того не желая, вписал антрепренер М.В. Лентовский, одно время бывший актером Малого театра.

В энциклопедии Брокгауза и Эфрона читаем: "Широкие замашки антрепренера разорили его окончательно".

После ряда феерий потребовавших чрезмерно больших вложений , но не принесших ожидаемой прибыли, Лентовский полностью обанкротился и это привело к закрытию сада на Божедомке. Московский купец Я. В. Щукин 16 июля 1894 г. купивший владение в Каретном ряду всего за год создал здесь новый «Эрмитаж», не менее популярный чем его предшественник: пустырь превратился в цветущий сад, были разбиты клумбы, дорожки, высажены деревья и кустарники, реконструировано здание театра и 18 июня 1895 г. «Эрмитаж» официально открылся. На его сцене пели С. Бернар, Э. Росси, Г. Сальвини и многие другие зарубежные звезды сцены, Ф. И. Шаляпин, А. В. Собинов, А. В. Нежданова, С. В. Рахманинов дебютировал как дирижер, играли М. Ермолова и В.Комиссаржевская. В 1896 г. здесь состоялся первый в Москве сеанс кинематографа братьев Люмьер. В 1898 г. в здании театра «Эрмитаж» состоялось открытие Московского художественного театра, под руководством К. С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко — его первым спектаклем стал «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого.

Александр А. Гулевич

Эстрадный актер, рассказчик, юморист, выступал в театре Лентовского, сотрудничал в «Будильнике» и других юмористических журналах

А. А. Гулевич — один из молодых комиков в театре М. В. Лентовского. В основном выступал как исполнитель собственных сценок и на афишах обозначался: «Гулевич (автор)». В мае — июне 1883 г. в его репертуаре много раз повторялась сцена под названием «Если вам будет угодно». На афишах «Эрмитажа» фамилии Гулевича и известного тогда звукоподражателя Егорова стоят рядом: «Чтец (автор) А. Гулевич, звукоподражатель г. Егоров». Чтец и рассказчик Гулевич, выступавший на эстраде «Эрмитажа», постоянно вызывал насмешки в юмористической прессе — и надоевшим репертуаром и особенно подчеркиванием своего авторства.

Федор Иванович Шаляпин (1873-1938), русский певец (бас-баритон).

Родился 1 (13) февраля 1873 в Казани.  Как певец был фактически самоучкой, но уже в возрасте 17 лет успешно выступал в составе небольшой провинциальной оперной труппы. 5 апреля 1895 Шаляпин дебютировал в петербургском Мариинском театре, в 1896 — в Московской частной русской опере Саввы Мамонтова в Москве, где впервые раскрылись музыкальное и актерское дарования певца. С огромным успехом выступал в Европе, пел на сцене нью-йоркской "Метрополитен-опера". Всемирную славу ему принесло исполнение главной партии в опере Мусоргского Борис Годунов; к выдающимся достижениям относятся также исполнение партий в операх Фауст Гуно, Садко Римского-Корсакова, Мефистофель Бойто, Дон Кихот Массне и Жизнь за царя Глинки. Шаляпин покинул Россию в 1922 и обосновался в Париже. Кроме многочисленных оперных выступлений, он давал массу концертов и зарекомендовал себя как блистательный интерпретатор камерно-вокального репертуара. Особой популярностью пользовались в его исполнении русская народная песня Эй, ухнем и Песня о блохе Мусоргского. Голос певца отличался неповторимой красотой тембра. Умер Шаляпин в Париже 12 апреля 1938.

Антон Павлович Чехов (17(29).01.1860, Таганрог, Россия - 2(15). 07.1904, Баденвейлер, Германия) - русский писатель, драматург.

Почетный академик Петербургской АН (1900-1902). Начинал как автор фельетонов и коротких юмористических рассказов. После поступления на медицинский факультет Московского университета (1879) литературный труд становится для Чехова основным источником заработка: с этого времени его "юмористические мелочи" регулярно публикуются на страницах массовых иллюстрированных журналов под разнообразными псевдонимами (Антоша Чехонте, Человек без селезенки и др.). Основные темы творчества - идейные искания интеллигенции, недовольство обывательским существованием одних, душевная "смиренность" перед пошлостью жизни других ("Скучная история", 1889; "Дуэль", 1891; "Дом с мезонином", 1896; "Ионыч", 1898; "Дама с собачкой", 1899). В рассказах "Бабье царство" (1894), "Мужики" (1897), "В овраге" (1900) показал дикость и жестокость деревенской жизни. Большой силы социального и художественного обобщения Чехов достиг в рассказах "Палата №6" (1892), "Человек в футляре" (1898). В пьесах "Чайка" (1896), "Дядя Ваня" (1897), "Три сестры" (1901), "Вишневый сад" (1904), поставленных на сцене Московского Художественного Театра, создал особую, тревожную эмоциональную атмосферу предчувствия грядущего. Главный герой Чехова - рядовой человек со своими каждодневными делами и заботами. Тонкий психолог, мастер подтекста, своеобразно сочетавший юмор и лиризм.

Михаил Валентинович Лентовский (1843-1906) - антрепренер.

Начал учится в городской гимназии, но бросил ее, из-за увлечения театром после гастролей в Саратове трагика Н.Рыбакова. Несколько лет провел на провинциальной сцене, где имел большой успех в опереточных ролях. В 1878 г. он организовал в летнем саду «Эрмитаж» театр оперетты; собрал лучшие оперетточные силы, разбросанные до того по провинции; в 1882 г., 1 июля, на территории сада открыл «Фантастический театр»; 29 декабря 1882 г. – Новый театр (зимнее помещение театра оперетты); 5 ноября 1882 г. – театр «(Скоморох» (1-ый), на Воздвиженке, был закрыт на следующий же год, 27 февраля 1883г.; в 1885 «Скоморох» (2-ой) на Сретенском бульваре, просуществовал до 1887г. В 1885г. произошло первое банкротство Лентовского. Кроме того, он держал антрепризу в Нижнем Новгороде, арендовал в Петербурге загородный сад «Ливадия», дав ему название «Кинь-Грусть». С 1898 по 1900 – Лентовский работает режиссёром в театре «Эрмитаж» Я.В. Щукина для Московской частной оперы С. Мамонтова.

Непродолжительное время служит в театре Н.Собольщикова-Самарина, принимает участие в организации народных гуляний, режиссирует спектакли в театре Солодовникова. Написал ряд обозрений-водевилей и множество куплетов, а также книгу «Перед закатом» (1905), очерки стихи и афоризмы.

Умер М.В. Лентовский в Москве, в небольшой квартирке, 11 (24) декабря 1906 года.